Если с другом вышел в путь — веселей дорога!

Я внезапно пришла опять говорить с вами про третий сезон Шерлока... Что интересно, вообще не из-за свежих дополнительных материалов и не про них нисколько. А вовсе даже про Джона. Пока меня финалом Доктора не накрыло, мне нужно это записать, раз уж я его подумала...

Вот есть у нас в фандоме штамп, который я очень не люблю. В этом штампе Джон — заботливый «взрослый», вплоть до мамочки в фартуке (интересно, кстати, что мамочки, а не папочки, когда он при этом еще и сверху в слэше, Фрейд на это все смотрит и плачет оттакенными слезами), а Шерлок, соответственно — ребенок, который в крайнем проявлении даже покушать самостоятельно не может. Но даже без впадения в крайности, в умеренном виде, это прослеживалось очень часто: Джон взрослее, Джон разумнее (в том простом бытовом смысле, в котором очень умный Шерлок иногда не понимает элементарных вещей). Я всегда говорила, что это, мягко говоря, не совсем так, и не только я. Но штампы — они на то и штампы, чтобы жить вне зависимости от мнения отдельных людей, даже если их солидное количество.

Многабуков

И тут вдруг — БАМ! — третий сезон нафиг этот штамп ломает. Я бы сказала, нечинибельно ломает. Если учитывать третий сезон в принципе, от чего многие отказываются по тем или иным причинам, поддерживать этот штамп довольно сложно. Потому что в третьем сезоне Шерлок, со всеми своими закидонами, периодически ведет себя взрослее и разумнее, чем Джон. Я бы сказала, третий сезон их до некоторой степени уравнивает, с одной стороны, в инфантилизме, с другой — в условной «хорошести». То есть, говорить, что вот Джон — хороший человек, а Шерлок — не такой уж хороший, но любим мы его не за это, тоже уже не выходит. Оба молодцы и друг друга стоят.

Но это, конечно, не является никаким разрушением характеров персонажей и концепции двух предыдущих сезнов, а также отношений между ними. Это является всего лишь разрушением штампа, который к тому же существовал не в сериале, а исключительно в фанатских головах. Нам внезапно показали, что Джон — не более хороший, а просто более конформный, чем Шерлок. И путать конформность с хорошестью — большая ошибка. Шерлок периодически бывает до крайности неконформным, когда бы следовало побыть немножко конформнее, и ему это выходит боком. Но Джон иногда бывает до крайности конформным, когда следовало бы побыть немножко неконформнее — и это тоже выходит ему боком. Это вообще не про мораль, на самом деле. Про этику — да. Джон этичнее, он очень этичный. А Шерлок — очень неэтичный. Это ничего не говорит о том, какие они люди, хорошие или плохие. Хорошие, на самом деле, просто немного ебанутые. А иногда и не немного.

Строго говоря, если посмотреть непредвзятым взглядом, то Шерлок — куда более психологически здоровое и менее психотравмированное существо, чем Джон. У него нет сестры-алкоголички. Чесслово, Майкрофт — это намного лучше, чем сестра-алкоголичка. У него нет ПТСР после армии. У него нет приступов депрессии. Циклоидность к клинической депрессии имеет столько же отношения, сколько шизоидность к шизофрении. А у Джона приступов депрессии было аж два. Оба по серьезным причинам, но он таки натурально к депрессивности склонен. Он очень сложный и травмированный человек. Довольно странно рассчитывать, что, при более-менее достоверном написании персонажей, человек с таким бэкграундом ни разу не вляпается ни в какой кризис. Ну вот он в него и вляпался в третьем сезоне, по уши.

А дальше начинается интересное. Потому что третий сезон, на самом деле, не про то, что Джон похудшал, а Шерлок поняшнел. И оба внезапно и ни с фига. Предпосылки были и у того, и у другого. А потом обстоятельства так сложились. Но вообще-то это история про то, как на самом деле выглядят отношения двух взрослых самостоятельных людей. Про то, что если один из двоих попал в какую-то жопу, второй его из этой жопы вытаскивает. Да, периодически подзабив на собственные потребности и собственное благополучие, временно, потому что второму — плохо. И он пока что не в состоянии, как обычно, обеспечивать тот спектр твоих потребностей, которые обеспечивает обычно. Поэтому соберись, тряпка, стисни зубы и вытащи близкого человека из кризиса. Да, это на самом-то деле мало чем отличается от физической болезни, просто немощь не телесная, а психическая. И человек в кризисе на некоторое время становится психически дисфункционален. Вы же не будете пинать другого ногой и спрашивать "чо не бегаешь?", если у него перелом? Ну вот, имхо, примерно так же странно предъявлять третьесезонному Джону претензии, что он о Шерлоке мало заботится. Вы не видите, что человеку плохо?

Шерлоку, при всех его третьесезонных расколбасах, на самом деле действительно намного лучше. Он, помимо прочего, еще и окружен кучей любящих поддерживающих людей. Даже Ирэн ему цвяточек прислала вон, а к Джону сестра на свадьбу не пришла. Почувствуйте разницу. У Джона есть два близких человека: Шерлок и Мэри. Это в принципе очень мало для того, кто настолько сильно ориентирован на других людей. Тоже довольно странно, что многие не заметили этого диссонанса. А он буквально вопиет о том, что Джон глубоко не в порядке. С самого начала глубоко не в порядке. И Шерлок его из этого за уши вытаскивает еще в первом сезоне, пусть во многом невольно. Хотя как минимум отчасти — вполне сознательно, вспомните историю с тростью. После «смерти» Шерлока из нового кризиса Джона вытаскивает Мэри. Ну и потом оба этих чудесных человека, которых Джон искренне любит и ценит, и которые по-настоящему любят и ценят его, подкладывают ему по гигантской такой жирной свинье. Оба врут. Оба делают этим Джону очень больно. А ему больше некуда пойти и не на кого опереться. Кроме сестры-алкоголички и Майка Стэмфорда, который, конечно, хороший человек, но вообще-то не дальше посиделок в баре по пятницам.

Мне очень нравится, что в третьем сезоне они меняются местами. Что Шерлок берет на себя роль «взрослого», который организует Джону идеальную свадьбу, а потом тащит его за шкирку через кризис, чтобы он не смел падать мордой в болото, не смел, не смел. Это большой поступок для любого человека, а для Шерлока — эгоцентричной скотины, которая не заваривает себе чай и не готовит еду не потому, что не может, а потому что миссис Хадсон прекрасно сделает все за него, так и зачем париться — прямо-таки подвиг. Но это очень правильно. Да, топчет сапогом эдельвейсы, но это те эдельвейсы, которые очень даже следует топтать. Идеализации отношений, очень сильно портящие людям жизнь.

Первая — она про то, что можно быть всем таким байронически-цинично-непонятым странным инфантилом, а потом придет добрый человек и станет заботиться о тебе и примет тебя таким, какой ты есть. Нет, дорогие. Придет такой же больной на голову чувак, как и вы сами, и рано или поздно, если он конечно для вас что-то значит, вам придется тащить его за шкирку по болоту, чтобы он туда мордой не упал. Потом он, наверное, сделает вам чай, как обычно, но вы уже ясно осознаете, что чай — это какая-то херня. Ну или можете никого никуда не тащить, сидеть в эмо-углу и плакать, что вот вы в очередной раз поверили, а вас обманули в лучших ожиданиях и предали. Пока другой коллапсирует мозгом до состояния полной невменяемости.

Вторая — она про то, что вы такой прискачете весь хороший на белом коне и украсите жизнь другого человека дивным собой. Будете его любить, кормить, прощать, скрасите его одиночество и станете ему светом в оконце. На деле же другому придется терпеть ваши многочисленные заебы, а когда у вас случится истерика — бить вас по морде, повторяя: «Приди в себя, сука! Быстро приди в себя!» И это настоящие отношения, девочки и мальчики. Это любовь. Это преданность. Это доверие. Это забота. Они вот такие. А то, что вы в любовном романе и романтическом слэшном фике прочитали — выкиньте в мусоропровод. Предварительно можете сжечь. Чтобы морок спал эффективнее.

Шерлокообзорам

[L]Crazycoyote[/L] <a href="http://crazycoyote.diary.ru/p200912463.htm">размышляет</a> про Джона в третьем сезоне

@темы: чудо-трава, Джон Ватсон, повадки хомосапиенсов, дерби в Кентукки упадочно и порочно, майндфак, Шерлок

---

Sensations. Главы VIII — ?

Спасибо, дорогие друзья! С вашей помощью и поддержкой мой сведенный мозг отпустило — и я принесла вам новую главу про психопатический флафф и извращенный секс. Все как вы любите, короче.

Название: Sensations
Автор: Crazycoyote
Фандом: Шерлок ВВС
Категория: гет
Жанр: романс
Пейринг/Герои: Шерлок/Ирэн
Рейтинг: пока R
Размер: пока 17 760 слов
Дисклеймер: Я не я и лошадь не моя.
Размещение: Со ссылкой — и скажите, куда уносите.
Предупреждения: весь текст — один большой авторский кинк, внятный сюжет отсутствует, панорамные виды головы Шерлока, ацкие бездны кинестетики
Краткое содержание: История отношений в воспоминаниях и ощущениях.
Примечания: WIP. Я очень давно не выкладывала сравнительно большие тексты в открытый доступ частями в процессе написания. Но эту штуку я не хочу нести на БИ и вообще никуда не хочу, а мне обычно тяжело писать много буков, не опираясь на читательскую реакцию. Поэтому я решила не мучить людей в скайпике неделями, а сразу выкладывать сюда и в уйутненький фикбук. Текст, натурально, странный. В драбблах я что-то подобное делала, а вот писать так нечто размером с миди мне раньше даже в голову не приходило. Но эта идея совсем пожрала мой маленький мозгик, и с этим срочно надо что-то делать.
Это третий пост с фиком. Начало здесь. Второй пост здесь.

Пролог. Главы I — V.

Главы VI, VII.

VIII. Мыло

Это сложно и опасно. Поэтому им обоим нравится. Эта Женщина любит игры, и он тоже. Их встречи — всегда неожиданные и в неожиданных местах, хотя и тщательно спланированные заранее — сразу превращаются в игру. В которую они играют друг с другом и со всем миром. Мир не должен догадываться об этих встречах, и мир ничего не подозревает. Возможно, Джон снова расквасил бы ему нос, если бы выяснил, что еще от него скрывает Шерлок. Плевать, он все равно не собирается ставить Джона в известность. Это еще хуже, чем было с его «самоубийством»: в тот раз Майкрофт играл на его стороне, в этот раз от него, пожалуй, следует ожидать ровно противоположного. Майкрофт склонен своеобразно трактовать интересы младшего брата — и, тем более, то, как эти интересы затрагивают его. Так что у Шерлока есть тайна, которую он продолжает скрывать от Джона, от брата и от всего мира.

За девять месяцев, прошедших с его возвращения в Лондон до свадьбы Джона, они успевают встретиться четыре раза. С точки зрения Шерлока, это много. К родителям он приезжает реже. С другой стороны, он отдает себе отчет в том, что если бы не обстоятельства, он виделся бы с Этой Женщиной еще чаще. Примерно в двух третях случаев, когда без работы ему скучно настолько, что он хочет заново начать курить. В оставшейся трети он сравнительно успешно находит себе занятие сам. По подсчетам Шерлока, это составило бы шестнадцать встреч за девять месяцев. Он предпочитает не думать об этом пугающем числе.

Все четыре состоявшиеся встречи он, при этом, запоминает, как всегда, очень тщательно и в подробностях. В его чертогах они, по его привычке маркировать подобные вещи несущественными, но легко узнаваемыми деталями, отличаются друг от друга запахами мыла. Эта Женщина всегда возит с собой кучу косметики и всегда пользуется гостиничным мылом, чтобы мыть руки. Так что он прекрасно помнит запахи.

Мыло в маленьком немецком отеле в Марбахе-на-Неккаре пахнет жасмином. Он приезжает туда в конце декабря, сразу после Рождества. Кажется, Этой Женщине все же нравится Рождество… и рождественские подарки, несмотря на то, что она довольно своеобразно их трактует. Шерлок Рождество по-прежнему терпеть не может, но честно отбывает праздничную повинность в компании Джона, Мэри и всех остальных и даже старается вести себя хорошо, хотя думает, в основном, о билете на утренний рейс до Штутгарта, который лежит во внутреннем кармане пиджака.

«Рождественская открытка» от нее приходит 24 декабря. Как назло, Шерлок обнаруживает ее среди газет в присутствии Джона, пришедшего, чтобы помочь миссис Хадсон с организацией «вечеринки», на которую Шерлок самоотверженно согласился после долгих уговоров все того же Джона. Она просто выпадает на стол, Шерлок поднимает ее, а Джон тут же спрашивает, от кого она.
— От старого клиента, — отвечает Шерлок, уже безошибочно зная, кто отправил открытку на самом деле. Это несложно: в качестве подписи с обратной стороны стоит один из нынешних «рабочих» псевдонимов Ирэн. Еще там есть шесть строк из стихотворения, написанных от руки убористым почерком.

Над страшною бездной дорога бежит,
Меж жизнью и смертию мчится;
Толпа великанов её сторожит;
Погибель над нею гнездится.
Страшись пробужденья лавины ужасной:
В молчанье пройди по дороге опасной.

В поэзии он совершенно не разбирается, так что понятия не имеет, откуда они и кто автор. Обратного адреса, разумеется, нет, но марки немецкие. На лицевой стороне — фото церкви в снегу и надпись «Frohe Weihnachten!» На то, чтобы ознакомиться со всем вышеперечисленным, Шерлоку требуется пара секунд, так что сразу после вопроса Джона он торопливо сует открытку в карман, чтобы тому не пришло в голову ее разглядывать. Судя по реакции Джона, он не счел это подозрительным.

Когда Джон наконец-то вплотную приступает ко всякой рождественской ерунде, Шерлок вплотную приступает к содержимому открытки. Стихотворение, как выясняется, принадлежит Шиллеру, оказывается намного длиннее шести строчек и заканчивается описанием некой «царицы», которая сидит на «незыблемом троне». Церковь же стоит в маленькой глухой немецкой деревушке, и это явно не то место, которое выбрала бы Эта Женщина для чего бы то ни было, насколько Шерлок ее знает. Так что он запоминает координаты церкви на карте и обращается к биографии Шиллера. Население родного города поэта на данный момент составляет целых пятнадцать тысяч человек, он является популярным туристическим местом и там водятся приличные отели. Данный вариант Шерлок считает наиболее подходящим, поскольку большую часть своей жизни поэт переезжал с места на место и выбрать из этих многочисленных населенных пунктов один на основе имеющейся информации не представляется возможным.

