О, а вот это очень похоже на наш фанфик о пагубном влиянии интернета и односолодового виски
Не только мизансценой, но и настроением

17.08.2019 в 22:10

Пишет  schigo:

...

@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, дорогая редакция рекомендует, мы писали мы писали наши пальчики устали, Happy Apocalypse!

---

What's appear to be a problem?

Поняла, что у меня прям совсем чешется поговорить про речевые характеристики героев.
Во-первых, я имею чувство, что их насмерть проебали примерно во всех переводах сериала, которые я видела. Я далеко-о-о не все видела, честно сознаюсь, мне стало лень. Если какой-то гений справился, покажите мне его, я наслаждусь от души и буду его хвалить.
В книжных переводах все норм с этим, но там слишком много индивидуального переводческого стиля. Я его слишком хорошо вижу и у меня начинается "а я бы перевела по-другооому!" И вообще у меня в тексте стилистика не та, вот так-то.
Короче, это я к чему? Это я к тому, что одна ебанутая девочка, когда села писать фички, столкнулась с тем, что ей нужно решать сложную переводческую задачу. То бишь, взять речь героев на английском - и подумать, как ее передать в русском. И очень не уверена кстати, что она ее дорешала. Есть куда стремиться. Можно и лучше. Перфекционизм - не болезнь, а средство передвижения.

Что я успела понять?

Кроули
Тут у народа уже устойчивая претензия образовалась к фикам: герои-разговаривают-как-гопники. Периодически, прямо скажем, справедливая. Но меня все равно каждый раз немножечко дергает. Потому что, эмн... Кроули ровно так и разговаривает, простите-извините. Да, как очень образованный, умный, начитанный ладно, ладно, насмотренный мальчик из дикого рабочего района. Как молодые Битлы, или Флойды, или Боуи в семидесятые, с поправкой на несколько десятков лет.

Очень специфическая манера, и традиционно английская: у нас такой почти не встречается, социальная структура общества другая, поэтому перенести ее в русский успешно, сохранив колорит - та еще задачка. Которая осложняется тем, что Кроули фразеологизмы в речь не вставляет, он прямо сплошными фразеологизмами и разговаривает. Которые изредка перемежаются жаргонизмами и безумными эпитетами.

Well, that went down like a lead balloon. ©

Первое, что мы от него слышим в кадре. Ну, чтобы сразу никто не сомневался, что дальше будет... Оно дальше так все время и будет, и даже хуже. При этом у него еще и такое есть:
Everyone has free will, including the right to murder. Just think of it as a microcosm of the universe.
Вот эти внезапные микрокосмы - они делают его речь окончательно убойной. И ты периодически сидишь и думаешь: ну нет, если делать ему в фике как в сериале, это будет слишком. А потом думаешь: не, какой-то он невыразительный, прямо как не Кроули... И вкрячиваешь еще парочку сленговых словечек, добавив к ним научный термин. Так все время и мотыляешься между опасением перебрать и тоской, что недобрал.
Но вообще-то самая большая проблема - это пласт ненормативной лексики. Ругается Кроули тоже примерно всегда. Притом русский мат - это не английский fuck, а то же слово bollocks вообще требует отдельного разбора в каждом конкретном случае. И ты вот сидишь и думаешь постоянно, как идиот - пора уже переходить на мат, или ограничиться каким-нибудь "охренеть", или вообще чего попроще оставить, которое даже школьникам при родителях позволительно изрекать. В итоге то, что позволительно изрекать, вообще в каждом втором предложении торчит. И это нас хоть как-то приближает к тому, как оно выглядит в оригинале.

Азирафель
О-о-о, Азирафель, ангел мой! Если бы у демонов были хотя бы зайчатки мозга, они бы тебя в Аду раскололи еще на фразе What's appear to be a problem?
Потому что это будет примерно: "А в чем, собственно, заключается проблема?" И без этого "заключается" ангел наш периодически не способен сказать в принципе. У него слишком много книжек в голове, чтобы говорить как-то иначе. Даже когда он очень-очень старается под Кроули косить Казалось бы, это намного проще, чем та тряхомудия, которую я описывала выше. Но не все так просто, как кажется! Во-первых, ты задумываешься, не слишком ли у тебя бедный словарный запас. Во-вторых, ты задумываешься, какое количество архаизмов допустимо на квадратный сантиметр площади. Вот как с Кроули: не перебираю ли я архаизмов? или все-таки не добираю? В-третьих, начинаешь старательно вычищать нарочитые славянизмы из тех же библейских цитат, что не так уж просто. Потому что "ибо" вполне катит, а вот "поелику" - уже не очень. То есть, лучше совсем не надо.
В-третьих... Азирафель периодически очень, очень странно выбирает слова. Предельно странно. Ты совершенно блин не ожидаешь что он тут вкрячит именно это слово. Но он это делает! А вот теперь попытайтесь это нарочно изобразить. Чтобы это прекрасное существо время от времени выдавало что-нибудь вроде слова nifty, про существование которого в английском вы если и знали, то забыли, потому что слышали его всего один раз и очень давно. И напомню, что нарочитые славянизмы все испортят. А еще - что ангел бывает пафосным только когда толкает монологи о добре, зле и Божественном плане. И то не каждый раз. В остальное время он похож на того, кто нечаянно сел в Тардис и прилетел из какого-нибудь 1933-го в двадцать первый век. И ему забыли рассказать, что люди так каждый день уже лет шестьдесят как не говорят. Еще он похож на любовное письмо вашей бабушки вашему дедушке, когда они еще пожениться не успели. При этом ваша бабушка - кандидат философских наук, а дедушка - филологических. Вот примерно так он разговаривает. И попробуйте это реалистично показать. И не забудьте про tickety-boo и аналоги. Без них не то.

Спасибо, я высказался.

@темы: чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, дерби в Кентукки упадочно и порочно, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Por una cabeza todas las locuras...

Заводить разговоры про танго и Оменсов — очень опастна. Споткнулся, упал, очнулся — фик!
Танго и герои съели авторам мозг, а теперь и вас ждет то же самое...
УПД Я принес вам пирожки со стеклом флафф и тлен свежую проду!
УПД Кому еще экзистенциального кризиса? Держите.

Название: Ангельская милонга
Канон: Good Omens
Автор:  Crazycoyote,  Cirtaly
Размер: 30 608 слов без примечаний, 32 181 слов с примечаниями
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель
Категория: слэш, гет, никакой разницы
Жанр: ангст, драма, херт/комфорт, флафф, юмор, романс, броманс, сволочи-крылатые-вы-чо-творите
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Ангелы и демоны друг друга не любят, к друг другу не привязываются и не заводят друг с другом отношений. Однако из любого правила есть исключение. Еще ангелы не танцуют в принципе, а демоны — танцуют, но не умеют. Но из этого правила тоже бывают исключения. Парный танец, как правило, изначально придуман для того, чтобы его танцевали мужчина и женщина, и роли в нем четко поделены и не меняются. Из этого правила также существует исключение. Оно называется танго.
Примечание/Предупреждения: психотравмы, депрессия, упоминания самоубийств, массовых убийств, геноцида и Апокалипсиса, злоупотребление алкоголем, секс в сверхсознательном состоянии, гендерсвап (в незначительных количествах), танго (в значительных количествах), нацисты, розенкрейцеры, баобабы, итальянские и испанские слова, еврейские буквы, сомнительные теологические концепции, снобизм авторов и персонажей, гигантские множественные примечания
Название авторы беспринципно попятили у Астора Пьяццоллы, но с огромной любовью и уважением.
Господь все видит.

Читать на фикбуке | на АО3 | скачать файл

В тексте постоянно играет танго. И еще один раз — вальс «На прекрасном голубом Дунае», но мы не будем вам его показывать. А остальное — будем. Мелодии в фике чаще всего прямо не названы, так что тут есть цитаты, чтобы было понятно, откуда оно. Все расположено в том же порядке, что и в тексте. Бонусы — другие версии тех же мелодий, которые нам особенно нравятся.

Слушать звуки музыки...

Скачать всю музыку

Плейлист целиком

«Игла граммофона, чуть скрипя, вела по линии, и он истекал тягучим томным звуком…»
Astor Piazzolla - Milonga del Angel


«В настоящем, где Азирафель все еще стоял посреди комнаты, труба граммофона тихонько всхлипнула, и запела новую песню…»
Astor Piazzolla - Introduccion al Angel


«Он отложил конверт в сторону и отсчитал третью мелодию на второй стороне, Азирафель глянул — она называлась “Por una cabeza”, не очень понятно…»
Carlos Gardel - Por una Cabeza

+bonus: Thomas Newman - Por una Cabeza


«Пластинка все еще не закончилась, и теперь заиграло что-то совсем невообразимое, так что ангел взял с прилавка брошенный на него раньше конверт, чтобы посмотреть, как это называется…»
Astor Piazzolla - La Muerte del Angel

+bonus: Gautier Violin - The Death of the Angel

«Граммофонная игла опустилась на пластинку, и Азирафель с благодарностью улыбнулся своему демону…»
Astor Piazzolla - Libertango

+bonus: Yo Yo Ma - Libertango


«Почти без перехода началась следующая мелодия, и она был такой же ломкой, но рваные синкопы вынудили Азирафеля, наоборот, замедлиться…»
Astor Piazzolla - Meditango


«Граммофон за спиной всхлипнул на середине такта — и заиграл что-то протяжное, щемящее…»
Astor Piazzolla - Oblivion

ЧИТАТЬ ТЕКСТ

Игла граммофона, чуть скрипя, вела по линии, и он истекал тягучим томным звуком. Мягкий, медовый луч солнца блестел на его изогнутой трубе. Солнце склонялось, и луч медленно полз, удлиняясь, и тоже словно утекал, так же как мелодия, записанная на пластинке.
Азирафель, решив изучить пропущенное им в человеческой культуре, начал с аргентинского танго, написанного человеком по имени Пьяццолла. Он совсем не ожидал от этой части музыкального наследия Земли чего-то такого… Такого, что он, ангел Небес, замрет посреди комнаты с кипой книг в руках, перестав дышать, чтобы не пропустить ни ноты.
Смычок в давно умершей руке бесконечно полз по струне, легкие аккордеона расправлялись для вдоха и складывались для выдоха, наполняясь воздухом, которого тоже нет больше на вещном свете, а ангел стоял и слушал.
По ступеням крыльца кто-то прошагал, и Азирафель взмахом ресниц захлопнул все жалюзи. Магазин совершенно и определенно был закрыт, пока ангел не дослушает все, что написал и сыграл тот человек.
Потом он отвернулся от граммофона к розовеющему лучу солнца, продолжая прижимать к груди книги, и слушал. Слушал, машинально проводя ладонью по теплому корешку шоколадного цвета. Под обложкой его ждали умные слова, но они могли и дальше подождать. А в музыке жили мгновения, которые ангел давно не воскрешал в памяти, и он старался даже моргать мягко и в такт, чтобы не спугнуть их.

Тогда лучи пронизывали прозрачную взвесь из пыльцы и дорожной пыли и были такими же медовыми. Тягучими и сладкими, как воздух, напоенный запахом поздних цветов. Близкая осень пахнет сладко и тревожно, словно пугаясь самой себя. В ней живет зародыш будущей пурги. Пусть листья пока зеленеют, тянутся к теплому еще солнцу, ангел смотрит на них и видит холодную зиму. Она придет и будет жестокой, и медовые ноты в лучах исчезнут, как и краски живых цветов.
Сент-Джеймс-парк был упоительно красив. Он был наполнен жизнью, покойной, неспешной. Ей можно было наслаждаться. Можно было бы. Если бы ангел мог. Сорок лет после ссоры с демоном каждый ранний сентябрь он приходил сюда, на берег пруда с лебедями. Бросал крошки каждому новому поколению лебединой стаи. Иногда узнавал потомков тех, кому достался прах сгоревшей записки, и тепло улыбался им. Птицы были свидетелями. Они не могли понимать и знать, но Азирафель молчаливо делился с ними мыслями.
Садился на скамью, разворачивал свежую газету. Слушал души людей, гулявшие по парку. Пытался погрузиться в шумящую жизнь Земли, чтобы хотя бы ненадолго… На мгновение. В такие спокойные, предсказуемые, чистые души живущих. Провалиться в них, потонуть, упасть в их мысли с головой. Чтобы душа самого ангела перестала сгорать от отчаяния.
Записка сгорела, и Падший ангел когда-то сгорел. А ангел нынешний никак не мог догореть.
Сорок лет он приходил. Разворачивал газету...
Сорок лет ничего не менялось. Ангелу казалось, что ничего не изменится, пока однажды вместо газеты ангел не взял с собой книгу. В книге были стихи очень хорошего человека. Азирафель видел, как светятся страницы с его словами, и не мог не купить ее, чтобы тут же прочитать. С поэтами лучше знакомиться, пока они живы — их чутким душам часто нужна помощь, чтобы прожить дольше и написать больше прекрасных стихов.
«Пыль-пыль-пыль…»¹ — ангел читал слова хорошего человека. Читал и видел горящую в огне отчаяния душу.
Душа горела — и не могла сгореть. Человек шел по желтым дорогам. Там, далеко. Шел и видел. Видел то, что сейчас. Так же ясно, как ангел видел, что будет. Как в ранней осени Азирафель чувствовал зародыш зимы, так и в этом ему являлось будущее мира.
«Брось-брось-брось — видеть то, что впереди», — человек мог велеть себе перестать думать. Отвернуться, не смотреть.
Ангел — нет. Он должен смотреть. И видеть.
Снаряды взрываются, и людям, смертным, очень смертным, самым смертным людям на свете, в лица летит дым. Дым неправильный. Так нельзя! Нельзя дыму быть таким… Чтобы хотеть вырвать из себя легкие. Чтобы глаза резало как ножами. Чтобы молить о смерти. Людям нельзя молить о смерти. Ангелам нельзя такое допускать.
«…пробуй думать о другом», — Азирафель пробовал, и мгла затягивала взор.
Нельзя допустить, чтобы демон… Чтобы Падший ангел… Ангелы должны противостоять Падшим. Нельзя допускать, чтобы Падшие взяли верх… Нельзя допустить, чтобы люди… Нельзя ему давать то-что-он-хочет. Ангелы противостоят злу. Должны взять верх. Ангел. Не. Хочет. Ничего. Брать. И давать.
«Бог-мой-дай-сил — обезуметь не совсем!» — ангел давно не просил у Господа никаких сил. Если дать ему Божественную силу, то придется применять ее по назначению.
Нельзя. Допустить. Чтобы.
Ангела тошнило от пыли далекой горящей земли. Горящей в самом настоящем, жарком огне. Огне, который стирает тебя с лица Земли. С лица горящей, пылающей Земли. Твой дом, дом твоих предков, твою жизнь. Оставляет только загон для остатков тебя, который больше уже не ты. И никогда не будешь ты.
Вода тоже так может. Сначала вода, а потом огонь. Единые. Противоположные. Противные друг другу. Противные. Нет, не так. Вода противна огню, она умирает в огне, улетает паром в небо. Убивает себя. Так правильно. Ангел противен себе, и демону наверняка тоже. За все, что ангел ему сказал. И все, что думал.
Ангел дочитывал стихотворение, глядя на него эфирным взглядом, потому что хотел видеть все, что говорил стихами этот человек. И потому что материальные глаза застила пелена и все материальные слова скрыла.
«Я-шел-сквозь-ад — шесть недель, и я клянусь,
Там-нет-ни-тьмы — ни жаровен, ни чертей,
Но-пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог,
И отпуска нет на войне!»
Людям не нужен Ад, чтобы принести его на Землю. Людям не нужны ангелы, чтобы их хранить. И демоны из самых темных глубин Преисподней в ужасе попрячутся при виде людского зла. Скоро, очень скоро.
— Сэр, вам плохо? — услышал ангел и покачал головой, бережно закрывая книгу. Этой заботливой душе осталось пребывать на Земле лет пятнадцать, не больше. Азирафель не мог помочь. И не хотел, вот что сейчас его… не пугало, нет. Никаких эмоций не вызывало.