Джон и миссис Хадсон еще не успевают до конца повесить гирлянду, когда Шерлок наконец-то вычисляет предполагаемый маршрут в Марбахе-на-Неккаре, хотя разобраться, что могут означать применительно к реальным топографическим объектам «мосты над бездной» и «утесы в блеске небес», было не очень просто. Эта Женщина знает, чем его можно озадачить хотя бы на некоторое время… По зрелом размышлении, Шерлок приходит к выводу, что долгота, на которой стоит церковь с открытки, обозначает номер дома, а широта — номер комнаты отеля, в этом доме расположенного. Управившись с разгадкой, он покупает билет на самолет, и оказывается на месте 25 декабря около полудня.

Номер забронирован на фамилию с открытки. Шерлок, в свою очередь, называется администратору именем, которое использовал в Праге, и сразу поднимается наверх. Дверь не заперта, он легко толкает ее, входит внутрь — и сразу же сталкивается взглядом с Ирэн, сидящей в кресле напротив входа.
— Ты меня ждешь…
— Разумеется, потому что ты взял билет на первый утренний рейс.
Шерлок усмехается.
— Загадка была не слишком сложной.
— Извини…
— Ничего, ты старалась. И смогла скрасить мне целых сорок пять минут Сочельника.
— И чем же ты занимался все остальные двадцать три часа и пятнадцать минут, за исключением здорово сна? — Шерлок морщится и неопределенно взмахивает рукой. — А, понимаю… А я встречала Рождество в одиночестве, как обычно.
— Завидую.
— Не стоит. Я бы предпочла провести его с тобой.
— Ты слишком сентиментальна для первых пяти минут, — говорит Шерлок, внимательно, почти жадно разглядывая ее. Сейчас она очень похожа на Ирэн Адлер — такую, какой он ее запомнил в первый раз, какой сохранил у себя в чертогах — за исключением того, что на ней есть одежда. И, разумеется, не считая тех случаев, когда она появляется в его сознании в халате и с деревянной ложкой. Например, сразу после возвращения и встречи с Джоном. Это, безусловно, связано с некоторой схожесть обстоятельств, в которых он увидел ее с ложкой и Джона с этими дурацкими усами. Но после третьего ее появления в таком виде Шерлок понимает, что этот образ, как бы он к нему ни относился, закрепился в чертогах устойчиво. Впрочем, там достаточно странного и без нее. Например, Андерсон, который иногда говорит ему под руку ерунду в самые неподходящие моменты.

— Не сентиментальнее тебя, — отвечает Ирэн, отвлекая его от неуместных размышлений. — Ты остался на рождественскую вечеринку.
— Это Джон…
— А это ты. Я была бы не против встретить Рождество с тобой.
— Я же говорю: сентиментально. И я не люблю Рождество.
Он наконец-то снимает пальто, проходит в комнату и усаживается во второе кресло. Теперь она сидит к нему в пол-оборота, и это тоже напоминает Шерлоку об их первой встрече. За исключением того, что на ней есть одежда.
— Здесь были фейерверки, довольно красивые…
— Ты переоделась к моему приезду, — невпопад отвечает Шерлок.
— Нравится? — усмехается Ирэн.
— Навевает воспоминания…
— Извини.
— Я не сказал, что они неприятные.
— А они приятные? — она вдруг резко встает с кресла и подходит к нему почти вплотную. И это тоже… за исключением того, что на ней есть одежда…
— По большей части.
— Хорошо. Я бы расстроилась, если бы наши позиции по данному вопросу не совпали.
Она кладет руки ему на плечи, наклоняется ниже — и от ее близости в районе груди и живота появляется теплое щекочущее ощущение. Приятное. Комфортное. Сравнительно недавно он бы в последнюю очередь назвал такое исчезающе маленькое расстояние между ними комфортным, а теперь… Шерлок решает не домывать эту мысль до конца. Пока что.
— Решила устроить день ностальгических воспоминаний?
— Почему бы нет?..
— Тогда нужно кое-что поправить… — говорит Шерлок неожиданно низким и тихим для себя самого голосом. — На тебе одежды… слишком много.
— Тогда снимай, — отвечает Ирэн, еще тише, чем он, и наклоняется еще ниже. Он слушается.

— Почему сейчас? Не думаю, все же, что ты настолько сентиментальна насчет Рождества и старых воспоминаний…
Они лежат на кровати, и Шерлок медленно скользит пальцами по изгибам ее тела — сначала вверх, потом вниз, потом обратно. Это как повторять что-то очень хорошо и давно известное: таблицу умножения, атомные номера химических элементов… Он знает ее тело наизусть, до мельчайших подробностей. Если бы она вздумала притвориться мертвой сейчас, у нее бы не получилось обмануть его при всем старании. Даже фальшивыми родинками. Впрочем, она не станет.
— У меня было много дел. К тому же, я подумала, что ты не захочешь уезжать из Лондона сразу после возвращения.
— Разумно.
— Я очень разумная.
— Когда речь идет обо мне, периодически нет…
— Иногда нет. Чаще да.
— Что не может не радовать. Если бы ты все время переставала быть разумной в моем присутствии, это было бы ужасно…
— Тогда ты бы сюда не приехал.
— Ммм… нет, пожалуй, нет. Не приехал бы.
— Я постараюсь быть разумной, — с ехидной усмешкой говорит Ирэн и целует его в плечо.
— Иногда… можешь не быть… — вздыхает Шерлок.
— Какая щедрость!
— Считай это рождественским подарком.

— Здесь можно курить? — спрашивает Шерлок, задумчиво покосившись в сторону своего пальто, которое валяется на стуле возле двери.
— На балконе.
Он недовольно морщится. На балконе холодно, а он сейчас даже без рубашки. Не одеваться в ее присутствии — тоже новая привычка. Это не имеет отношения к сексу — за исключением того, что он в ряде случаев является причиной, по которой Шерлок раздевается. Просто… этого можно не делать в ее присутствии, если лень. Потому что, по сути, незачем. Она много раз видела его без одежды, в конце концов.
— Я вижу на твоем лице борьбу зависимости с ленью, — ехидно замечает Ирэн.
— Ты ее постоянно видишь, — машинально отвечает Шерлок.
Она заинтересованно вздергивает бровь.
— Ты считаешь меня чем-то вроде дурной привычки?
Умная. Она очень умная. Очень быстро думает. Иногда быстрее, чем он. В некоторых вопросах. Хотя последнего Шерлок не собирается признавать вслух.
— Чем-то вроде… — со вздохом соглашается он.
— Не слишком дурной, раз не собираешься бросать, — усмехается она.
— У меня много дурных привычек, которые я не собираюсь бросать.
— Ты периодически пытаешься бросить курить…
— Я периодически пытаюсь бросить общаться с тобой.
— Безуспешно.
— Если ты не прекратишь этот дурацкий разговор, я попытаюсь бросить снова.
— Мне любопытно, — возражает Ирэн и обнимает его за талию, видимо, чтобы он не сбежал от нежелательного разговора. Например, на балкон курить.
— Сочувствую.
— Значит, в личном рейтинге дурных привычек Шерлока Холмса я нахожусь примерно на одной позиции с никотином… но ниже кокаина и морфина.
— На данный момент да, — скорбно вздыхает Шерлок.
— Ты понизил мне уровень опасности! Даже обидно…
— Ты… сама на этом настаивала, — отвечает он с искренним недоумением.
— Да, я решила частично пожертвовать своим старательно созданным имиджем ради уникальной возможности схватить тебя за задницу в немецком отеле.
— Ты не… — начинает Шерлок ровно в том момент, когда ее ладонь уверенно опускается с его талии вниз, и в очередной раз вздыхает, не договорив.
— Дурные привычки всегда имеют побочные эффекты, — назидательно сообщает ему Ирэн и ехидно улыбается.

— Ты нашла себе постоянное жилье, — говорит Шерлок. Разумеется, он уже давно в курсе, ему было достаточно бегло осмотреть вещи в номере и ее багаж. Уже давно, предположительно около года назад. Хотя бывает она там сравнительно редко. Иногда — раз в несколько месяцев. Все же Эта Женщина намного меньше придает значения постоянным привычкам, думает Шерлок. Меньше, чем он. Наверное, смена образа жизни и невозможность вернуться в Лондон не вызывают у нее сильного дискомфорта. Это неожиданно успокаивающая мысль, словно до этого он за нее волновался, хотя с чего бы…
— Разумеется, нашла.
— Где?
— Сам вычисли. Ты же детектив. Надеюсь, это займет тебя больше, чем на сорок пять минут. И считай это приглашением.

Это занимает у него три дня после возвращения в Лондон. Точнее, три дня чистого времени и полторы календарные недели, с учетом прочих дел и расследований. Еще некоторое время он тратит на то, чтобы вычислить, когда именно ее можно застать дома. Но в первый раз его отвлекает очень интересное двойное убийство, так что в итоге в Черногории он оказывается только в начале марта. Будва — маленький прибрежный город, до которого из Лондона можно добраться только с кучей пересадок, что, безусловно, сильно уменьшает и без того небольшие возможности для Этой Женщины встретить здесь кого-нибудь из ее британских знакомых, с которыми ей не хотелось бы встречаться. Тот самый медвежий угол, хоть и туристический. Не удивительно, что она бывает здесь не слишком часто.

— Всегда хотела жить у моря, — говорит Ирэн, пока он с интересом осматривает ее квартиру. Судя по ее выражению лица, она рада его видеть, несмотря на то, что он появился у нее на пороге в семь утра. Впрочем, она всегда рада его видеть. Одна из вещей, в которых он совершенно уверен, в последнее время в этой сфере его жизни слишком часто происходят изменения, так что он тоже рад. Что, по крайней мере, некоторые из них остаются неизменными.

Единственное сходство этой квартиры с домом в Белгравии заключается в том, что она тоже двухэтажная. И спальня на втором этаже. И Шерлок в очередной раз удивляется. Он всегда, неизбежно удивляется ровно в тот момент, когда начинает думать, будто знает Эту Женщину уже достаточно хорошо. Разумеется, он достаточно быстро понимает, что обе комнаты в Белгравии, которые он видел, были предназначены, в том числе, для визитов клиентов. А сюда к ней не ходит никто. Но все же успевает удивиться. А потом — заинтересоваться, была ли в лондонском доме комната, похожая на то, что он увидел здесь. Кабинет? Библиотека? Возможно, да. Нельзя не быть тем, кем являешься, двадцать четыре часа в сутки… По крайней мере, Шерлок бы не смог.

Здесь приблизительно в три раза больше подушек, чем в Белгравии, и Шерлок за первые пять минут нашел целых три пледа. У стола вместо стула стоит кресло, и он пребывает примерно в том же состоянии, что и стол Шерлока… Джон и миссис Хадсон почему-то называют это «беспорядком», но у него все лежит на своих удобных ему местах. Здесь тоже, определенно, есть своя логика. Шерлок рассматривает ее рабочее место достаточно долго, пытаясь постичь ее. Найти различия и сходства. И того, и другого достаточно много.

Она бывает здесь редко, и все же квартира выглядит куда сильнее обжитой, чем лондонский дом. На столике рядом с диваном стоит кружка с недопитым чаем, оставшаяся со вчерашнего вечера. На кресле висит блузка. Везде стоит какая-то сувенирная ерунда, которую она, по всей видимости, притаскивает из своих поездок… Шерлок никогда не заботило, что аналогичные следы его частной жизни видят клиенты, приходящие на Бейкер-стрит. Она, со всей очевидностью, предпочитала не показывать их никому. Даже ее туалетный столик в спальне выглядел так, словно она готовила его к рекламной фотосессии косметического бренда.

Здесь все по-другому, хотя некоторые вещи остаются неизменными: она любит дорогие красивые вещи. И у нее, очевидно, нашлись деньги не только на то, чтобы приобрести квартиру, но и на то, чтобы обставить ее на достаточно внушительную сумму.
— Промышленный шпионаж? — спрашивает Шерлок, уставившись на стену гостиной.
— Оценил стоимость обоев? — хмыкает Ирэн.
— Да.
— Девушке надо на что-то жить… Журналистика — это увлекательно, но…
— …недостаточно доходно для тебя, — заканчивает Шерлок.
Она вздыхает с наигранным сожалением.
— Если снова вяжешься в неприятности, я не буду тебя из них вытаскивать, — говорит Шерлок.
— Пока что я сама успешно справляюсь. Впрочем, будешь…
— Нет.
— Да.
— Лучше не проверяй.
— Лучше заткнись и поцелуй меня.
— Зачем?
— Затем, что это приятнее, чем нервничать из-за меня, раз уж ты решил побыть сентиментальным.
— Ничего я не решил. И я не нервничаю.
— Как скажешь.
— Пожалуй, схожу в душ, — внезапно решает Шерлок и уходит наверх, прихватив дорожную сумку.
Мыло здесь пахнет сандалом. Большой бурый кусок в форме правильного параллелепипеда, такой же неожиданно «домашний», как и вся квартира. Он не нервничает и не сентиментален. Просто предпочитает, чтобы с ней все было в порядке. Как и с Джоном. И с миссис Хадсон. И даже с Майкрофтом. Люди, которых он в состоянии выносить дольше пяти минут, встречаются слишком редко, чтобы ими разбрасываться. И это не имеет к сентиментальности ни малейшего отношения.

Их следующая встреча начинается с сообщения в телефоне Шерлока. Номер незнакомый, но ему известно не слишком много людей, способных начать свою смс к нему со слова «дорогой».
«Дорогой, мне очень нужны материалы по делу Харриса 2012 года из Ярда», — гласит сообщение.
«При чем тут я? — интересуется Шерлок в ответ. — Найди контакт в Ярде».
«Я уже нашла».
«Плохой вариант».
«Отличный. И безопасный».
Шерлок протяжно вздыхает, уставившись на свой телефон.
«Ответная услуга?» — наконец интересуется он.
«Все, что захочешь, милый».
«Не называй меня милый».
«Это просьба об услуге?»
«Это распоряжение».
«Ладно, что тебе нужно?»
«Потом напишу», — отвечает Шерлок.

Он не собирается лезть в архивы Ярда просто так. Тем более, рискуя вызвать подозрения. Но придумать, о чем ее можно попросить, оказывается не так уж просто. Она успевает написать ему еще три сообщения с разных номеров, прежде чем находится очень удачный повод, связанный со следующим делом.
«Кэтрин Орсон», — пишет Шерлок на ее постоянный номер.
«Моя бывшая любовница», — приходит в ответ смс уже с другого телефона.
«Это я уже понял. Твой типаж, бисексуальна и вы наверняка были знакомы».
«Что тебя интересует?»
«Все, что я не смогу узнать другими способами. Она свидетель по моему делу и почему-то отказывается говорить правду».
«Файлы по Харрису?»
«Информация по Орсон. В Ярде я в любом случае буду не раньше завтрашнего дня».

Добыть документы из архива оказывается достаточно просто: он периодически берет старые дела для изучения, Лестрейд ворчит, но всегда соглашается помочь. Впрочем, для нее Шерлок предпочитает делать вид, что это было необычайно сложное и рисковое мероприятие, хотя у него есть некоторые сомнения, что она ему верит. Этой Женщине очень нужны файлы, и в этот раз они обходятся практически без загадок. Просто координаты и номер гостиничной комнаты, зашифрованные несложным шифром, в очередном сообщении с временного номера.

Это маленький отель на юге Италии. Мыло здесь пахнет лавандой. Шерлок предполагает, что их встреча будет деловой и короткой, учитывая, что он привез бумаги, нужные ей для работы. Вместо этого она дописывает свою статью за тридцать семь минут и, захлопнув ноутбук, смотрит на него очень многообещающим взглядом. Каким-то образом — Шерлок до сих пор не уверен, что понимает, как именно она умудряется провоцировать его на подобные вещи — через пятнадцать минут это заканчивается сексом на подоконнике пятого этажа. На улице май, и в Италии уже совсем тепло, так что окно открыто настежь. Это добавляет адреналина, хотя у них крайне мало шансов упасть вниз, но разгоряченный гормонами организм все равно остро реагирует на раздражитель.

Она спрашивает его про дело, связанное с Кэтрин Орсон. Где-то между поцелуем в плечо и ногтями, впившимися в его поясницу. Рассказывать о расследовании, когда ее руки то и дело оказываются в самых неожиданных местах его тела, получается сложнее, чем обычно. Едва закончив описание положения тела, найденного в саду лондонского особняка, он вынужден прерваться и со стоном уткнуться ей в плечо.
— Я дал тебе всю информацию, — наконец говорит он совершенно севшим голосом и кусает ее за ухо. — Думай.
Решать загадку ей сейчас должно быть еще сложнее, чем ему рассказывать. И Шерлок не собирается облегчать ей задачу. Напротив, он твердо намерен ее усложнить. Эта Женщина права: его возбуждает, когда она думает. Еще сильнее его возбуждает, когда она думает, несмотря ни на что. Несмотря на то, что чуть не срывает с окна занавеску, вцепившись в нее, когда его пальцы движутся по внутренней стороне ее бедра точно просчитанным движением с точно просчитанным результатом. Хотя ему тоже сложно думать. О чем-то, кроме того, что это слишком красиво и слишком приятно: получить одновременно и ее тело, и ее разум. Возбуждать и то, и другое сразу, контролировать и то, и другое в один момент времени.

От ее рук пахнет лавандой. С улицы пахнет глициниями. От ее волос пахнет сандалом. Очень сложно себя контролировать, но Шерлок справляется. Они подбираются к разгадке и к оргазму практически одновременно. И на то, и на другое требуется больше времени, чем обычно. Он всегда знал, что секс плохо совместим с его работой. Хотя вышло любопытно. Очень любопытно. Возможно, он не отказался бы повторить… что-нибудь в этом роде. Разумеется, не в тот момент, когда у него дело. В перерыве. В перерывах иногда бывает мучительно нечем себя занять…
— Кто убил Симмонса? — шепчет Шерлок ей на ухо, остановившись за секунды до кульминации.
Ирэн тихо стонет и царапает ногтями его плечо.
— Кто убил Симмонса? — снова повторяет он и кусает ее в шею.
— Ты… мог бы… добиться успехов в моей предыдущей профессии…
Это, разумеется, комплимент. Но Шерлок не реагирует.
— Кто? — опять спрашивает он и чувствует, как Ирэн дрожит, прижимаясь к нему всем телом.
— Помощник. Его помощник, — с протяжным вздохом отвечает Ирэн и толкается бедрами вперед. Ее ответа и одного этого движения оказывается вполне достаточно, чтобы остатки его контроля полетели ко всем чертям и безо всяких сожалений с его стороны. Последним, что он успевает подумать за мгновение до оргазма, становится слово «идеально».

— Зачем люди женятся? — спрашивает Шерлок, откинувшись на диван, стоящий посреди номера в стиле хай-тек на девяносто четвертом этаже шанхайского небоскреба.
Эта Женщина недоуменно разводит руками, так что длинные широкие рукава ее черного шелкового халата с китайскими узорами описывают причудливые дуги в воздухе.
— Людям нравятся вечеринки, — говорит она, подходя ближе. — И красивые бумажки с печатями.
— Глупо.
— Безусловно. Но ты согласился.
— Джон зачем-то хочет… Если ему важно…
— Интересно, как далеко ты можешь зайти в исполнении моих глупых просьб…
— Я бы не стал на тебе жениться, — немедленно отвечает Шерлок и она замирает, не дойдя до него два шага, словно он сказал что-то не так. Он недоуменно хмурится.
— А я бы не стала тебе предлагать, — после короткой паузы отвечает Ирэн совершенно спокойным тоном. — Впрочем, как и принимать твое предложение, взбреди оно тебе в голову.
— Мне бы никогда не взбрело ничего подобного в голову, я же не Джон.
— Разумеется, нет, дорогой.
Она наконец-то оказывается рядом с ним и мягко касается пальцами его щеки. От ее рук пахнет мылом с ароматом зеленого чая. Она вышла из ванной буквально пять минут назад, а перед этим провела там добрых двадцать минут, смывая с себя остатки больше не нужной маскировки.

Он нашел ее тремя часами раньше в закрытом клубе и, по совместительству, публичном доме, и всерьез подозревал, что единственной причиной, по которой она назначила встречу именно здесь, было ее желание посмотреть на него в подпольном китайском борделе. Место, хоть и было достаточно дорогим, даже фешенебельным, показалось Шерлоку довольно неприятным: он в принципе не любил такие места. Слишком громкая музыка, слишком много нетрезвых людей, а здесь к этому всему прилагалось еще изрядное количество полуголых женщин, которые во что бы то ни стало стремились продать ему свои старательно выставленные на показ тела девять раз до того момента, пока он наконец не нашел сравнительно незаметный столик в дальнем углу.

Эта Женщина образовалась возле его столика меньше, чем через минуту, заставив его всерьез подумать, что все это время она ждала его появления за ближайшей ко входу колонной. Красное платье с блестками, которые носят здешние официантки, и короткий светлый парик сбили его с толку на целую секунду, прежде чем он все-таки узнал ее.
— Решила поработать официанткой?
— А какие еще у меня были варианты? Я не сплю с людьми за деньги, о чем ты, наверняка, осведомлен еще с момента изучения информации обо мне перед нашей первой встречей.
— У тебя здесь… — он сделал паузу, подбирая определение.
— Расследование. Давай называть это «расследованием». Мне нравится слово, к тому же оно делает нас, в некоторым смысле, коллегами.
— И зачем тебе я на твоем «расследовании»?
— Низачем. Ты мне нужен сразу после расследования, которое я уже закончила. Примерно за час до твоего появления.
— Тогда какой был смысл тащить меня сюда?
— На всякий случай. Здесь много опасных людей. Не расстраивайся, милый, в следующий раз я постараюсь оставить что-нибудь интересное для тебя.
— Не называй меня «милый».
— Как скажешь, милый.

Сейчас июнь, и это последняя возможность для Шерлока уехать из Лондона перед тем, как он всерьез займется подготовкой к свадьбе Джона. И он впервые всерьез жалеет, что Эта Женщина не может оказаться в Лондоне вместе с ним. Пожалуй, если бы рядом был хотя бы один человек, который относится к самой идее свадьбы более… здраво, ему было бы несколько проще.
— Тебе когда-нибудь предлагали выйти замуж? — спрашивает Шерлок, когда она усаживается к нему на колени.
— Трижды. Как видишь, я все еще не замужем.
— Если бы у Джона было хотя бы немного твоего здравомыслия…
— Ну, тогда он не был бы Джоном, так ведь?
Шерлок думает о том, что сразу после свадьбы, когда Джон уедет на свои чертовы секс-каникулы, которые ему положены по очередной нелепой традиции, он сорвется хоть в Австралию, чтобы увидеться с ней. Но дело, которое появляется у него в начале августа, вносит в его планы колоссальные коррективы.

Шерлокообзорам

[L]Crazycoyote[/L] <a href="http://crazycoyote.diary.ru/p200906925.htm">продолжает</a> фанфик Sensations (Шерлок/Ирэн)

@темы: фанфикшон, Ирэн, чудо-трава, шерлен, мы писали мы писали наши пальчики устали, комедийный балет "Любовь глазами сыщика", Шерлок

---

Лалалалала!

Ночной пятничный Хулок всем в этом баре!

ОБЗОРАМ

[L]Crazycoyote[/L] <a href="http://crazycoyote.diary.ru/p200906003.htm">приносит</a> Хулок с докмастером и шериарти

@темы: просто Доктор, чудо-трава, Джим Мориарти, шериарти, комедийный балет "Любовь глазами сыщика", майндфак, Шерлок

---

Ну наконец-то!

Mark: “I’m sure we’ve said this before – the very first time I came across the idea of a Mind Palace was in ‘Hannibal’, the novel by Thomas Harris, ’cause Hannibal Lecter does it.”

Нет, Марк, ты этого не говорил раньше =)
И я с самых Собак жду, когда ты наконец сознаешься, что это была вполне сознательная отсылка =)))

Уиииии!!!

@темы: чудо-трава, майндфак, Шерлок

---

Ну как бы, собственно, да...

Mark: “It’s an interesting thing with Mary: considering where we’re gonna get to, it’s deliberately light-hearted; there’s no suggestions ... well, we did have a long debate, didn’t we, about the first two episodes being deliberately more light-hearted, and again people picked up on this because we thought, ‘We need to make it look like Sherlock is sort of softening,’ ’cause we knew we were going to build up to this horrific ending. And it sort of worked, I think, because people thought, ‘Oh, no, they’ve made him ...’”
Steven: “... ‘It’s too fluffy; it’s too content; everyone’s happy now,’ and then suddenly it’s all overturned. I remember in the writing of it, having to work out what he’s doing. We see a fair amount of Mary – before she becomes the centre of the story – in her normal role of just being so sweet.”
© Комментарии к HLV

Ахахаха! Ну, как и было сказано после "Знака трех", учитывая, насколько все мило — дальше всем пиздец будет
Так что мы вас спалили, мизерикордии нашего сердца. Но все равно любим.

@темы: чудо-трава, майндфак, Шерлок

---

Сантехник Иванов совершил открытие века и хочет поговорить об этом.
Поговорите со мной вот здесь о мимике Шерлока.

Особенно шерлен-шипперов приглашаю, хе-хе-хе

@темы: Ирэн, чудо-трава, шерлен, комедийный балет "Любовь глазами сыщика", майндфак, Шерлок

---

Фикрайтерское нытье, проматывайте...

Нытье под катом

Sensations — самый тяжелый текст, который у меня до сих пор был. Одно дело, когда пишешь что-то в первый раз. Как я писала What Is And What Should Never Be, когда мне прост оне приходилось раньше писать ничего такого размера и в таком жанре. Я очень нервничала, и было сложно. А тут, вроде, все знакомое — а он так медленно идет... Я переделываю сцены по десять раз. Нет, серьезно. Две последние части в изначальном плане вообще были другие и про другое. Все это, конечно, усугубляется тем, что у меня довольно мало остается сил на фикрайтерство ввиду реала. Но. Он все равно пишется тяжело, тяжело складывается из фрагментов в историю и тяжело рассказывается.

Я знаю, что это из-за Шерлока То же самое с фокалом Ирэн у меня бы написалось в пятьсот раз легче. «Ее голосом» намного проще рассуждать про взаимоотношения и всю вот эту сентиментальную ерунду, которую Шерлоку просто-напросто сложно из себя выжимать. И скорбный автор, когда глядит его глазами, заражается этой проклятущей интонацией. И тоже нихрена не может сформулировать... Нет, мы все теперь знаем, что Шерлок у нас внутре очень эмоциональный. Проблема не в эмоциях, а в том, чтобы их выразить вербально. «Голосом» Шерлока. Еще проблема в том, что у него действительно есть ощутимые проблемы с выстраиванием отношений. И одно дело смотреть на это со стороны, и совсем другое — изнутри персонажа, который барахтается в эмоциональном киселе, не очень понимая, за что зацепиться. Чесслово, я себя психотерапевтом чувствую иногда больше, чем фикрайтером. Психотерапевтом несуществующего человека, so sweet...

Скажите мне, в общем, что-нибудь... Не знаю, что.

@темы: фанфикшон, Ирэн, чудо-трава, шерлен, комедийный балет "Любовь глазами сыщика", майндфак, Шерлок

---

Извините, я не сдержалась...

Вообще-то конечно из этого бы видео сделать, но видео я не умею, так что вот вам

+ без анимации

Докторообзорам

[L]Crazycoyote[/L] <a href="http://crazycoyote.diary.ru/p200850105.htm">продолжает</a> угорать по Мисси, теперь и с анимированными коллажами

@темы: просто Доктор, чудо-трава, хватожоп, майндфак

---

ЫЫЫЫЫ!!!

Для тех, кто сразу не понял...

ОБЗОРАМ

[L]Crazycoyote[/L] <a href="http://crazycoyote.diary.ru/p200841232.htm">показывает</a> картинку с лизард!хотсоном

@темы: просто Доктор, чудо-трава, майндфак, Шерлок

---

Гендербендер с блэкджеком и шлюхами

Ладно, я подумала и решила таки записать для истории свое особо ценное мнение по поводу гомофобомизогинии Моффата, гетеронормативности и всей вот этой херни, по поводу которой полфандома (особенно англоязычного) вторые сутки испытывает предсказуемый октагональный баттхерт.

Во-первых, я наконец-то сформулировала себе про "сексизм" и "гомофобию" Моффа внятно. Да, фигня — для кого-то, не исключаю, действительно неприятная — заключается в том, что Моффата совершенно не интересует ЛГБТ-пропаганда. И, ради бога, давайте уже перестанем обвинять в гомофобии всякого, кого не интересует ЛГБТ-пропаганда. Я тоже могу, например, пойти обвинить РТД в том, что его не волнует проблема детей-сирот и он детоненавистник (и как только их, геев, ненавидящих детей, пускают детские шоу делать!). Меня за такое побьют ногами, и правильно сделают. Потому что это какая-то чудовищная херня. Все преступления Моффата против толерантности заключаются в том, что он использует гей-тему точно так же, как любую другую тему в художественном произведении: так, как считает нужным, и тогда, когда считает нужным. А во всех остальных случаях не использует.

Дальше много буков, со спойлерами к последней серии...

Если бы это была любая другая тема, даже социально важная, все возмущающиеся бы ни хрена внимания не обратили. Потому что не отслеживают и не придираются. Собственно, оно так и происходит, на самом деле. Вот те же дети-сироты... Так получилось, что я на подобные вещи обращаю внимание. Единственным, кто развернуто говорил на эту тему за весь ньюскул, был Гэтисс с "Ночными кошмарами". Он прекрасно все сделал, прям как надо. Но один раз! А это, кстати, детский сериал. Вы не думаете, что этой теме должно быть уделено ну как минимум не меньше внимания, чем теме гомосексуальности? Давайте подвергнем всех остальных обструкции за то, что они не... А уж если мы начнем о проблеме инвалидов в Докторе говорить, уууу... Там такие бездны откроются! У нас мог бы быть однорукий Доктор, между прочим, если бы не РТД. Но проклятые стереотипы опять помешали.