В настоящем, где Азирафель все еще стоял посреди комнаты, труба граммофона тихонько всхлипнула и запела новую песню. Ангел вздрогнул, судорожно вздохнув. Память продолжала разверзаться картинами прошлого, как небеса грозой.

У Кроули была машина, и он на ней передвигался по Лондону. Азирафель осознал этот удивительный факт только в тот момент, когда увидел ее прямо перед собой. Точнее, когда демон подошел к ней, открыл переднюю дверь, кивнул внутрь и сказал Азирафелю:
— Забирайся! — тем самым прояснив еще и смысл совершенно загадочного до этой минуты выражения «подбросить домой». Ангел никак не мог сообразить, зачем и как его собрались подбрасывать, но все равно пошел за Кроули, продолжая прижимать к груди саквояж с книгами и смотреть на демона во все глаза. Пожалуй, Азирафель сейчас мог бы вот так идти до самого Гастингса² — дальше, по воде через Английский канал³, ему бы не позволил лимит на чудеса. Но они пришли всего лишь к автомобилю, и довольно быстро.
На машину Азирафель наконец сумел отвлечься. Потому что она была частью Кроули, и очень важной. Демон не любил лошадей, но и ходить пешком тоже не любил. Когда люди придумали автомобили, Кроули, наверное, очень обрадовался. Азирафель мимолетно пожалел, что не видел, не порадовался вместе с ним — но тут же прогнал это чувство. Оно могло повлечь за собой другие, которые Кроули мог уже и заметить. Лучше было сосредоточиться на машине. Тут есть, на чем сосредотачиваться.
Ангел растерянно похлопал глазами на закрытую дверь. Кроули так легко открыл свою, а ангел понятия не имел, как это делать. Он ни разу не прикасался к этим… штукам. Только видел их из окна иногда. Это не должно быть сложно, верно? Людям ведь нужно попадать внутрь быстро. Машины для скорости и нужны, насколько Азирафель догадался, наблюдая за ними.
Осторожно потрогав прохладный металл, ангел нащупал рычажок и опасливо нажал на него. Внутри двери что-то щелкнуло, и она мягко открылась. Азирафель тихо вздохнул, продолжая глядеть, теперь уже на переднее сиденье, широко открытыми глазами. Знакомство с этой штукой началось нормально. Возможно, у них получатся хорошие отношения, не такие, как с ее хозяином.
Ангел замер, неловко положив руку на дверцу. Если Кроули хочет довезти Азирафеля до его магазина, то он точно заметит! Начнет задавать вопросы — он постоянно их задает по любому поводу. Заколоченные окна и разбитый фонарь над крыльцом его определенно насторожат. Все это следовало исправить прямо сейчас. Накопленный за много — ангел потерял им счет — лет бездействия лимит на чудеса подобное точно позволял. Всего лишь манипуляции с неживой материей, не о чем и говорить. Азирафель мог бы при желании сотворить из магазина совершенно новую, сверкающую стеклом и металлом, булочную, в которой пирожки пекутся сами. Но булочная вызвала бы у Кроули еще больше вопросов.
— Ты что, машину никогда раньше не видел? — будто подтверждая тревожные мысли Азирафеля, немедля спросил Кроули обычным своим ворчливым тоном, глядя на ангела сквозь стекла очков. Одной рукой он облокотился о штурвал… или как это должно называться в автомобилях? А другой — что-то повернул рядом, и машина низко заурчала и запыхтела, готовая их везти.
— Видел, конечно, — ответил ангел, постаравшись сохранить невозмутимый вид и не сказать ничего лишнего. И ничего оскорбительного, как... тогда. Или как в церкви, про нацистов. Ангел успел отругать себя еще там, что совсем плохо соображает, раз предположил, что те люди могли работать на Кроули. Помнил же, что демон не любит убийств, особенно убийств детей, которыми нацисты отличались. Однако Азирафелю не с чего было соображать хорошо, а Кроули совсем незачем об этом знать. В том числе, незачем было знать, что Азирафель видел машины в основном на эфирном слое бытия. Потому что на нем и находился последние десятилетия. А в эфире автомобили выглядели... почти никак. В них что-то все время взрывалось, и на это было очень неприятно смотреть. Поэтому Азирафель отводил эфирный взгляд. Так же как... от остальных взрывов.
Он поспешил устроиться на сиденье рядом с Кроули и захлопнул за собой дверцу. Магазин уже был готов встречать гостей. С фасада, по крайней мере.
— Держись крепче, — велел Кроули, и Азирафель снова сперва не понял, но потом машина рванула с места — и он немедля принялся держаться. То есть, схватился за первое, что под руку подвернулось, потому что его вжало в сидение, а лондонские улицы понеслись мимо с такой скоростью, что ангелу в какой-то момент стало казаться, будто они сейчас взлетят. Ангел ошарашенно покосился на Кроули, но вид у того был совершенно невозмутимый, только больше обычного сосредоточенный и еще отчего-то очень довольный.
Азирафель украдкой погладил пальцем кусочек сиденья. Возможно, ей, машине, осталось жить совсем недолго, раз ее хозяин вот так… Ангел пожалел ее от всей души. Ее жалеть было можно. Получалось. Она неживая. И не Кроули.
— И часто ты их меняешь? — осторожно уточнил Азирафель, когда Кроули был вынужден притормозить на перекрестке.
— Кого — их? — с очень искренним недоумением поинтересовался тот, обернувшись к ангелу. — Придурковатых нацистов?
«Свои тела, безумный ты демон!» — чуть не выпалил Азирафель, только теперь поняв, зачем вдруг начал жалеть машину. И за кого на самом деле продолжал пугаться. Сколько было можно-то? Ангел помотал головой. Можно было всегда — сформулировал он про себя. Раз уж столько времени было можно делать только это и больше ничего.
— Машины. Я видел, что они могут сломаться, если так ездить, — еще осторожней пояснил он.
Кроули замер, с выражением на лице, которое можно было бы назвать «ошарашенным», если бы Азирафель считал, что его в принципе можно ошарашить. Помолчал немного, нахмурился — и резко рванул машину с места, кажется, еще быстрее, чем они ехали раньше. Молчал он довольно долго, и ангел успел внутренне сжаться не только от скорости, но и от испуга, что опять ляпнул что-то не то, когда Кроули наконец ответил:
— Я купил ее девять лет назад и ни разу не менял, она в идеальном состоянии, — очень ровным тоном, и тут же резко повернул на очередном перекрестке, так что Азирафель едва о стекло не ударился, когда их занесло вбок. Сложно было сказать, что в ответе Кроули выглядело наиболее странным: тон, слова «в идеальном состоянии», которые звучали так, будто он пытался машину ангелу продать, изображая коммивояжера, или то, что автомобиль он купил, а не материализовал или не позаимствовал у кого-нибудь.