С мизогинией вообще хорошо. Мне очень нравится читать обвинения в излишней сексуализации женских образов от людей, регулярно пишущих и читающих гей-порно и устраивающих километровые обсуждения рук-шей-задниц-ног и прочих частей тела любимых актеров. Нет, я не вижу в этом ничего плохого. А вот они, по ходу, видят. Или для них есть какая-то разница между женской и мужской задницей, которой мне не постичь. Ну и рассуждения о том, что Капальди страшный/старый/несексуальный почему-то не встретили такого массового осуждения, как короткие юбки Эми. Вай со? Потому что он не девочка? Между тем, у Моффа один из лучших друзей — открытый гей, а жена — коллега, занимающая как бы не более высокую карьерную ступеньку, равную уж точно. Какой он, к едреням, гомофоб и мизогин? С ума все посходили, извините.

Собственно, все вышенаписанное — оно не столько чтобы поругаться, сколько чтобы немного пояснить, из какой вообще я позиции исхожу, когда думаю про Мисси и ее чудесное превращение. Моффат множество раз говорил, что он что-то делает или не делает, в первую очередь, потому что считает это подходящим/неподходящим для развития сюжета и персонажей. И это один из тех немногих случаев, когда я склонна ему верить. Один из ключевых вопросов начала сезона, возникший у ряда моффатохейтеров — нафига был нужен динозавр? Хотя, блин, совершенно очевидно, нафига был нужен динозавр. Какую роль он играет в сюжете и в развитии персонажей. Что нам этим динозавром, простигоссподи, "хотел сказать автор". Теперь вот люди беспокоятся, зачем нужно было менять Мастеру пол и зачем нужно было целовать им Доктора. К выводам они приходят примерно по той же схеме, что и с динозавром (и с третьим сезоном "Шерлока", бугага). Мы не понимаем, зачем нужен динозавр — значит, Моффат тупой еблан, который сценарии писать не умеет и сует туда динозавров хрен пойми зачем. (Я себе с трудом представляю даже пятнадцатилетнего фикрайтера, который пишет что-то вообще низачем, извините. А у товарищей доморощенных критиков, по ходу, такими людьми весь глобус населен... Ну впишите в свой следующий фик фиолетового слона, играющего на укулеле. Просто так. Вперлось вам потому что. Низачем. Абсурдно? Ну вот и я о чем...) Так вот, примерно то же самое и с Мисси... Зачем? А потому что Моффат сексист и мизогин, прям удержаться не может, чтобы что-нибудь не гетеронормировать и не сексуализировать. Наверное, у него потом пятка весь день жутко чешется, если он план недовыполнил.

Между тем, с Мисси пока вообще толком ничего не понятно. Мы посмотрели полсюжета всего. И при этом не факт, что на финале сезона эта веселая история закончится (особенно зная Моффата). Но народ уже решил-постановил: все непонятно зачем, все не так, Моффат гад. Лично у меня пока что есть очень-очень много неотвеченных вопросов. И смена пола Мастера вообще не в их числе. По сути, она имеет для текущего сюжета сериала наименьшее значение. А вот заигрывания с Доктором, кстати, меня беспокоят... Потому что я копчиком чувствую тут моффатовский заход на развитие характеров и отношений между ними. А уж с учетом того, что до сего момента Моффат все сюжетное наследство РТД честно тащил и не выкидывал... Подумайте об этом. Если у вас сейчас неприятно засосало под ложечкой — значит, вы поняли, какие у меня предчувствия. Хотя все равно куда интереснее, как именно Мастер выбрался. Намного-намного интереснее. (Теперь у вас засосало под ложечкой в два раза сильнее, правда же?)

Так вот, почему Мастер баба... Если исходить из того, что Моффат все воспринимает, как возможность для развития и построения сюжета, то... Во-первых, потому что nobody expects the spanish inquisition. Как прятать настолько известного и популярного персонажа у людей прямо под носом весь сезон до самого финала? Подумайте. Возможностей, на самом деле, не так уж много... И эта — очень хорошая. На самом деле. Отличная просто. Во-вторых, Моффат всегда склонен расширять поле возможностей, а не сужать его. Одна из основных причин, по которым мне было очень страшно в конце седьмого сезона, заключалась как раз в том, что Мофф перед финалом арки Одиннадцатого сузил коридор возможностей до каких-то непредставимо малых величин. Обычно после такого сужения у Моффата случается пиздец. А учитывая степень сужения, пиздец должен был быть лютым... Зато я потом практически не испугалась в конце третьего сезона "Шерлока", когда он проделал практически аналогичный финт ушами. Ну так вот, пока что с Мастером Моффат явно играет на расширение — так что я вообще-то жду длинного большого сюжета с канканом и выкрутасами, а не только оставшиеся полфинала. Это если говорить локально про Мастера и Двенадцатого. Если же говорить глобально про Вселенную, он там просто сваи на будущее в фундамент забивает. Вот вам раз: возможность возвращения Галлифрея. Вот вам два: возможность смены пола Таймлордами в каноне. Это ни про что конкретное даже, может быть, на данном этапе. Это просто большие красивые возможности для дальнейших сюжетов, дальнейшего развития канона. С которыми можно играть долго, которые можно вертеть как угодно. А поскольку тормозов у Моффата в принципе нет, как только сама идея про смену пола при регенерации была вброшена и начала циркулировать, предположить, что Мофф ее в канон притащит, можно было с высочайшей вероятностью. Больно уж хороша. Но, разумеется, Моффат никогда не берет идеи цельнотянутыми. Он их всегда творчески перерабатывает и разворачивает под таким углом, что у всех мозги заворачиваются в крендель. So... Доктор все еще не рыжий и все еще не женщина. А если Доктор не женщина — тогда кто? У нас снова не очень много вариантов, правда же?

Итак, у нас есть смена Таймлордом пола в каноне. Справедливости ради, она у нас и раньше была, но не так наглядно. Это означает, что любой Таймлорд может при следующей регенерации сменить пол. И нам, дорогие мои озабоченные гендерными вопросами маленькие друзья, нужно понять, как это вот все влияет на гендерную самоидентификацию и прочая. На самом деле я глубоко поражена тем, каких сложных конструкций наворотили гендерно-продвинутые пользователи по данному вопросу. Например, мне решительно непонятно, откуда вообще выросла тема гендерфлюидности Таймлордов. Я не очень понимаю, зачем применять к ним термины, придуманные для людей, которые никуда не регенерируют и, чаще всего, не меняют идентичность, сформировавшуюся к моменту полового созревания. Можно ли называть гендерфлюидным существо, которое в рамках одной регенерации имеет вполне устойчивую гендерную самоидентификацию? Не, ну можно конечно, а зачем? У Таймлорда после регенерации зачастую очень сильно меняется характер, меняются вкусы и привычки... Почему бы ему не сменить гендерную самоидентификацию, коли это такой же социально-психологический конструкт? Я не вижу проблемы. Почему ее видят люди, в отличие от меня, через слово называющие себя толерантными, мне не ясно... Можно, кстати, предположить, что, учитывая психофизиологические особенности, трансгендерности у Таймлордов в принципе не существует. То есть, гендер всегда совпадает с полом. Хотя нет... если регенерация пошла косячно, возможны казусы. Но, думаю, статистически проблема должна возникать гораздо реже, чем у людей. Именно как единичный казус. Новая личность после регенерации — штука цельная и возникшая не просто так. Происходят одновременно физические и психические изменения. Мне кажется, логично предположить, что если уж Таймлорд решил сделаться другого гендера, он себе и пол сменит. И операция не нужна, хехе.

То есть, гендерно-озабоченная общественность почему-то выстроила такую логическую цепочку: Мастер регенерировал в другой пол и потом сменил себе гендерную идентичность, потому что Моффат сексист. Хотя куда логичнее предположить, что Мастер регенерировал в другой гендер — и у него сообразно тому сменился и пол. Разве нет? Учитывая все, что мы знаем о регенерации на данный момент... И возвращаясь к вопросам, которые было бы сообразно задавать, вопрос "Почему Мастер после Конца Времени сменил гендер?" куда любопытнее вопроса, почему у него отросли сиськи (потому что Моффат сексист и гомофоб, тут все просто, дальше можно не думать). Что касается ориентации, проще всего, конечно, в таком раскладе предположить, что у Таймлордов ее нет в человеческом смысле слова. Передаем привет Урсуле Ле Гуин и представляем себе фантастические возможности, которые открываются нам в связи с парами, где каждый партнер может в произвольный момент времени сменить пол. Вы серьезно считаете, что это вот все, вот с такими исходными, про гетеронормативность и гендерные стереотипы? Нет, правда?

Ну и еще кое-что из моих сугубо частных и личных впечатлений от Мисси... Мне она местами напоминает вовсе даже не о трансгендерах, а вообще о драг-квинах. Со всей этой демонстративностью, макияжем, шляпками и жестами. Мы же помним, о ком идет речь. И вот наш прекрасный на всю Вселенную известный выпендрежник и мегаломан внезапно получил новую возможность: побыть теткой! Ему явно нравится. Он, можно сказать, прется. Примерно так же перся Симм!Мастер сразу после регенерации от прекрасного нового себя. И ведет себя наш герой соответственно. Соответственно себе самому, во-первых, и соответственно своей новой личности, во-вторых. Это, кстати, то, за что мне всегда нравился Мастер как явление: он от самого себя колоссальное ни с чем несравнимое удовольствие получает. Ну вот теперь он получает удовольствие от "Мисси"... Ну вот так вот, да... А вы как себе представляли регенерировавшего в бабу психопата с фиксацией на Докторе и манией величия? Меня лично вот такой вариант более чем устраивает.

И, наконец, самое последнее на тему феминизации и сексуализации. Еще один очень забавный вопрос: почему (а также зачем) нашему демонстративно асексуальному Двенадцатому достался именно такой Мастер? Если воздержаться от ответов вида "потому что Моффат дебил", на этот вопрос тоже может быть очень интересно отвечать...

Докторообзорам

[L]Crazycoyote[/L] <a href="http://crazycoyote.diary.ru/p200823106.htm">пишет</a> многобукв про гендерные вопросы

@темы: просто Доктор, чудо-трава, повадки хомосапиенсов, дерби в Кентукки упадочно и порочно, майндфак

---

Обзоры Хуниверса прониклись всеобщим безумием))) Ну потому что фандом реально порвало. Фтряпки порвало. Спасибо, Моффат, ты как всегда
dwreview.diary.ru/p200815140.htm

@темы: просто Доктор, чудо-трава, повадки хомосапиенсов, майндфак

---

Clara my Clara

Ладно, я более-менее прооралась по поводу Мисси, можно теперь об остальном поговорить. Вдумчиво и не матом.

В данном посте я хочу процитировать себя, любимую, от 14 сентября с. г.

Вы же помните, что Клара теряла близко человека, да? Она знает, что происходит, когда тебя вырывают из того, в кого ты пророс корнями по-настоящему глубоко. Как это бывает. Когда там, где были твои корни, и там, где в тебе были корни другого человека, остается большая зияющая черная дыра. Больше всего Клара Освальд боится потерять близкого, важного для нее человека. И разумеется, этого не видно до тех пор, пока не возникает опасность его потерять. Шаг во временную линию Доктора — это оно. И «я не оставлю тебя одного в опасности» из Listen — оно же самое. И неприятие Кларой регенерации — тоже оно. Когда из-за страха вместо всего остального в твоей психике начинают работать защитные механизмы. И ты закрываешься, чтобы защитить те самые корни, которые уже трещат, вырываемые из земли ураганом. Она все равно была неправа, разумеется. Но я ведь именно об этом и говорю... о том, что Клара совсем не идеальна, что она бывает неправа и что у нее есть серьезные слабости. А эта, страх потери — самая главная.

Если я хоть что-то понимаю в Моффате, он на этой главной слабости еще покатает нас всех с ветерком, как покатал на главной слабости Эми в «Девочке, которая ждала» и «Комплексе Бога». И нет, он еще даже не начинал толком, разумеется. Он только собирается. Я этого жду с надеждой и затаенным ужасом. Потому что это и мой страх тоже. И потому что я знаю, что умеет делать с такими вот страхами Моффат.

Ну, собственно, вот и оно...

Пробабли спойлеры...

Самый пиздец, конечно, в этом всем, что Клару еще за несколько серий до того поставили в ситуацию выбора. Между Денни и Доктором. И ее понесло. Потому что выбрать она в принципе не в состоянии. Это, конечно не "Выбор Софи" (хотя у нас еще целая серия впереди, мвахахаха, мы можем куда сильнее приблизиться к этому сюжету) — но все равно жуть, жуткая жуть.
Еще один момент: не сомневайтесь, Клара винит себя в случившемся. Даже если сама не до конца сознает. Даже если не в смерти Денни как таковой, то в том, как она себя вела до этого. В своем вранье, в том, что не была рядом с ним. И, разумеется, все это опосредованно выливается в ее реакции на Доктора, из-за которого, типа, оно все и получилось так, как получилось...
А Двенадцатый молодец. Двенадцатый в этой ситуации вообще этически идеален. "Я именно то, чего ты заслуживаешь", да. Это еще и про то, что он и сам себя вел вовсе не идеально. И Клара его, при этом, не бросила. Вот и он ее не бросает...

Докторообзорам

[L]Crazycoyote[/L] <a href="http://crazycoyote.diary.ru/p200812978.htm">пишет</a> про Клару

@темы: просто Доктор, чудо-трава, майндфак

---

Ну и чего я еще сказать-то хотела по поводу Доктора...

Все еще спойлеры

Пофиг на Доктора-бабу, давайте теперь Рани мужиком сделаем, йухухуху!!!

@темы: просто Доктор, чудо-трава, майндфак

---

Если кто еще недостаточно набегался по потолку по всякоразличным поводам, то вот вам еще один...

Dance me to the end of love, туруруру...

Докторообзорам

[L]Crazycoyote[/L] <a href="http://crazycoyote.diary.ru/p200803576.htm">находит</a> упоминание Ривер в Dark Water

@темы: просто Доктор, чудо-трава, майндфак

---

Я сейчас панемаю, что я весь сезон упорно не хотела думать про Мисси — точно так же, как раньше не хотела думать про "каквыжилшерлок". Предпочитаю не очаровываться, чтобы потом не разочаровываться. И не выдумывать себе железобетонных хэдканонов, когда речь идет о Моффате.

Дальше спойлеры...

А правда, товарищи, в том, что если бы я начала думать про нее как следует раньше этой серии, то мой мозг пришел бы ко вполне определенным заключениям, тем более, что версия была с самого начала и мне она нравилась. Потому что, чуваки, ну потому что это Он... то есть Она... то есть нувыпонели...
Ну и да, историческая тенденция к тому, что Мастер от регенерации к регенерации становится все крипотнее, ИМХО, очень даже поддерживается. Хотя Мисси вроде никого не ест, но волосы на руках шевелятся лично у меня...