Азирафель снова во все глаза уставился на Кроули. Как-то осмысливать свои чувства о нем, демоне, и складывать их в слова у него все еще не получалось. Или, может быть, все еще было нельзя. Может быть, всех этих долгих лет одиночества было недостаточно.
— Извини… — выдавил он на всякий случай, пытаясь успокоить дыхание и удивляясь тому, что оно вообще участилось. Слишком давно не испытывал страх своим телом, догадался ангел. И кровь в ушах у него стучала от волнения, что опять все испортил. Второй раз за вечер! Своими же дурацкими словами. Что стоило молчать всю дорогу? Как демон вообще его сейчас терпит?
— М-мгм, — согласно буркнул Кроули себе под нос, пристально глядя вперед, и больше не сказал ничего.
«За все, что сможешь, извини», — чуть не добавил ангел. А потом придумал более нейтральное: «Я не сомневаюсь в твоем искусстве наездника», — но так и не вспомнил, как правильно называется тот, кто за штурвалом. Капитан? Не всадник же.
Словом, Азирафель промолчал всю дорогу до магазина. Так же молча вышел на крыльцо, прижав к себе саквояж, и опять уставился на Кроули. Тот высунулся в окно, опустив стекло, посмотрел на ангела, усмехнулся — или улыбнулся, с демоном не всегда можно было понять наверняка — и неожиданно сообщил:
— Я заскочу через несколько дней. В гости, — без единой вопросительной ноты в голосе.
Азирафель рассеянно кивнул, развернулся на каблуках и вошел в магазин. Там он еще ничего не переделал, не убрал паутину из углов и не привел в порядок книги, кроме тех, которые понадобились симпатичному лже-агенту Секретной службы. И не собирался. Для Кроули несколько дней могли запросто превратиться в несколько лет. Или вообще в вечность, раз Азирафель продолжает его оскорблять в лучших чувствах после такой долгой разлуки. У ангела же внутри по-прежнему было слишком мало сил, чтобы оставаться снаружи бытия. Бытие все еще плохо для него подходило.
К преогромному изумлению Азирафеля, «через несколько дней» наступило послезавтра. Сперва истошно зазвонил дверной колокольчик, потом, спустя примерно минуту, в дверь магазина настойчиво постучали. А еще через некоторое время — со всей силы замолотили, кажется, ногой, или двумя ногами по очереди. «Эй, ангел! Ты там есть вообще?» — раздался одновременно с грохотом очень знакомый голос, и очень обеспокоенный. Кроули стоял там, снаружи, и пытался заглянуть за наглухо закрытые жалюзи на входной двери: в тонкую щель можно было видеть кончик длинного носа и отблеск темных очков.
К приему гостей было не готово не только помещение, но даже и сама ангельская оболочка. Саквояж с книгами неразобранный валялся на полу, а рядом валялось ненужное в эти дни тело. Оно не дышало, не двигалось и могло разве что видеть. Но немного. Азирафелю и эфирного слоя реальности хватало.
Но это же Кроули там пришел! Пришел. Надо же.
Ангел заставил свое тело вдохнуть пыльный воздух, разогнал сердце, поднялся, пережидая приступ щекотных мурашек по всему телу, и, спотыкаясь на подгибающихся ногах, побежал открывать. По пути приводя помещение хотя бы в относительно жилой вид.
— Я есть, — ответил ангел, распахнув дверь и растерянно уставившись на Кроули.
— Хм, и правда есть, — задумчиво взглянув на ангела в ответ, сказал тот. А потом просочился между Азирафелем и косяком внутрь и принялся оглядываться. В руках у него был объемистый сверток, замотанный в серую бумагу и перевязанный бечевкой. — А я уж было подумал, тебя какие-нибудь недобитые нацисты все-таки догнали и развоплотили, пока я был в отъезде… — добавил он так, как обычно говорят что-нибудь вроде: «Сегодня отличная погода, не правда ли?»
Азирафель незаметно взмахнул рукой, приказав саквояжу спрятаться под стол.
— Тут нет нацистов. Никого нет, — рассеянно ответил Азирафель. — Что это?
Он кивнул на сверток.
— Еда. — Кроули прошел дальше в магазин и положил свою ношу на стол, сдвинув в сторону широким жестом все, что на нем валялось. — У тебя позавчера был очень голодный вид. И я подумал, что война на тебе дурно сказывается, и, похоже, не ошибся, — Кроули небрежно махнул рукой вокруг, показывая на изрядно захламленный магазин. — И что с твоих станется еще и перемещаться из этой гастрономической Преисподней с карточками на продукты⁴ тебе запретить. Так что вот… — Он принялся развязывать бечевку, очень торопливо, так что сложно было уследить за порхающими в воздухе длинными пальцами.
— Еда, — медленно повторил ангел, завороженно глядя на руки Кроули. Потом до него дошел смысл остальной реплики демона, и Азирафелю пришлось срочно опуститься на стул — тело отреагировало новой вспышкой чересчур сильных эмоций, которых очень давно не испытывало.
— Нет-нет! Мне не запрещали ничего... Наоборот, дали отпуск. Хотя бумажек много пришлось... заполнить, — с трудом подбирая слова, выговорил он, не отводя глаз от свертка с едой.
Кроули снял шляпу и аккуратно положил ее поверх груды вещей на столе, потом опустил очки на кончик носа и уставился на Азирафеля поверх них, очень пристально и внимательно. И вглядывался долго, настолько долго, что ангел растерянно заморгал и уставился в ответ. Он не был уверен, что смотрел хоть сколько-нибудь осмысленно. Просто смотрел. Потому что физические глаза хотели смотреть.
— Отпуск, понятно, — наконец сказал Кроули и коротко кивнул. А потом принялся разбирать сверток, старательно перечисляя содержимое. — Пармская ветчина, сыр, итальянский и швейцарский. Швейцария не так далеко от Тосканы⁵, в конце-то концов… И у них нейтралитет⁶. Оливки, — они были в металлической банке, с нарисованными на ней оливками. Азирафель видел такие раньше, только тогда в них обычно хранили рыбу, и не слишком-то хорошую. Следующая банка была более привычной, стеклянной. — Вяленые томаты. В Италии, прямо скажем, тоже творится полный бардак, но чтобы там закончилась нормальная еда — должно случиться что-то совсем уж невероятное. Бискотти. И кьянти — должно быть неплохое. Ты посуду тут найдешь или мне сделать? — поставив на стол бутылку вина, спросил он и снова посмотрел на Азирафеля поверх очков, теперь вопросительно.
Азирафель смотрел и смотрел на появляющиеся из свертка продукты. Удивлялся их такому яркому запаху и цвету. Его тело сейчас было в восторге, что ему разрешили ощущать и что ему принесли еду — тоже. Смешное глупое. Наверное, оно заслужило передышку, решил Азирафель. И ляпнул первое, что пришло ему в голову:
— Не думаю, что в Италии есть кто-то из наших. Там... многие попросили отпуск. Поздно, правда. Можно было и раньше. Намного...
Искать посуду по дому ангел не хотел, поэтому щелкнул пальцами, и она послушно появилась на столе.
— Зато наши есть, — Кроули хмыкнул и очень выразительно скривился, после чего стремительно разложил еду по тарелкам, снова порхая пальцами над столом. В последнюю очередь он открыл бутылку взглядом, пробка вылетела на стол с легким хлопком, и Кроули тут же разлил вино в два бокала. — Buon appetito e buona serata!⁷ — Демон сделал глоток и, подхватив двумя пальцами оливку с тарелки, закинул ее в рот. А потом отправил туда же еще и кусочек сыра, явив собой редчайшее зрелище «Кроули, который ест».
Азирафель задумчиво замер, слушая бурчание в желудке. Тело решило, что раз его кормят, то надо подготовиться к еде. Сознание же категорически отказывалось работать, оглушенное всем творящимся безумием. Оно походило на горячечный сон, и верить в него никак не получалось. Демон пришел в гости. Потому что хотел накормить ангела. Невероятно.
Поэтому Азирафель промолчал в ответ на слова Кроули, зачем-то внимательно наблюдая за исчезновением в Кроули еды.
— Мгм-м, — протянул он рассеянно, чтобы хоть что-то ответить.
— Ешь давай, — проворчал демон и допил вино залпом, тут же долив себе еще. — А то я расстроюсь и сожру все сам, — и в подтверждение своей угрозы немедленно съел ломтик пармской ветчины и еще две оливки.
Ангел нервно вздрогнул, тут же потянув в рот кусочек сыра. Если бы демон расстроился, Азирафель бы тоже расстроился. И конечно он не мог допустить, чтобы демоновы старания пропали даром.
— Не надо, — попросил он, проглотив сыр.
— Вот и хорошо, — тут же смягчился Кроули, но сразу добавил, щелкнув пальцами по бокалу: — И пей тоже. В отпуске это совершенно необходимо.
Азирафель покивал, чтобы не огорчать Кроули, но бокал пока не трогал. Он переживал сырное ощущение во рту, гортани и дальше по всему желудочному тракту. Сыр был соленый. И сырный. Вкус и запах сыра словно заполнил все вкусовые рецепторы, и те пока не могли принять никаких других ощущений. Что с ними случится от бокала вина, Азирафель не решался представлять.
Кроули, тем временем, подперев рукой подбородок, уставился на него. И смотрел. А потом еще смотрел, изредка отпивая вино из бокала — словно наблюдал за чем-то очень увлекательным, или важным.
Ангел подумал, что демон никуда не торопится, и сам решил не спешить. Медленно жевал ветчину, сыр, помидоры. Каждый кусочек вгонял его в прострацию, полную очень плотных земных ощущений. Оглушающих. Их было так много, что Азирафель сумел отложить свои переживания об этой удивительной ситуации.
— Так... Как дела? — спросил он, когда вкус оливок перестал вызывать в мозгу картинки с побережья Средиземноморья, где они росли и спели на солнце.
— По-разному… — ответил Кроули после долгой, очень задумчивой паузы, перед этим снова опустошив свой бокал до дна. — С одной стороны, можно вообще не работать, просто вписывать в отчеты первое, что на глаза попалось. С другой — большинство происходящего я бы предпочел себе не приписывать. С третьей — я бы также предпочел из отчетов выписать к едреной матери свои достижения в деле создания оккультных кружков, если бы знал, что они с ними вытворят⁸… Знаменитый Энтони Джей Кроули! Фюреру нужен Святой Грааль! — откровенно передразнил он позавчерашних нацистов. — Фюреру нужно хоть немного мозгов, как и всем им… Но найти их посложнее, чем Грааль.
На фразе про мозги Азирафель вздрогнул, потому что вспомнил книгу, которую читал еще до своего... ну пусть отпуска. Один из персонажей хотел себе мозги⁹. То есть стать умным. Представлять фюрера героем этой книги оказалось очень освежающе. Настолько, что Азирафель вспомнил: Кроули пришел значительно позже того, как нацисты в церкви заговорили о Граале.
А вспомнив, начал расстраиваться и вместе с тем неожиданно радоваться, что наконец чувствует еще какие-то эмоции, кроме затянувшейся на много лет паники.
— Так ты... Ты все слышал, да? Там, в церкви? — спросил Азирафель, ощущая, как горят со стыда щеки.
— Ну что ты, нет конечно, я стоял снаружи и смиренно ждал, когда тебя развоплотят, только в последний момент спохватился, — ответил Кроули со своим неизменным сарказмом, подливая еще вина. Бутылка за это время убавилась наполовину. Отпив, он посмотрел на ангела и вздохнул. — Да ладно тебе, я бы тоже не понял, что она немецкая шпионка, если бы не знал…
Азирафель глянул на свое, до сих пор нетронутое, кьянти, и взял бокал в руки. Спектр доступных эмоций стремительно и неуклонно расширялся. Ангел смотрел на искры в глубине бокала с печалью. Девушка казалось такой... целеустремленной. И цель у нее была благая. Та цель, о которой она ему так удачно наврала. Она вселила в него вдохновение снова действовать. Так глупо получилось!
— А мое тупоголовое начальство всему этому радуется, представляешь? — внезапно продолжил жаловаться Кроули. — Они там, внизу, не в состоянии даже подбить элементарный баланс. Когда на одного убийцу приходится такое количество невинно убитых, многие из которых погибли, героически спасая других… Словом, я бы на их месте не радовался. По счастью, я не на их месте. Но ты подумай, какая ирония: война, которую начала кучка отборных кандидатов на седьмой круг Ада¹⁰, в итоге уже породила и еще породит столько святых, сколько за предыдущие лет двести не наберется… — закончил он задумчиво-философским тоном, глядя куда-то на книжные полки, и только в самом конце покосился на Азирафеля через плечо и неожиданно твердо и уверенно припечатал: — На одну твою шпионку тоже пяток святых найдется, прямо в Лондоне.
Азирафель, пока Кроули говорил, отпил из бокала и закрыл глаза. Терпкий вкус на языке, знакомое легкое тепло в горле и в пищеводе — и острое, слишком острое, ощущение сжатой пружины в мозгу. Такой маленький глоток не может ее разжать. Возможно, вообще ничто.
— Я знаю. Я вижу, — коротко ответил Азирафель. Только их он и видел, если бросал случайный взгляд на Небо.
— Если вдруг что-то видишь про меня, никому не рассказывай, — прозвучал в ушах голос Кроули, как-то особенно ворчливо и едко. — А лучше вообще не думай об этом, так безопаснее, — Азирафель услышал звук отодвинувшегося стула и шаги Кроули куда-то в сторону от стола.
Ангел поставил бокал и оглянулся на демона. Про него он ничего не видел. Он вообще слишком мало видел. Потому что старался не смотреть.