ГИФКЕ!!!

УПД. Простите, я не могу...

ЕЩЕ ГИФКЕ!

УПД2. Я все еще нимагу...

РЕГЕНЕРИРУЙ!

© ацуда

Докторообзорам

[L]Crazycoyote[/L] <a href="http://crazycoyote.diary.ru/p200799060.htm">пишет</a> про Мисси и постит гифки

запись создана: 02.11.2014 в 12:24

@темы: просто Доктор, чудо-трава, майндфак

---

ДОКТОР, МАТЬ ЕГО, КТО!!!

СПОЙЛЕРЫ, МАТЬ ЕГО!!!

ФЕМ!МАСТЕР ПОЦЕЛОВАЛ ДОКТОРА БЛЯТЬ ШТО Я ТОЛЬКО ШТО ПОСМОТРЕЛА БОЖЕ БЛЯДЬ МОФФАТ ПРОСТИТЕ РПЛРПДОЛДОАРПАРОРПЛРП!!!!

УПД

Опять спойлеры!

Только что. Благодаря  Martha Schwarz. Я осознала страшное. И сейчас я вам его сообщу. Чуваки! Вы же понимаете, что

АТТЕНШОН!!! УЖАСНАЯ ИСТИНА, КОТОРАЯ ПЕРЕВЕРНЕТ ВАШ МИР НАВСЕГДА!

МАСТЕР ТЕПЕРЬ ТОЖЕ МОФФАТОБАБА!!!!!!!! *диавольский смех*

УПД2 Ладно, давайте уже поговорим о чем-нибудь еще... Самый няшный момент серии, например, с моей точки зрения, этот:

ГИФКЕ!

ГЛАЗА НАДУВАЮТСЯ
НЕ ДЕЛАЙ ТАК ГЛАЗАМИ
БОЖЕ, ОН ТАКОЙ МИЛЫЙ...
*извините, у меня теперь надолго заело капслок*

УПД3 Нет, простите, я нимагу...

Опять гифке!

Докторообзорам

[L]Crazycoyote[/L] <a href="http://crazycoyote.diary.ru/p200793201.htm">орет</a> по поводу нового эпизода капслоком

запись создана: 02.11.2014 в 00:05

@темы: просто Доктор, чудо-трава, майндфак

---

У меня тут возникла Мысль. И я отнесла ее ддля коллективного думания в сообщество:
shpozitivno.diary.ru/p200788916.htm
Присоединяйтесь ,короче, к обсуждению, если кто вдруг хочет...

@темы: чудо-трава, майндфак, Шерлок

---

А роза упала на лапу Азора

Здравствуйте, мои маленькие шерлен-шипперы!
Можете начинать забег по потолку по третьему кругу, кто не устал еще...
And the single rose is from… W.

@темы: Ирэн, чудо-трава, шерлен, комедийный балет "Любовь глазами сыщика", майндфак, Шерлок

---

Все, девочки и мальчики, началось...

Соскучились по фоточкам от Арвела, мои дорогие мазохисты?

©


©

@темы: чудо-трава, майндфак, Шерлок

---

Октябрь уж наступил, уж роща отряхает...

Название: Октябрьские хроники
Фандом: Холмс АКД; Нил Гейман, «Этюд в изумрудных тонах» и «Дело о смерти и мёде»; Роджер Желязны, «Ночь в тоскливом октябре»; Г. Ф. Лавкрафт «Тень над Иннсмутом»
Размер: макси, 17 000 слов
Пейринг/Персонажи: Шерлок Холмс, Джон Уотсон, прочие люди и не люди
Категория: джен
Жанр: драма, мистика
Рейтинг: R
Краткое содержание: Когда октябрьское полнолуние выпадает на День Всех Святых, начинается Игра. От того, кто победит в ней, зависит будущее мира. Джон Уотсон знает об этом куда лучше остальных.
Предупреждения: графичное убийство козы, жестокое обращение с шогготами, фашисты, культисты; чтение текста вызывает Ктулху; все совпадения неслучайны
От автора: Некоторое время после ФБ-2013 я надеялась доделать этот текст, но не вышло. А потом мне все время было лень его в дневник перетащить. Но в честь праздничка я наконец-то собралась это сделать. За что особое спасибо моему внезапному читателю  Линтрас, появившемуся под выкладкой как раз к дате =)
P.S. На ФБ так сложилось, что текст остался без иллюстрациев. И меня это все еще печалит. Если вдруг мимо него тут будет пробегать неравнодушный художник, то я буду его всячески любить, кормить и хвалить. Потому что ужасненько хочу какой-нибудь лавкрафтовской жути в иллюстрации, прям очень =)
Скачать: yadi.sk/d/HHcYhP3lA3hdF

В отличие от моего друга Шерлока Холмса, я никогда не умел вести упорядоченные записи. Все рассказы о наших с ним приключениях создавались из вороха разрозненных черновиков, каких-то обрывков, на расшифровку которых я порой тратил уйму времени. Наверняка он справился бы с этой задачей значительно быстрее, но я робел обращаться к нему с подобными просьбами, зная его не всегда однозначное отношение к моим историям. Впрочем, не могу пожаловаться: Холмс неизменно поддерживал меня на этом поприще и щедро делился своими заметками о раскрытых делах, хоть и ворчал, что я искажаю факты в угоду публике.

Впрочем, иные из фактов я просто не мог не исказить, скрывая подробности, вымарывая детали и изменяя события: подобные секреты, возможно, и вовсе не следовало бы доверять бумаге, даже если рукопись, содержащая их, будет храниться в твоем собственном доме, накрепко запертая на ключ. Но Холмс сам настаивал на том, чтобы я записывал все, в том числе и те вещи, которым никогда не суждено быть опубликованными.

Однако после того, как друг мой на склоне лет уехал в Сассекс, неожиданно увлекшись пчеловодством, в хрониках нашей с ним жизни я развел совсем уж непростительные бардак и запустение, а потом и вовсе забросил их, за неимением новых дел, о которых стоило бы написать. Я тихо доживал свои дни в Лондоне, надеясь лишь на то, что их в очередной раз не омрачит тень той зловещей тайны, которую мы с Холмсом хранили на протяжении практически всего нашего знакомства.

Но жизнь, эта удивительная штука, изобилующая чудесами не меньше, чем чулки над камином в канун Рождества — конфетами, распорядилась совершенно иначе. Если рядом с вами есть такой необычный человек, как Шерлок Холмс, будьте готовы, что чудес вам достанется побольше, чем иным людям. Я думал, что успел привыкнуть ко всему: я видел, как он умер и воскрес из мертвых, я смотрел вместе с ним в лицо таким опасностям и вещам настолько чудовищным, что под конец жизни практически разучился бояться чего бы то ни было.

И тем не менее, когда однажды утром Холмс объявился у меня на пороге, я опять едва не упал в обморок. Мой друг выглядел почти так же, как в день нашего с ним знакомства. Возможно, несколько старше: как в тот злополучный год, когда наши с ним жизни изменились раз и навсегда. Я не мог поверить глазам, решил, что, возможно, умираю и брежу, но Холмс быстро привел меня в чувство, так, как умел только он: рациональными доводами и силой убеждения, которая действовала на многих, а на меня — и вовсе безотказно.

В тот день я распрощался с мечтами о спокойной тихой старости навсегда. Я видел, что Холмс не собирается давить на меня, что он, хотя внутри наверняка сгорал от желания, как обычно, ухватить меня за шкирку и потащить навстречу очередным загадкам и приключениям, внешне был необычайно сух и сдержан, предоставив мне полную свободу выбора. Бог мой, несмотря все годы нашего знакомства, он так и не сумел понять, что все было решено в ту секунду, когда я увидел его, помолодевшего, у своей двери.

Уверяю, я никогда не задумывался о бессмертии и вечной молодости, не хотел ничего подобного даже в глубине души. И даже когда они оказались прямо у меня перед носом — я не желал их. Но я не мог бы поступить иначе, поскольку, выбери я тихую и скорую естественную смерть от старости, это означало бы, что я оставляю Холмса одного. Разве мог я, после стольких лет? После всего, что было? Разумеется, я согласился на его предложение.

Порой я думаю о Джеке и его судьбе. Мы даже обсуждали это с Холмсом пару раз. Он, разумеется, был довольно циничен и самоуверен в своей обычной манере. По его словам, наша ситуация ничуть не похожа на историю бедняги, ибо в его случае не шло никакой речи о добровольном выборе, и вполне понятно, что он с радостью отказался от своей бесконечно долгой жизни, как только смог. Из того, что удалось узнать Холмсу — и мне, как следствие — выходило, что на него было наложено что-то вроде проклятья. Бог его знает, за какие ошибки и совершенные грехи. Наше же существование Холмс полагал не иначе, чем даром. Разумеется, сотворенным им собственными руками: что бы ни доводилось видеть ему в жизни, он не верил ни в судьбу, ни в провидение, только в силу человеческих воли и разума. Пожалуй, будь я хоть вполовину таким же уникальным человеческим существом, как он, и я горел бы той же убежденностью.

Но какие бы сомнения меня порой ни одолевали, я неизменно верю в то, что мы служим благому делу. Именно поэтому я, в надежде принести хоть какую-то пользу, пока мой друг творит дела куда более важные, взялся упорядочить ту часть своих заметок, которую никогда не видел никто, кроме меня и Холмса. Сегодня 26 октября 1944 года, и, возможно, у меня осталось всего четыре с половиной дня, посему начну я с конца, а именно — с рассказа о нынешних событиях, которые могу восстановить быстро и во всех подробностях, ограничившись лишь кратким предисловием, вводящим человека непосвященного в курс дела.

***

Мне не раз доводилось слышать, как удивляет людей то, что Шерлок Холмс никак не был причастен к знаменитой истории Джека Потрошителя¹ и даже, судя по моим рассказам, никогда не интересовался ею. Я в ответ на подобные вопросы всегда предпочитал отмалчиваться и менять тему, мой друг их просто игнорировал. В результате все уверялись, что он за это дело брался, но потерпел неудачу — ведь преступника так и не нашли — и теперь предпочитает о нем не вспоминать. Да и я, щадя его чувства и самолюбие, тоже.

Разумеется, Холмс никак не мог упустить из виду те события и не мог не принимать в них самого непосредственного участия. И мне сложно себе представить, чтобы, взявшись за расследование, он не сумел докопаться до истины. Однако правда, которая открылась нам той осенью, была куда более удивительной и пугающей, чем может представить себе человек, знакомый с версией событий, изложенной в газетах. И она полностью изменила наши жизни.

Ум моего друга — идеально отлаженный рациональный механизм, оперирующий лишь фактами и не приемлющий домыслов и предрассудков. Я не врал ни единым словом, когда писал об этом в своих рассказах. Умолчал я лишь о том, что, столкнувшись с явлениями сверхъестественной (или противоестественной) природы, этот живой и гибкий разум, несмотря на весь свой прагматизм, быстро и безболезненно принял их, как данность — едва только полностью убедился в реальности происходящего.

К тому моменту мы уже больше пяти лет соседствовали в квартире на Бейкер-стрит, я неплохо успел изучить привычки и пристрастия Холмса и, разумеется, прекрасно понимал, что странные и даже пугающие подробности, которых по мере расследования становилось все больше, не остановят его, напротив — лишь сильнее разожгут в нем интерес. У меня же тогда голова от происходящего шла кругом: загадочная Игра, чудовища из ниоткуда, человек-волк, собака, слишком умная для собаки… Все это сыпалось на меня, как из рога изобилия. Помимо прочего, у меня начались кошмары, природы которых я тогда тоже не понимал.

«Это просто бред», — отмахивался я от Холмса, конечно же, вскоре узнавшего, что я плохо сплю по ночам, донимаемый сюрреалистическими видениями. Я не желал отвлекать его от расследования на несущественную ерунду. О, если бы я тогда знал, что означают мои видения на самом деле, если бы понимал! Прошло уже много лет, а я до сих пор не могу до конца простить себе собственной глупой беспечности. Хотя это ничто по сравнению со всеобъемлющим чувством вины, снедавшим меня все три года, которые я считал своего друга мертвым.

В своих снах я видел другой мир, похожий и одновременно совершенно не похожий на наш. Я запомнил его ярко, в мельчайших подробностях, как никогда раньше не запоминал сновидения. В той реальности, по ночам освещаемой светом багровой луны, властвовали чудовища, которых человеческий разум с трудом способен себе вообразить. Но большинство людей, похоже, даже не подозревали, что живут под властью монстров. Или принимали это как должное. Большинство — но не все. И мы с Холмсом были среди этой последней, весьма малочисленной, группы заговорщиков.

Еще в тех снах был человек — тогда я еще не знал, кто он такой — бледный, неприятно сутулый, по-птичьи вытягивающий голову на длинной тонкой шее. Он был мне неприятен и он был нашим врагом. Почти в каждом сне меня преследовал этот образ, в тех или иных обстоятельствах. Потом Игра кончилась, наше расследование подошло к концу, все виновники убийств — отчасти ритуальных, отчасти — порожденных безумием, охватывавшим мистера Тальбота при полной луне, были мертвы, а дело закрыто.

Мы вернулись в Лондон, но ничто уже не было таким, как прежде. Загадки и тайны, с которыми нам довелось столкнуться, терзали пытливый разум Холмса. Он хотел знать как можно больше, в идеале — знать все, сколько бы времени и усилий ему ни пришлось на это потратить. И неведомое словно само находило его: даже занимаясь обычными расследованиями, из тех, разумеется, что он находил достаточно интересными, чтобы уделить им внимание, Холмс регулярно сталкивался со следами зловещих культов, опасными тварями и темным колдовством.

И вот я впервые совершаю признание: многие из рассказов о наших с ним приключениях, которые были опубликованы, лишь в малой степени отражают реальные события. Порой мне стоило немалых усилий при помощи своего друга устранить из этих историй любые намеки на сверхъестественное, убеждая читателя, что во всех злодеяниях, с которыми нам довелось столкнуться, виновна лишь порочная человеческая природа.

Рукопись, повествующую о нашем знакомстве и первом совместном расследовании, я отдал редактору еще в сентябре 1887 года, а в ноябре мне пришел ответ, что ее опубликуют к Рождеству. В тот момент Холмс расследовал деятельность странного культа, скрывающегося в китайском квартале, и я отчетливо понимал, что ни об этом, ни о прочих делах такого рода, которые наверняка еще появятся у нас, широкой публике знать не следует. Я решил, что заберу рукопись и откажусь от публикации, но Холмс категорически запретил мне это делать. Самое темное место — под фонарем, сказал он мне. Если хотите спрятать что-то действительно хорошо, положите его на самом виду. Я был вынужден согласиться, и долгие годы с того дня старательно искажал действительность, чтобы ни полсловом не выдать тайны, которые мы свято оберегали.

Теперь мне это уже не нужно: для всего мира я и мой друг давно мертвы. В нашей бывшей квартире на 221Б, говорят, открыли музей, и Холмс последовательно отказывается от поездок туда, по его словам, опасаясь не выдержать того количества глупости и предрассудков, которые обрушатся на его голову при знакомстве с экспозицией. Наш зловещий секрет навсегда погребен под тонким слоем музейной пыли и вышедшими из-под моего пера словами, и так тому и быть, если мир останется тем же, что и прежде. Но если однажды мы проиграем, я надеюсь, что кто-нибудь отыщет эти записи, которые я старательно привожу в порядок за четыре дня до начала очередной Игры, и сможет узнать правду о нашей жизни и о том, что произошло в действительности. Потому что — я уверен в этом — иного способа узнать правду ни у кого не останется.

Это уже третья Игра, в которой мы участвуем, если считать события осени 1887 года — а я не могу их не учитывать, хотя тогда мы еще не были Игроками. И мне снова снятся кошмары. Как и в первый раз, как и в тысяча девятьсот двадцать пятом, когда мы оказались в едва успевшей очнуться от последствий страшной гражданской войны России. Они начинаются с первым полнолунием октября и заканчиваются лишь после Игры, когда луна снова начинает идти на убыль.² Только один раз мои сновидения повторились вне Игры: в тот день, когда на вокзале Виктория я впервые увидел профессора Джеймса Мориарти, гениального математика и безумца. Несмотря на то, что до этого нам не доводилось встречаться лично, я моментально узнал его: эту высокую сутулую фигуру, это бледное лицо на длинной птичьей шее забыть было невозможно. Человек из моих снов, наш враг в том странном и пугающем мире, оказался вполне реальным.

Я был сильно напуган случившимся, и немедленно рассказал обо всем Холмсу — но, увы, истинное значение моих кошмаров я начал понимать слишком поздно, и в той истории ничего уже нельзя было изменить. Возможно, и предупреди я его раньше, это бы не слишком помогло, но когда человек теряет близкого друга, если у него есть хоть малейшая возможность обвинить себя в случившемся, он вцепляется в нее мертвой хваткой, лишь усугубляя свое горе. Холмс сказал бы, что люди порой ведут себя совершенно иррационально. И был бы прав.

Пожалуй, чувство вины, после смерти моей жены лишь усугубившееся, окончательно изглодало бы меня и свело в могилу раньше срока, если бы не публикация писем брата покойного профессора Мориарти, являвшихся отнюдь не бездарной, но насквозь лживой апологией одного из самых страшных людей, с которыми мне доводилось сталкиваться. Я был настолько возмущен и разгневан, что, разом позабыв обо всех своих переживаниях, снова взялся за перо, дабы представить публике собственную версию событий.

Надо ли говорить, что на деле она была так же далека от истины, как и письма полковника Мориарти? Я не слукавил только в одном: профессор в действительности был одним из умнейших людей, и вместе с тем — величайших злодеев того времени, а Холмс — героем, избавившим от него человечество. В своем рассказе я представил Мориарти главой крупнейшей в Лондоне преступной сети, хотя он никогда не имел ни малейшего отношения к уголовным делам. На самом деле все было намного хуже.

Мне до сих пор неизвестно, откуда ему стали известны подробности Игры, но и Холмс тоже смог их выяснить, не будучи Игроком. А, как он сам неоднократно признавал, Мориарти был равен ему по интеллекту. Вот только мотивы его поступков были совершенно иными. В те времена, когда он еще преподавал математику в университете, он по случайности наткнулся в библиотеке на один старинный манускрипт. Бог его знает, как туда попала эта зловещая книга, но провинциальные городки порой скрывают в себе множество страшных тайн. Так или иначе, именно с этого момента началось превращение профессора математики Джеймса Мориарти в темного гения, основателя крупнейшей в Великобритании секты культа Древних, едва не погубившего мир.

Он всерьез увлекался астрономией, написал какую-то крупную научную работу — к сожалению, я уже не помню подробностей — и, узнавая все больше информации о тайных культах, темной магии и Игре, загорелся идеей поистине чудовищной. Выяснив, что расчет место открытия портала основывается, в том числе, на расположении космических светил, Мориарти стал вычислять, возможно ли его открыть в иное время, вне Игры. Спустя годы его исследования, к сожалению, увенчались успехом. Но, к счастью, именно в это время на его след вышел Холмс.

Вычисления профессора были сложны и включали в себя массу разнообразной информации. Вероятно, ему пришлось даже сложнее, чем участникам Игры, поскольку у него не было дополнительных координат, которые дает местоположение игроков на момент новолуния. В итоге ему удалось вычислить, что открыть портал будет воможно в Швейцарии в августе 1891 года.³ Тогда имело место сложное сочетание астрономических явлений: за солнечным затмением следовало лунное, а между ними состоялось схождение на небесном своде Венеры и Марса. Географически же нужная точка расположилась неподалеку от Майрингена. Мориарти долго готовился, собирая нужные артефакты и рассылая своих многочисленных культистов по всему миру, где они, совершив определенные ритуалы в определенный день и час, должны были способствовать открытию Врат. Нам удалось выяснить, что одна из групп отправилась в Аргентину, вторая находилась в Британии, в деревушке неподалеку от Глазго, а след третьей мы, увы, потеряли где-то в Азии.

Прочие подробности мне неизвестны, но те, что я знаю, я постарался изложить детально, поскольку хочу, чтобы для прочитавшего эти строки послужили руководством к действию. Я так подробно остановился на истории с профессором Мориарти не из прихоти и не из-за того, что меня до сих пор терзают старые переживания. Врата возможно открыть вне Игры, и Холмс уверен, что также можно обратить вспять их действие, удалив из нашего мира все, не принадлежащее ему. Тридцать первого числа я приложу к своим запискам пару старинных рукописей, имеющихся в нашем распоряжении, которые должны помочь в расчетах, и оставлю их в надежном месте. В надежде, что рано или поздно они попадут в добрые руки и у человечества появится шанс.

У меня не очень много времени на то, чтобы привести в порядок свои записи, и я начну с событий, охватывающих последние дни, чтобы как можно подробнее изложить все, что мне известно об Игре, а также события, которые, в случае нашей неудачи, будут предшествовать Открытию и приходу в этот мир существ, одна мысль о которых до сих пор вселяет в меня ужас и отвращение.

Я долго пытался, не без помощи Холмса, разобраться в значении моих странных снов, но только теперь понял их смысл в полной мере: в них я вижу нашу реальность такой, какой она была бы, победи в Игре Открывающие. И реальность эта поистине чудовищна. Хотя тот, кто прочитает мои записки, не будет знать ничего иного, и может быть поражен моим отношением, ведь его постараются убедить в том, что прежний мир был плох, а в окружающем его кошмаре нет ничего дурного. Но я постараюсь вложить весь свой скромный дар рассказчика в то, чтобы будущий читатель поверил моим словам.

Если этим записям суждено будет оборваться 31 октября 1944 года, я, помимо всего остального, приложу к ним также книгу со своими историями о приключениях Холмса и черновики, из которых в изданном варианте были исключены любые упоминания об истинном смысле некоторых наших расследований. И буду уповать на то, что благодаря этому дело всей жизни Шерлока Холмса будет продолжено, даже если в этот раз ему не удастся победить.


1 октября

Мы приехали в Беккельн вчера поздним вечером. Если это чудесное поселение, раскинувшееся среди пасторальных пейзажей, окруженное полями, к октябрю уже опустевшими, и по-немецки аккуратными деревьями, и не было самой захолустной дырой в Нижней Саксонии, то уж точно входило в первую десятку. Я внутренне порадовался этому: вдалеке от больших городов Игра, как правило, привлекала куда меньше внимания. Как ни странно, в таких сонных захолустных местах, где все друг друга знают и каждый норовит сунуть нос не в свое дело, при желании намного проще скрыть правду — точнее, выдать за нее ту версию событий, которая наиболее тебе удобна. С другой же стороны, здесь было куда проще обнаружить других Игроков. Нет, я ни минуты не сомневался, что Холмс способен найти кого угодно в любой точке земного шара, и все же место нынешней игры меня радовало.

Помимо прочего, Нижняя Саксония оставалась в стороне от театра военных действий. Англичане с американцами завязли в Бельгии, советские войска — в Венгрии, и ни тем, ни другим никак не удавалось переломить ситуацию в свою пользу. Здесь же не было ни взрывов, ни воздушных атак, ни военной техники. Но все же даже в этой сельской глуши чувствовалось подспудное напряжение, мрачное ожидание и некоторое запустение — будто вся Германия затаилась в ожидании исхода этой бойни, развязанной их фюрером ради удовлетворения собственных безумных идей и амбиций. Я знал, что такое война, получше многих: я был там — и даже во времена моей службы это было страшно. Хотя тогда, до того, как прогресс шагнул далеко вперед, армии в меньшей степени походили на чудовищные машины смерти, ощерившиеся острым железом и сминающие простых людей, будто насекомых. Не стану скрывать: я страстно желал окончания войны и безоговорочной победы союзников.

Добирались мы в Беккельн тоже весьма подходящим для этой местности путем: на крестьянской телеге, которую так сильно трясло на проселке, что к концу пути меня начало явственно мутить, а Эдгар покинул нас еще на полдороге, решив добираться самостоятельно. Наблюдая, как он улетает, превращаясь в черную точку на темнеющем небе, я всерьез позавидовал тому, что у него есть крылья.

Когда мы, наконец, слезли с телеги на окраине Беккельна, попрощавшись с любезным саксонским фермером, я чувствовал себя так, словно только что сошел с палубы корабля, и мне потребовалось минуты две, чтобы привыкнуть к тому, что земля под ногами не трясется и не качается. Холмс же, кажется, и вовсе не заметил дорожных неудобств и сразу заспешил к центральной улице своим широким шагом, как всегда прямой и подтянутый. Эдгар ожидал нас, усевшись на крыше единственной, судя по всему, местной достопримечательности — трактира под жизнерадостным названием «Счастливая Гретхен».⁴ Было уже совсем темно, и черный силуэт нашего ворона напоминал то ли флюгер, то ли причудливый конек крыши. Он сидел абсолютно неподвижно, даже при нашем появлении лишь на мгновение сверкнув одним глазом — и тут же снова закрыв его.

На первом этаже «Гретхен» располагалась пивная, или кнайпе, местная разновидность паба, где собирались все местные жители, чтобы поделиться новостями и обсудить сплетни. На втором жили хозяева, а на третьем находилась пара комнат, предназначенных для съема, очевидно, большую часть времени пустующих, однако сейчас на двери красовался листок с коротким сообщением, написанным от руки: «Комнат нет». Холмс с интересом прочитал объявление и решительно отворил дверь.

Спать здесь, как и положено в деревне, ложились рано, так что питейное заведение практически пустовало, только сидел в углу непременный атрибут любого захолустья, местный пьяница, клюя носом в стол, да еще один мужчина с обветренным красным лицом, заросшим седеющей бородой. Едва скользнув взглядом по пропойце, Холмс чуть дольше задержал внимание на втором посетителе, а затем направился к стойке.

— Комнат нет, — не слишком дружелюбно сообщил ему усатый немец, меланхолично натирающий кружку.

— Да, я читал, — невозмутимо ответил Холмс с явным французским выговором. Еще по дороге сюда мы решили, что представляться англичанами будет не лучшим решением в нынешнее время, так что Холмс решил изображать француза, а про мой акцент сказал, что если я буду стараться не смягчать «р» так сильно, он вполне сойдет за голландский. — Но меня интересует, можно ли в городе остановиться еще где-нибудь.

— У Марты, — сказал немец. — Выйдете на улицу, пройдете налево до поворота, там свернете — и через три дома будет дом Марты. С белым забором и красной крышей. Но вам лучше поторопиться, здесь не город, спать все ложатся, едва стемнеет.

Холмс сдержанно поблагодарил и мы торопливо вышли из пивной. На пути к дверям я заметил, что бородач провожает нас внимательным взглядом.

— Как думаете, Холмс, он Игрок? — спросил я, едва мы оказались на улице. О ком идет речь, пояснять не было нужды.

— Может быть да, а может быть нет, — задумчиво ответил мой друг. — Не торопитесь, Уотсон, у нас еще много времени. А разбираться, что к чему, лучше при свете дня. Пойдемте лучше к Марте, пока она не легла спать, чтобы нам не пришлось ночевать на улице.

Эдгар слетел с крыши и уселся на плече у Холмса: ночью он видел вполне сносно, но предпочитал прокатиться с удобством. К тому же ему было любопытно послушать наш разговор. Животные Игроков необычайно умны и принимают участие в Игре наравне с ними, но Эдгар и до знакомства с нами был очень сообразительной птицей, даже для ворона. Разумеется, его нашел Холмс: выкупил у бродячего циркача, сказав, что у него для этой птицы есть применение получше.

Дело было весной 1925 года, с появления Холмса с неожиданным предложением вечной жизни прошло несколько месяцев, и примерно столько же оставалось до очередной Игры. Мы путешествовали по Европе в поисках каких-то книг, нужных Холмсу, и я еще не догадывался о том, что нам вскоре предстоит. Однако Холмс обо всем уже прекрасно знал, так что мы обзавелись вороном, который быстро стал нашим другом и верным спутником. К сожалению, до первого октябрьского полнолуния Эдгар не мог принять полноценного участия в беседе, хотя у него было явное преимущество перед спутниками других Игроков: вороны, как известно, способны подражать человеческой речи. Он знал несколько сотен слов и коротких фраз, которые весьма охотно и уместно вставлял в наши диалоги.

— Дедукция. Де-дук-ция! — громко провозгласил Эдгар, повернув голову набок. Интонация, да и звук голоса, в точности копировали Холмса.

— Ну что ж, — согласился тот, — раз это вас так интересует, друзья мои… Наш бородач явно неместный. Судя по костюму, американец. Много курит. В свое время плавал, в том числе в южные страны, и отнюдь не простым матросом. Я бы предположил, что он был капитаном торгового судна. Но давно сошел на берег, и теперь ведет малоподвижный, хоть и не праздный образ жизни. Состоит в масонской ложе или делает вид, что состоит. И у него, безусловно, есть животное. Да, он вполне может оказаться Игроком, но я по-прежнему не хочу торопиться с выводами.

— Великолепно! — изрек Эдгар, и я был с ним совершенно согласен.

Путь до дома Марты оказался недолгим, хоть и шли мы не слишком быстро: наш багаж был объемистым и тяжелым. Большую его часть, разумеется, составляли книги и всевозможное оборудование для химических экспериментов Холмса. Помимо того, я все время таскал с собой докторский саквояж со всеми инструментами и лекарствами, которые могли мне срочно понадобиться. Медицина за последние пятьдесят лет шагнула далеко вперед, и я старался от нее не отставать, по возможности не только выписывая журналы, но и регулярно практикуясь, чтобы не утратить навыки хирурга. На время Игры, разумеется, у меня появится множество иных забот, и все же как врач я мог пригодиться в любой момент.