— Не могу я думать, — проворчал он. — И видеть тоже. Позавчера это было особенно заметно.
Кроули стоял у граммофона и задумчиво перебирал лежащие рядом с ним стопкой пластинки. На словах Азирафеля он обернулся, подняв брови, и ответил:
— А это прекрасно вижу и знаю я, — с выражением на лице, которое ангел тоже не мог понять, потому что и впрямь ничего не соображал. Демон помолчал немного и пояснил небрежным тоном: — В общем-то, ничего существенного… возможно, я пару раз нечаянно сделал твою работу. И тебе, определенно, нужно выпить еще кьянти, — добавил он в конце и продолжил смотреть грамзаписи.
— Спасибо, — машинально ответил Азирафель на последнее предложение, не притрагиваясь к вину. Оно на него почему-то начало действовать, несмотря на буквально терапевтическую дозу. Мысли путались еще сильнее, и ангел опять совсем не понимал, что именно чувствует. Знал только, глянув на свои пластинки, что Кроули может очень удивиться его коллекции. Кажется, люди стали делать пластинки иначе. И музыка, конечно же... У Азирафеля не было ни одной композиции моложе тысяча девятисотого года.
— Если ты нечаянно, то никто тебя не осудит, — попытался он пошутить на первое замечание Кроули. Но улыбнуться отчего-то не вышло.
— Ну, может, не совсем нечаянно… почти нечаянно… — пробормотал тот, не отрываясь от своего занятия. — Ладно, пускай это! — он выхватил пластинку из стопки, достал ее из конверта и, крутнув в пальцах, как цирковой жонглер, поставил на граммофон. Игла опустилась под взглядом Кроули сама, и из трубы полились звуки вальса «На прекрасном голубом Дунае».
— Непроизвольно? — предположил Азирафель и именно теперь заулыбался, совершенно неожиданно для самого себя. Потому что вдруг сумел посмотреть на Кроули целиком, на всего, во всех слоях реальности. И сразу же понял, что до сих пор смотреть почему-то даже не пытался. Как будто боялся там увидеть что-то, с чем не сможет смириться, и тогда им опять придется ссориться. Притом совсем не факт, что ему снова согласятся дать такой длительный отпуск.
Внутренняя суть демона была почти такой же, какой Азирафель ее запомнил и какую… любил. Любил с Начала времен. Тогда Кроули переживал, что сделал добро, предложив Еве яблок, а внутри него переливался свет истинного Творения. Если будешь смотреть на святых и увидишь что-нибудь про меня… Ангел не знал, что именно Кроули недавно сделал с неизвестным ему святым, но сейчас увидел тот же свет. Робкий, как луч солнца, проникший сквозь тюремную решетку и упавший на стену каменного мешка. Азирафель его увидел и не мог не улыбнуться ему.
Кроули, который в этот момент развернулся на сто восемьдесят градусов, резко замер, будто споткнулся об ангельскую улыбку, а потом, всего на несколько мгновений, улыбнулся тоже. И тут же состроил нарочито мрачное лицо.
— Я же сказал: даже не думай! — строго напомнил он. — И ничего такого я делать не собирался, просто мимо проходил. По своим делам.
— Как скажешь, д... Кроули, — согласился ангел, проглотив привычное обращение «дорогой мой», плохо понимая зачем, и поспешно схватил со стола бокал, чтобы скрыть неловкость. Он сейчас был не уверен, что имеет право так называть… демона. И даже мысленно старался не называть его «своим», как называл раньше. Он не знал, можно ли… Ведь Кроули тогда сказал, что ангел ему не нужен, а значит, вовсе он не «свой».
Демон наклонил голову, прислушиваясь к звукам из граммофона, потом посмотрел на Азирафеля и констатировал:
— Ну вот, так уже больше похоже на buona serata. Но еще не совсем, — после чего щелкнул пальцами — и в магазине вдруг зажегся непривычный Азирафелю, более яркий, но все равно теплый и уютный, свет. — Электричество. Тебе давно пора было обзавестись электричеством. Теперь совсем хорошо...
— А зачем они тогда продают свечи до сих пор? — вдруг с любопытством спросил Азирафель, совсем забыв, что собирался скрывать от Кроули, сколько на самом деле длится его «отпуск».
— Электричество иногда тоже ломается, — ответил Кроули, покачав головой. Вернулся за стол, взял свой бокал и уставился на ангела со странной блуждающей улыбкой на лице. — Особенно в последнее время. Но тебе это не грозит, так что свечи можешь оставить просто для красоты. Керосинку тоже можешь, хотя она не слишком симпатичная.
Азирафель, чувствуя себя ужасно глупо, смотрел на Кроули и эту его улыбку, не в силах отвести взгляд и начать говорить что-то разумное. И решительно сделал большой глоток из бокала, решив, что раз Кроули до сих пор не догадался, то уже ничего и не заметит. Видимо, демон резонно считал, что ангел плохо соображает — Азирафель ведь сам ему сказал об этом, и Кроули признался, что он видит — и не обращает внимания на странности в его словах. А значит, можно говорить более свободно. Эта мысль принесла ангелу некоторое облегчение: он сразу стал меньше опасаться, что снова что-то ляпнет.
Немного послушав вальс и свои ассоциации, довольно внезапные, Азирафель тут же воспользовался новой возможностью и выпалил первую чушь, пришедшую ему на ум:
— А я не умею танцевать вальс. Хотя он красивый. А ты?
— А я умею, — ответил Кроули, вздернув бровь, и улыбка на его лице сменилась на обычную — ехидную, как у Кроули. — Ни за что бы не пропустил самый непристойный танец столетия. Могу научить, по нынешним временам это уже прилично до сервильности.
Азирафель всерьез обдумал его предложение. С одной стороны, пообщаться с Кроули подольше ему очень хотелось. Хоть он и не понимал пока отношения демона к нему — в голову просто не лезли мысли еще и об этом — свое-то отношение он знал, и оно не изменилось. С другой, к вальсу Азирафель относился двояко, еще когда наблюдал за людьми. Ангел находил его очень ограниченным странными рамками, несмотря на то, что в приличных домах Вены на него фыркали, как на слишком распущенный. Гавот он выбрал совершенно осознанно, потому что он не означал ничего, кроме совместной радости движения. И в нем не было ведущего, все участники были равноправны. Это, пожалуй, стало главным для ангела. А для общения с Кроули он, возможно, придумает другой повод.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Азирафель, закончив размышлять. — Пожалуй, он мне не настолько нравится, чтобы его танцевать. Мне кажется, он несколько скучный... Извини, если ты не согласен, я не настаиваю. Исключительно мое мнение, не навязываю.
— Если подумать, и впрямь ужасно скучный, раз-два-три, и так по кругу… — решительно согласился Кроули и уткнулся носом в свой бокал. — А музыка хорошая. У тебя там еще есть, я видел… — он кивнул на граммофон.
Ангел допил кьянти. В голове теперь приятно гудело, хотя думать ею стало еще сложней. Он даже с удивлением ощутил, что у него слипаются глаза, чего не случалось... кажется, с тех пор как он подменял Кроули на его задании, веке в шестнадцатом, и надо было терпеливо выслушать все откровения какого-то злодея. К счастью, подсказывать ему не понадобилось.
— Мне нравятся танцы, когда нужно ногами всякое... — честно сказал Азирафель, невольно наклонившись в сторону демона. — Гавот, например.
— Ты в курсе, что у тебя очень экзотические вкусы для сороковых годов? — поинтересовался Кроули, и у него на лице снова образовалась та же странная улыбка, что уже была раньше. Ангел в ответ чуть было не переспросил: «Так сейчас сороковые?» — но Кроули ему не дал. Он взял со стола бутылку, отпил прямо из горла и, совсем уж неожиданно, обхватил ангела за плечи. — Пойдем-ка…
— К-куда? — растерялся Азирафель, послушно следуя за ним. Пожалуй, он бы сейчас последовал за демоном куда угодно, просто чтобы этот изумительный день... или вечер... или где там солнце? Чтобы это непонятное, но очень, очень красивое, что он видел в Кроули, не заканчивалось.
— На диван, ты там будешь лежать, — безапелляционным тоном объявил Кроули — и действительно принялся укладывать ангела на диван. Потом ненадолго замер, вглядевшись ему в лицо, еще раз отхлебнул из бутылки и добавил: — А я рядом посижу. Ложись.
— Зачем? Мне лежать? — непонимающе переспросил Азирафель, потому что насчет второй части, про сидящего рядом Кроули, возражений у него не было. Но, спросив, он все равно податливо улегся, как велели — кажется, идея была и впрямь неплохой. Ангельскому телу горизонтальное положение очень понравилось, ему стало хорошо, и оно сразу начало расслабляться. Видимо, когда оно валялось на полу, как сломанная кукла, ему было неудобно, а он не считал нужным обращать на это внимание.
— Это полезно в твоем состоянии, — все так же непререкаемо провозгласил демон и действительно уселся рядом, на краю дивана, сделав еще глоток. — Полежи. Еще глаза можно закрыть, это тоже полезно, расслабляет.
Азирафель послушался, потому что его телу этого и правда хотелось. Странное желание, но в нем, кажется, не было ничего страшного.
— Это что с моим состоянием?.. По твоему мнению... — пробормотал он, с удивлением заметив, что язык шевелится как-то совсем неохотно. Зато дыхание само собой сделалось спокойным и глубоким. Пожалуй, так дышать у него не получалось с середины девятнадцатого века.
— Ты устал, поэтому и нужно полежать, — сказал Кроули, вроде бы, довольно логичную в целом вещь. И ангел почувствовал, как ему на плечо легла узкая демонская ладонь. От ладони по телу расходилось приятное расслабляющее тепло, и даже захотелось открыть глаза и посмотреть на нее. Но веки стали совсем свинцовыми и не желали разлипаться.
— В отпуске не устают, — с трудом выговорил ангел, или ему показалось, что выговорил. Потому что телесное сознание погружалось в уютную темноту. А еще ему, сознанию, от руки демона на плече вдруг стало хорошо. Будто только этого ему не хватало, чтобы… чтобы огонь, все еще сжигавший душу, отпустил ее и мучение оборвалось. Ангел своим засыпающим сознанием еще успел удивиться, что, оказывается, перестал чувствовать этот огонь в тысяча девятьсот третьем году, прочитав стихотворение хорошего человека, но он, огонь, никуда не девался. Какая ирония, что понадобился демон, полный адского пламени, чтобы погасить ангельский огонь отчаяния.
Телесное сознание отпустило и эту мысль и отключилось, но это было совсем не похоже на оцепенение, в которое Азирафель погрузил его в конце Второй Бурской кампании¹¹, отказавшись слушать все, что творилось вокруг и внутри него самого.
Когда ангел пришел в себя, на него светило солнце. Тонкими полосками через слегка приоткрытые жалюзи. На столе стояла почти полная бутылка кьянти, а все остальное было накрыто льняной салфеткой угольно-черного цвета. Поверх нее лежала записка, написанная угловатым размашистым почерком Кроули — кажется, на первом же обрывке бумаги, который попался ему под руку: «Ci vediamo!»¹²
Азирафель улыбнулся этой записке, а потом оглянулся в сторону двери. Первые годы «отпуска» он не выносил оставаться в телесном сознании, потому что его тело немедленно начинало тошнить, как только он позволял ему очнуться. Всякие мысли о еде в таких условиях очень скоро вовсе перестают приходить. Но Кроули он об этом не рассказал, да и вообще забыл, по какой причине не мог есть.
Однако представив, что сейчас он подойдет к двери, выйдет на улицу и сотворит какое-нибудь небольшое чудо, он ощутил тот самый очень знакомый приступ тошноты. Похоже, еще рано заканчивать отпуск, решил он. А потом глянул на диван и задумчиво провел рукой по взъерошенным со сна волосам. После пробуждения ему стало еще лучше, чем после еды. Он даже вспомнил то, что намертво забыл — потому что появились силы вспоминать.
Азирафель щелкнул пальцами, превратив диван в односпальную кровать с белым постельным бельем и железными ножками. Он видел такую однажды в каком-то госпитале на севере Франции, когда случайно все-таки посмотрел в сторону континента эфирным зрением. Она выглядела удобной — Азирафель ее такой представил, и она такой стала. Ангел забрался под тонкое одеяло с головой, и сонное забытье накрыло его почти так же быстро, как в прошлый раз.
Кроули снова появился в книжном магазине через две недели и опять принес еды, на этот раз — корзинку. И из Парижа. Ангел обрадовался демону, почти как в старые времена, хотя все еще не мог расшифровать его, демона, улыбку, которой тот одарил его в ответ. Кроули ворчливо предложил ему расческу и зеркало, потому что он выглядит, как забытый в пыли плюшевый мишка. Потом он так долго ругался на вишистов¹³, что к концу Азирафель почти понял, кто такие вишисты, хотя по-прежнему старался не думать на эту тему. В третий раз Кроули явился через месяц, со швейцарским шоколадом и сыром. Азирафель к тому моменту разобрался, как приводить прическу в порядок, чтобы демону не приходилось этого делать. Потом — пришел опять, через три недели, потом еще раз, еще раз и еще раз…