Вскоре мы уже были у домика с белым забором и, пройдя через опустевший по осени маленький сад, мы постучали в дверь. Нам открыла полноватая женщина средних лет, которая, судя по ее виду, действительно уже собиралась ложиться спать. Холмс быстро переговорил с ней, представившись Шарлем Верне, а меня назвав доктором Яном де Ваардом. Он сообщил, что в Беккельне мы собираемся задержаться на несколько месяцев и вот, внеся вперед половину оплаты за октябрь, мы оказались в нашем новом жилище. Сказав, что постель нам придется застелить самим, поскольку она уже ложится спать, хозяйка удалилась, оставив нас в просторной мансарде, где было все необходимое: две кровати, шкаф платяной и книжный, письменный стол и комод, в котором лежало чистое, пахнущее лавандой постельное белье. Решив оставить вещи неразобранными до завтра, мы, вслед за Мартой, улеглись спать. И Эдгар вместе с нами, облюбовав себе в качестве насеста книжный шкаф.

Кошмаров в ту ночь мне не снилось.

Утро следующего дня мы провели, обустраиваясь на новом месте после сытного завтрака, приготовленного Мартой. Выспавшись, она неожиданно оказалась веселой болтушкой и щедро поделилась с нами рассказами о том, как бывает сложно вести хозяйство одинокой женщине, мужа которой забрали на фронт, но она не унывает, хотя всегда рада сдать пустующую мансарду приличным и приятным мужчинам, нет-нет, она не будет взваливать на нас кучу хлопот по дому, мы у нее в гостях и мы ей платим, но все же мужчина в доме — это очень приятно, как она рада, что мы решили остановиться у нее, а не у Петера в «Гретхен», да и комнаты у него там тесные, здесь намного уютнее.

Холмс сдержанно ее выслушал и в ответ рассказал о том, что мы — ученые, вынужденные после взятия союзниками Парижа бежать из Франции из-за подозрений в связях с немцами. На время задержавшись в Австрии, мы отправились в Германию, и теперь хотим провести некоторое время в тихом и спокойном сельском уголке, до которого еще не докатилась война, обдумывая дальнейшие жизненные планы. Он заранее извинился перед хозяйкой за то, что собирается проводить в мансарде свои химические эксперименты, пообещав не слишком шуметь по ночам и возместить любой материальный ущерб. Она удивленно охнула и прикрыла рот полной ладонью. Ученых в Беккельне явно видели нечасто, и можно было не сомневаться, что говорливая Марта уже сегодня разболтает половине жителей новости о том, кто у нее поселился, поддерживая нашу легенду среди простого люда. Других Игроков подобная история вряд ли надолго введет в заблуждение, но на это Холмс и не рассчитывал.

Когда наши книги были расставлены по полкам, а на одной половине письменного стола и частично на комоде разместилась походная химическая лаборатория Холмса, он предложил мне пойти прогуляться и разведать обстановку. Дело шло к полудню, а Марта ждала нас на обед около двух, так что время еще оставалось. С Эдгаром мы решили разделиться: я выпустил ворона в окно мансарды, предусмотрительно оставив его приоткрытым, чтобы он мог вернуться назад тем же путем. У животных были свои методы и возможности разузнать важные сведения, мы же с Холмсом, не особо мудрствуя, направились к «Счастливой Гретхен», чтобы поговорить с усатым Петером и другими посетителями, если они там будут.

При свете дня Беккельн выглядел ничуть не менее провинциально. Здесь не было даже собственной церкви: ближайшая находилась в Харпштедте, соседнем городишке, из которого мы вчера и приехали. Центральная улица посередине изгибалась под почти прямым углом, от нее в одну сторону, словно лучи, отходили еще несколько улочек, которые я, уроженец Лондона, мог бы назвать таковыми разве что из жалости. Впрочем, жителей тут, пожалуй, набиралось несколько сотен, плюс население близлежащих ферм, также считающее себя коренными беккельнцами. Холмс шел неторопливо, осматривая все вокруг цепким внимательным взглядом и запоминая в мельчайших подробностях. Я тоже старался сохранить в памяти хотя бы расположение домов, хотя до моего друга мне, разумеется, было далеко.

Наконец мы пришли в «Гретхен». Поутру здесь и вовсе никого не было — ни гостей, ни постояльцев, только Петер неизменно маячил за стойкой со скучающим видом. Холмс заказал нам кофе и уселся напротив него с явным намерением поговорить. Тот охотно включился в беседу, обрадовавшись возможности занять себя хоть чем-нибудь.

— Приезжие к нам зачастили, — вздохнул Петер. — Война сгоняет людей с насиженных мест… Теперь нам тут на год вперед разговоров хватит. В Беккельне отродясь никаких развлечений не водилось, кроме старика Франца с его гармошкой. А теперь у нас даже балерина есть.

— Балерина? — заинтересовался Холмс.

— Да-да, очень симпатичная девица, поселилась у фрау Пфальц на ферме. Она в Мюнхене жила, но у нее, вроде как, проблемы со здоровьем, и врачи ей велели пожить за городом. Вот, живет… Тут-то не в войне дело, конечно. Из-за войны старик Шмидт с мальчишками к нам перебрался. Ему тут все стараются помогать, даже я, хоть я и не самый щедрый человек. У него шестеро сирот на попечении, славные ребята. Трудолюбивые, всё сами по хозяйству делают, огород развели… Но им все же тяжело: старик с детьми…

— А вчерашний посетитель — тоже приезжий? Ваш постоялец?

— А-а-а, капитан Маршалл? — сразу догадался Петер, о ком речь. Я хмыкнул, вспомнив вчерашние слова Холмса о моряке и американце. Кто бы сомневался, что он окажется прав. — Да, он тут по делам. Изучает местных коров, у нас порода больно хороша. Как по мне, телков через океан везти накладно, да еще в такое время. Но ему виднее. Вообще-то он достойный человек, платит щедро и исправно, и хлопот с ним никаких, в отличие от этой… — он покосился наверх с суеверным ужасом.

— Да, у вас же еще один постоялец, — поддержал Холмс разговор. — Точнее, постоялица.

— Ох, герр…

— Верне. Шарль Верне.

— Герр Верне, лучше бы у меня ее не было. На редкость хлопотная дамочка. И со странностями. И собачонка у нее мерзкая.

— А кто она?

— Да черт ее знает. Увлекается всякой ерундой… знаете, в том роде, что раньше на последних полосах газет публиковали: призраки, столоверчения, гадания всякие. Жуть, одним словом. Говорит, у нас в Беккельне какие-то особые эти… флотации?.. фрикации?..

— Флуктуации.

— Вот, точно! А у нас сроду ничего такого не было, герр Верне! А она ходит, глаза закатывает… И собачонка эта… — Петр вздохнул и задумчиво потеребил свой ус.

— Спасибо за беседу, — неожиданно решил завершить общение Холмс, поднявшись с места. — Надеюсь, мы не причиним своим приездом никаких неудобств.

— Да бросьте, — заулыбался трактирщик. — Я же вижу: вы люди приличные. Заходите вечером, когда народу побольше будет. У нас тут скука смертная, но надо же как-то развлекаться, а до осенней ярмарки в Харпштедте еще две недели, да и не будет там веселья особо: война⁵, вы же понимаете…

— Благодарю за приглашение, — вежливо ответил Холмс. — Приятного дня.

В оставшееся до обеда время мы продолжили прогулку по городу, обойдя все его четыре с половиной улочки вдоль и поперек. Холмс считал, что как минимум некоторые из многочисленных гостей Беккельна окажутся Игроками, но далеко не факт, что все, однако не мешало бы поточнее выяснить, где они живут: расчеты точного места Игры весьма сложны, и чем раньше их начать, тем больше вероятность успеть раньше прочих. Так что за обедом он мимоходом выяснил у Марты, где находится ферма фрау Пфальц и проживает герр Шмидт со своими сиротами, а потом аккуратно внес координаты в свои записи, вместе с месторасположением «Гретхен» и нашим домом.

Потом мы отправились бродить по окрестностям, на сей раз взяв Эдгара с собой. Холмс обнаружил некоторые необходимые нам травы — из местных, которых у него не было в наличии, или тех, которые требуется брать совсем свежими. Одним словом, прогулка оказалась полезной, хотя собирать мы ничего не стали: полнолуние еще не до конца вступило в силу, а иные из компонентов и вовсе требовалось заготавливать при растущей или новой луне.

Кроме того, по дороге на кладбище, которое нам тоже требовалось внимательно изучить, мы встретили упомянутую Петером балерину. Она действительно оказалась очень миловидной девушкой, к тому же приятной в общении. Но, похоже, и вправду была нездорова. По крайней мере, я заметил чрезмерную бледность и темные круги под глазами. Звали ее София Николаидис, гречанка по происхождению, всего лишь восемнадцати лет от роду, она, по ее словам, впервые оказалась в подобном захолустье, но местный воздух и природа, как и обещали врачи, шли ей на пользу. Сейчас она совершала одну из своих обычных послеобеденных прогулок, и была очень обрадована встречей с нами и возможностью немного расширить круг общения.

Мы немного поболтали о погоде, природе, беккельнцах и предстоящей ярмарке, а потом расстались, каждый отправившись по своим делам. Я уже решил было, что это милое воздушное существо не имеет к нашим делам никакого отношения, когда Холмс огорошил меня сообщением о том, что она явно что-то скрывает, хоть он пока и не знает, что именно. Видит бог, до знакомства с ним я полагал, что неплохо разбираюсь в людях, сейчас же мне кажется, что, не будь рядом Холмса, меня оставил бы в дураках любой уличный пройдоха.

В «Гретхен» мы больше не пошли: Холмс решил, что ни к чему привлекать к себе слишком много внимания в первые же дни. Так что наш вечер прошел тихо и по-домашнему: Холмс готовил какие-то снадобья, склонившись над своей лабораторией, а я составлял краткие заметки о прошедшем дне. Спал я без сновидений, наслаждаясь последней спокойной ночью перед грядущим полнолунием.


2 октября

В Беккельне появился еще один новый человек. Утром Марта, в своей чересчур экспрессивной манере, прикладывая руку к сердцу и громко вздыхая, рассказала нам, что ночью приехал офицер из столицы. Высокий, красивый, в черной форме, кажется, аристократ. Я едва сохранил невозмутимое лицо, подавив приступ брезгливости. Холмс, впрочем, смог заметить мою реакцию и бросил на меня короткий неодобрительный взгляд, который я не смог истолковать, но разговор, в любом случае, следовало отложить на потом, когда мы останемся в одиночестве.

Итак, немецкий офицер поселился в небольшом особняке к юго-востоку от города. Об этом Марте доложилась тамошняя экономка сегодня с утра, когда они вместе покупали кое-что в бакалейной лавке. Он приехал вчера днем на большом черном автомобиле в сопровождении адъютанта, с письмом от владельца особнячка, которого назвал своим приятелем. Прислуге сообщил, что приехал поохотиться, при нем действительно было ружье, а кроме того — ловчая птица. Ее Марта, вслед за экономкой, описала как «очень большую». Однако вчера гость никуда не выходил и отдыхать с дороги тоже не пошел, вместо этого запершись в библиотеке и проведя там весь остаток дня.

Все это было в высшей степени подозрительно, но и очень любопытно, хотя я внутренне содрогался от одной мысли, что в Игре может принимать участие кто-то из этих ужасных людей, развязавших мировую войну во второй раз.

— Чем я вызвал ваше неодобрение, Холмс? — спросил я, как только мы поднялись в мансарду после завтрака.

— Поспешностью суждений, дорогой Уотсон. Вам еще ничего не известно ни о том, принимают ли эти люди участие в Игре, ни о них самих, а вы практически вынесли вердикт!

— Но…

— Не с вами ли мы чуть больше месяца назад живо обсуждали заговор против Гитлера, организованный высшими чинами германской армии? Помните, что вы тогда сказали?

Я тяжело вздохнул. Он, черт возьми, как обычно был прав.

— Везде есть достойные люди.

— Вот именно, Уотсон, вот именно! Подождите, пока мы не разузнаем немного больше. Если все действительно так плохо, как вам видится, я буду первым, кто поддержит вас.

— Мне нечего возразить, — ответил я, разведя руками.

— Эдгар! — позвал Холмс, и ворон тут же слетел с облюбованного места на шкафу, усевшись ему на запястье. — Мне нужно, чтобы ты слетал к особняку на юго-востоке. Вчера там поселился офицер СС и привез с собой большую хищную птицу. Постарайся выяснить о них что-нибудь, только будь осторожен.

Сверкнув своим черным глазом, Эдгар тут же вылетел в окно мансарды и скрылся из виду. Вернулся он примерно через час.

— Злая птица, — сказал ворон, взгромоздившись на шкаф. — Злая.

— А человек, о нем ты что-нибудь узнал?

— Злая птица, — повторил Эдгар, а потом нахохлился и закрыл глаза. Это означало, что больше ему нечего нам сказать.

Нехорошее предчувствие, зародившееся у меня после рассказа Марты, только усилилось. И теперь, похоже, Холмс был склонен хотя бы отчасти разделить его со мной.

В «Гретхен» мы снова не пошли: был день полнолуния, и нам предстоял ночной поход за некоторыми травами, обнаруженными Холмсом во время вчерашней прогулки. Чтобы не вызывать подозрений у Марты, мы выбрались из дома тем же путем, что и Эдгар — через окно. Фонарь с собой тоже не брали, пробираясь в темноте и ориентируясь при бледном свете луны лишь благодаря прекрасной памяти Холмса.

Уже на пути к дому мы услышали подозрительные шорохи в ближайших кустах и ринулись туда, но успели разглядеть лишь мелькнувшую среди деревьев темную тень. Потом Холмс велел мне жечь спички — единственный дополнительный источник света, доступный нам в ту минуту, и занялся осмотром места. Когда коробок уже практически опустел, он наконец обнаружил улики: свежесрезанные ветки и обрывок зеленого шелка. Это, определенно, был другой Игрок, хотя мы пока и не знали, кто именно.

Вернувшись обратно, мы забрались в мансарду тем же путем. Холмс почти до рассвета колдовал над своей лабораторией, составляя сложные снадобья с новыми компонентами, а я лег спать, но сон мой при полной луне был неспокойным, хотя наутро я толком ничего не помнил, кроме щупальца, ползущего ко мне из-за приоткрытой двери.


3 октября

С утра мы отправились на разведку к особняку, в котором поселился немецкий офицер. Как минимум, чтобы выяснить его точные координаты, которые могли пригодиться Холмсу для расчетов, если владелец ловчей птицы окажется Игроком. Эдгар летел чуть впереди, указывая дорогу, и примерно через полчаса мы были на месте. Обойдя по кругу высокий каменный забор, Холмс направился к воротам и, быстро переговорив со сторожем, вернулся ко мне.

— Их нет дома. С утра ушли в поля, прихватив с собой ружье и птицу.

— И что теперь?

— Ничего. Возвращаемся обратно. Я узнал даже больше, чем рассчитывал. Наш офицер — бригадефюрер СС, действительно аристократ, барон Рихард фон Зебауэрштадт. Похоже, ваши подозрения, Уотсон, были хоть и преждевременны, но совершенно верны.

— Вы знаете его?

— Слышал пару раз. Барон — видный член нацистского оккультного кружка. В их задачи входит изучение сверхъестественного, чтобы поставить его на службу Рейху.

— Боже милостивый! — воскликнул я в непритворном ужасе.

Мой друг, однако, остался невозмутимым, и можно было лишь догадываться о том, какие мысли и чувства терзают его в этот момент.

— Пойдемте, Уотсон, покуда они не вернулись. Лучше не попадаться им на глаз лишний раз. Барон, по счастью, никогда меня не видел, но наше появление тут в любом случае будет выглядеть подозрительно.

На обратном пути мы заглянули в «Гретхен», чтобы выпить чего-нибудь горячего: погода стояла промозглая, и мы не на шутку продрогли во время нашей прогулки — а заодно узнать кое-какую информацию. Холмс между делом пожаловался Петеру на бессонницу, терзающую его в полнолуние, и тот, хмыкнув, ответил, что, видно, не его одного: капитан Маршалл вчера тоже выходил на позднюю прогулку в сопровождении своей обезьяны и фляжки с виски. Холмс подивился тому, что Петер так возмущался из-за собачки, но даже не вспомнил про обезьяну.

— Я же говорил: капитан не причиняет мне хлопот, — пожал плечами трактирщик. — И обезьяна его тоже. Поначалу я боялся, что она будет воровать еду с кухни или приставать к посетителям, но герр Маршалл держит ее на поводке и не оставляет без присмотра. Так и должны себя вести добропорядочные граждане! — завершил он свою речь на патетической ноте, и из его слов сразу стало понятно, что свою вторую постоялицу он добропорядочной отнюдь не считает.

Причины его неприязни стали понятны мне почти сразу, так как наверху раздался протяжный и громкий женский вопль: «Лапушка, ко мне!» — и по лестнице, очевидно, полностью его проигнорировав, скатился светлый комок шерсти, бросившийся к нашим с Холмсом ногам и принявшийся подозрительно их обнюхивать. При ближайшем рассмотрении собачонка оказалась наглым курносым мопсом. Видимо, осмотром она осталась недовольна: несколько раз пронзительно гавкнула и попятилась назад.

— Вот видите! — скорбно провозгласил трактирщик, обвиняюще ткнув в мопса пальцем.

Мы с Холмсом синхронно кивнули. «Лапушка, ко мне!» — донеслось уже ближе, а следом перед нами предстала причина головной боли Петера, дама лет пятидесяти, одетая старомодно и весьма экстравагантно: в длинное платье, расписанное красными и оранжевыми цветами, и темно-синюю кружевную шаль. Голову ее украшал такой же яркий, как и платье, алый тюрбан, а руки и шея были унизаны многочисленными украшениями. В пальцах дама сжимала длинный мундштук с дымящейся сигаретой.

— Лапушка, нехорошо убегать от мамочки! — проворковала она, направляясь к своему мопсу.

— Добрый день, — поздоровался Холмс, привлекая к себе внимание.

Дама подхватила собачонку на руки и резко обернулась к нам.

— Ах, извините! Здравствуйте! Вы… те ученые, которые приехали два дня назад! — догадалась она.

Холмс молча кивнул. Она Медленно подошла к нам, и, зажав собачонку подмышкой, а мундштук — в зубах, театральным жестом протянула Холмсу руку, на которой красовалось сразу три перстня.

— Доротея ЛеБлан. Мадмуазель ЛеБлан, — представилась необычная постоялица.

Мой друг сжал ее ладонь в пальцах и формальным жестом наклонился к протянутой руке.

— Шарль Верне. А это мой друг, доктор Ян де Ваард.

— Голландец! — мадмуазель ЛеБлан расплылась в кокетливой улыбке. — Как это мило! Обожаю голландцев…

Мопс снова раздраженно гавкнул.

— Фу, Лапушка, как невежливо! Мы знакомимся с милыми месье, не надо вести себя так!

— А вы, как я слышал… — осторожно начал Холмс.

— Медиум, — охотно сообщила мадмуазель ЛеБлан, округлив густо подведенные глаза. — Я общаюсь с духами, мсье Верне, с невидимым миром!

Она описала сигаретой большой полукруг в воздухе, и дым вокруг ее лица завился причудливыми спиралями.

— А еще мне иногда снятся вещие сны, — добавила мадмуазель ЛеБлан, впившись в меня взглядом, отчего я почувствовал себя ужасно неловко. На мгновение мне показалось, что она действительно видит меня насквозь и знает о моих кошмарах. Впрочем, если она была Игроком, этот вариант и вправду нельзя было исключать.

Она вдруг резко отпустила своего мопса, почти бросив его на пол, и снова протянула руку в сторону Холмса.

— Дайте вашу ладонь, дайте же!

Он явно замешкался, но потом все же протянул ей руку в ответ. Она цепко ухватила ее пальцами и впилась в очертания линий таким же цепким взглядом. Постепенно пристальное внимание сменилось в нем совсем другим выражением, которое я бы назвал смесью восхищения и ужаса.

— Вы… — вздохнула мадмуазель ЛеБлан. — Боги, боги!

Холмс убрал руку. Ни единой эмоции не отразилось на его худом лице. Она некоторое время стояла, в замешательстве глядя на него, а потом снова подхватила своего мопса и направилась к лестнице.

— Не хотела бы я оказаться вашим врагом, мсье Верне, — бросила она на прощанье.

— Надеюсь, этого не произойдет, — ответил Холмс. Кажется, вполне искренне.

Вторую половину дня мы провели за книгами и бумагами Холмса, собирая воедино информацию о бароне фон Зебауэрштадте и обществе, в котором он состоит. Ночью мне снилась огромная площадь, до отказа забитая людьми. На их лицах играли красные, зелены и синие сполохи, хотя я не мог понять, где находится источник свечения. Они что-то кричали хором, одновременно воздевая вверх обе руки и тут же опуская их. Но до меня доносился лишь мерный гул, и я не смог разобрать слов.


4 октября

Прогуливаясь по окрестностям, снова встретили Софию Николаидис. В этот раз она выглядела намного лучше, не настолько бледной и более жизнерадостной. Я предположил, что сельский воздух действительно идет ей на пользу, и она весело рассмеялась в ответ. Холмс во время разговора был мрачен и молчалив, а после долго о чем-то размышлял, но со мной не поделился. Я предлагал ему проведать Шмидта с его сиротами, но он отказался, коротко ответив: «Позже».

Холмс практически уверен, что мадам ЛеБлан — Игрок, и подозревает, что в полнолуние мы нашли в кустах обрывок одного из ее платьев. Насчет остальных он пока не высказывал никаких соображений, и я прекрасно понимал, что он будет молчать до тех пор, пока у него на руках не появятся факты и доказательства.

Я очень рассчитывал на Эдгара: его не было практически целый день, и я надеялся, что он сможет разузнать что-нибудь интересное. Теперь, когда луна пошла на убыль, у нашего ворона был час после полуночи на то, чтобы поговорить с нами — на это время он обретал дар человеческой речи. Мы, конечно, и без того прекрасно умели понимать друг друга и находить общий язык. И все же мне было приятно, что Эдгар сможет беседовать с нами, как полноправный участник разговора.

Сегодняшний день Холмс посвятил очередным своим экспериментам, колдуя над пробирками. Я вновь понятия не имел, что именно он затевает, но, судя по его выражению лица и тому, с каким жаром он суетился вокруг стола, иногда помечая что-то в блокноте, это не были обычные приготовления к Игре.

В своих рассказах я нередко упоминал о том, что мой друг — прекрасный химик, но всегда обходил молчанием другую часть его опытов, которую вернее было бы назвать «алхимией». Он всегда свято верил в торжество логики и рациональный подход и, возможно, именно поэтому, даже имея дело со сверхъестественными материями, относился к магии разного рода с презрением и пренебрежением. Его раздражала необходимость опираться, помимо четких формул и ритуалов, на внутренние ощущения и интуитивные озарения, присущая любому колдовству.

Зато алхимия его по-настоящему увлекла. «Люди Средневековья, — с необычайным пылом говорил мне Холмс, — не имели и четверти из того арсенала средств и методов, который доступен современному человеку. Им приходилось блуждать наугад во тьме. У меня же в руках — яркий фонарь. Так неужто я не смогу найти путь куда угодно?» И я мог с ним только согласиться, учитывая, что, едва начав свои исследования, он смог создать зелье, способное на время превратить человека в волка. Но в полной мере значение его слов я осознал значительно позже, когда увенчался успехом его многолетний эксперимент с пчелами.

Мне понадобилось время, чтобы в полной мере осознать, что именно ему удалось совершить. Жизненный эликсир, он же магистериум, больше известный под названием «философский камень» — предел стремлений и вершина мастерства для любого алхимика. И Холмс сумел достичь их. У великой тинктуры оказался густой и сладкий аромат горного меда. Я знал это наверняка, потому что мне довелось ее попробовать. И Эдгару тоже.

Вороны живут долго, дольше многих животных, срок их жизни немногим меньше человеческого, и все же Эдгар был уже немолодой птицей, когда мы купили его. А Холмс, хоть он никогда не признавался в этом вслух, на удивление быстро и сильно привязался к птице. Сейчас я смотрел на них в вечернем свете лампы — Холмса, склонившегося над колбой, и Эдгара, внимательно наблюдающего за ним с комода, и думал, что в них определенно есть что-то общее. Мой друг в профиль, как всегда, напоминал худую клювастую птицу, но дело было отнюдь не во внешнем сходстве.

Я очнулся от философской задумчивости лишь услышав голос Холмса, который наконец-то закончил свои дела.

— Без двадцати двенадцать, Уотсон, — сказал он. — Сделайте чай.

Вскоре все было готово. Я уселся с чашкой на кровати, Холмс — на стуле возле окна, Эдгар же расхаживал по комоду, ожидая, пока сможет поделиться новостями. Я снова отметил их похожесть с Холмсом и невольно улыбнулся. Но рассказ нашего ворона мигом отодвинул все сентиментальные размышления на задний план. Во-первых, ему удалось выяснить, что у Софии Николаидис есть ящерица. Звали ее Селена и она рассказала Эдгару, что они с хозяйкой участвуют в Игре. Ему это ничего не стоило: обычно Игроки меняются друг с другом информацией, заключая своего рода сделки, но ящерица побаивалась его, хотя Эдгар утверждал, что был с ней предельно вежлив и не хватал за хвост. А о том, что мы — Игроки, София, по словам Селены, догадалась еще при первой встрече. Холмс снова был мрачен, хотя я по-прежнему не мог взять в толк, чем ему не нравится эта милая греческая девушка. Разумеется, расклад в Игре может оказаться весьма причудливым, но я, ей-богу, просто не видел никаких причин для подозрений.

Вторая новость от Эдгара обеспокоила меня значительно больше. Ему удалось проследить за бароном, не попавшись на глаза его хищной птице — Эдгар сообщил, что это беркут, очень крупный — и оказалось, что фон Зебауэрштадт ходит в поля не охотиться, а вести какие-то раскопки на востоке от Беккельна и, соответственно, к северо-востоку от особняка. Там у него были припрятаны кирки и лопаты, и его адъютант что-то копал несколько часов к ряду. Эдгар запомнил место, но толком разглядеть ничего не смог: все время наблюдал за ними издалека, опасаясь, что беркут его заметит. Холмс решил, что мы пойдем туда завтра ночью, и на этом мы легли спать.

Во сне я снова видел приоткрытую дверь с выползающими из-за нее щупальцами. Теперь их было больше, и на одном, самом длинном, я мог разглядеть маленький зубастый рот и три глаза, уставившихся на меня. В той комнате я был не один, но людей из сна запомнить не смог. После пробуждения в голове крутилось лишь несколько слов на незнакомом мне языке, которые кто-то без перерыва бормотал за моей спиной, то и дело всхлипывая. «Шма Исраэль, Адонай Элохейну, Адонай Эхад». Я спросил Холмса, он сказал, что это еврейская молитва.


5 октября

Весь день шел сильный дождь, так что мы, все трое, сидели в мансарде и никуда не выходили. Под вечер Холмс уже было начал беспокоиться, что наш поход к месту раскопок сорвется, но в семь вечера с неба лить перестало и почти все тучи оттянуло к горизонту. Мы снова шли без фонарей, пока не оказались достаточно далеко от любого человеческого жилья. Но луна все еще светила ярко, лишь иногда ненадолго скрываясь за набежавшими маленькими облаками, так что нам удалось ни разу не поскользнуться на вязкой грязи, в которую превратилась земля после дождя.

Нужное место расположилось в небольшой рощице. Здесь было суше и не так слякотно, под ногами мягко пружинил ковер из увядающей травы и начавших опадать листьев. Привыкнув к ровной, нескользкой поверхности под ногами, я, к моей огромной досаде, потерял бдительность и едва не свалился в яму, выкопанную адъютантом фон Зебауэрштадта прямо посреди рощи. Холмс вовремя успел ухватить меня за рукав пальто и, обсыпав вниз несколько комьев земли, я благополучно выбрался из неожиданной ловушки.

Посветив фонарями, мы обнаружили, что барон пытается раскопать внушительных размеров каменную плиту, почти полностью ушедшую в землю: до того, как они начали копать, плита, скорее всего, была похожа на обычный замшелый валун высотой не больше двух футов. Насколько глубоко они успели выкопать яму, сверху разобрать было невозможно: из-за прошедшего ливня там скопилась вода, блестевшая на дне черной гладкой кляксой. Над ее поверхностью оставалось футов шесть плиты, испещренной полустершимися надписями и рисунками.

Холмс велел мне занестиь их в блокнот, а сам куда-то ушел и вскоре вернулся с длинной веткой. Когда мы опустили ее вниз, она погрузилась под воду еще фута на полтора. Холмс несколько раз ткнул палкой в дно, прислушиваясь, и тихо сказал мне:

— Там пустота. Внизу.

— Что все это значит, Холмс? — спросил я, невольно тоже понизив голос почти до шепота.

— Пока не знаю, Уотсон. Но точно ничего хорошего. Вы все занесли в блокнот?

Я молча кивнул.

— Тогда идемте. Не стоит надолго оставаться в таком месте среди ночи.

Мы вернулись мокрые, грязные и уставшие и, переодевшись, сразу же легли спать. Мне опять приснилась тварь со щупальцами, выползающая из-за двери, но никаких новых деталей я запомнить не смог.


Продолжение в комментариях...

@темы: фанфикшон, чудо-трава, мы писали мы писали наши пальчики устали, Фандомная Б, майндфак, Шерлок