Однажды Кроули заявился с захертортом¹⁴, пивом и колбасками. Вид у него при этом был такой, будто он только что участвовал в буйной кабацкой драке, но он неожиданно оказался абсолютно трезв и почему-то ужасно доволен собой. На взволнованный вопрос Азирафеля, что случилось, Кроули заявил, что он в полном порядке и совершенно цел, не о чем и волноваться, одним добрым делом больше, одним меньше — какая уже разница, к тому же он по пути отправил в Ад миниум трех человек, и это частично компенсирует. И вид у него сделался еще более довольный и гордый, хотя он очень старался это скрыть. Поскольку его объяснение ничего не объясняло, Азирафель попытался стребовать рассказать подробнее еще раз. «Придурковатые нацисты мешали мне покупать торт. Этого нельзя было так оставить», — сообщил Кроули и с видом того, кто уже все окончательно и бесповоротно объяснил, откупорил две бутылки пива. Одну сунул ангелу, а вторую выпил сам, залпом, пока Азирафель пытался себе представить, во что демон превратил некую кондитерскую в Вене, сражаясь с нацистами за шоколадный десерт. Наконец, метким броском отправив пустую бутылку в мусорное ведро, Кроули сказал: «Пойдем есть!» — и потащил ангела к столу. «Пойдем есть» все это время оставалось универсальным ответом Кроули на любые реплики Азирафеля, когда тот был взволнован, напуган или растерян. Альтернативу составляли «вот, съешь» и «на, выпей». Странным образом, следуя указаниям Кроули, ангел действительно спустя какое-то время успокаивался.
Азирафель спал все время, пока к нему не заглядывал Кроули, и даже вернул обратно камуфляж от смертных на фасад магазина, чтобы никто его не беспокоил. На третье появление демона Азирафель не успел превратить кровать обратно в диван, и Кроули выразительно щелкнул пальцами, преобразив ее в совсем другую, с душистыми подушками и вкусно пахнущую оструганным деревом. И еще мягко намекнул, что спать лучше в пижаме или раздетым. Ангел поблагодарил за совет, но почему-то стал успевать переодеваться, прежде чем бухнуться на простыню, только через несколько месяцев.
Про сновидения он вспомнил сам, когда Кроули принес попробовать какой-то неведомый новый кофе — и отказался рассказывать, из чего его делают¹⁵. Азирафель велел своему мозгу показать ему сновидения сразу же, как снова улегся в кровать, но они ему совсем не понравились. И дальше он предпочел спать без снов.
Последний из регулярных визитов Кроули случился аккурат восьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого. Он вломился к Азирафелю с двумя бутылками «Вдовы Клико» и коробкой пирожных, разбудив его истошным воплем: «Просыпайся, ангел, война кончилась!» Ангел подскочил из-под одеяла, поправляя пижамную рубашку и развеивая кровать, как он надеялся, насовсем. Голова у него была наконец-то свежая и светлая, совсем как в середине девятнадцатого века. Азирафель был рад вновь встретиться со своим ясным сознанием и восприятием, не меньше, чем с Кроули.
А потом они сидели на диване, и демон смотрел сквозь витрину магазина на улицу, где гуляли, радостно кричали, обнимались, пели песни и танцевали прямо на улице очень радостные люди. Многие — уже откровенно нетрезвые, что и не удивительно: ангел с демоном тоже трезвыми не были. Они как раз покончили с первой бутылкой шампанского и принялись за вторую. Кроули по этому поводу в выражении своих чувств отличался почти пугающей прямотой.
— Теперь их там, этих… ну, в Германии! Наверняка всех повес-сят, — сообщил он, глядя на ликующую толпу слегка расфокусированным взглядом. — И правильно с-сделают! Превратили Европу… в с-смесь дурдома с борделем и с-ското… бойней. Я уже начал думать, что если это… оно… в общем, если дальше так будет, я начну любить четрн… цатый век! — закончил он свою пламенную речь и, отвернувшись от окна, уставился на Азирафеля, которого ровно в этот момент настиг приступ чувства вины и наверняка отразился на лице.
Он чувствовал себя виноватым за то, что Кроули было так тяжело — теперь Азирафель это видел очень ясно — а он, ангел, никак его груз не облегчал. Кроули переживал из-за того, что творили люди, не меньше ангела. Выражал это иначе — злился, создавал новых святых, дрался с нацистами за торт — но чувства его были столь же глубокими, а сопереживание невинным — гораздо большим, чем у ангела, который вовсе не мог сопереживать никому живому целых сорок три года! И вот на Кроули, помимо всего этого ужаса, повисли еще и заботы о спящем ангеле. Приходилось с ним возиться, потому что — тут у Азирафеля теплело в груди и хотелось обнимать демона или хотя бы улыбаться ему — спящий ангел был ему все-таки нужен, а тогда, в тысяча восемьсот шестьдесят втором, он просто обиделся на резкий отказ. Азирафелю нестерпимо захотелось сделать для Кроули что-нибудь хорошее, но он пока никак не мог придумать, что.
— Пирожное ешь, — вглядевшись в его лицо, сказал Кроули и пихнул ангелу в руку эклер, облитый розовой глазурью. — Все хр-ршо уже. А потом… еще лучше будет, — и снова взглянул в окно, на празднующих, довольно улыбнувшись. Ангел послушно откусил большой кусок эклера, измазавшись в креме. Кроули был прав, и его труды не должны были пропасть даром, так что ангел постарался прогнать дурацкое чувство вины и оставил только желание отплатить демону добром. Таким добром, которое ему понравится.


____________________
1 Стихотворение «Пыль» Редьярда Киплинга впервые было опубликовано в 1903 году, с подзаголовком «Пехотные колонны недавней войны». Недавняя война — это вторая англо-бурская (1899–1902), примечательная для истории человечества тем, что там впервые появились концлагеря, ковровые бомбежки и прототипы химического оружия, которыми мы потом имели счастье наслаждаться во время обеих мировых войн.
2 Гастингс — приморский город на южном побережье Великобритании, и заодно то самое место, откуда началось норманнское завоевание: с битвы, соответственно, при Гастингсе.
3 Снобизм авторов не позволяет им вставлять слово «Ла-Манш» в тексты, где речь идет о Британии и британцах. Поэтому они используют английское название.
4 Во Вторую мировую Британию блокировали на море, и она фактически оказалась в изоляции, напоминающей блокаду Ленинграда, пусть и куда менее страшной. Но остров выживал на внутренних ресурсах и экономил на всем. Карточки на продукты были введены в январе 1940-го и продержались аж до 1953 года. В общем, с едой в войну в Великобритании было очень паршиво.
5 Тоскана находится на северо-западе Италии, так что от Швейцарии на северной границе это и впрямь сравнительно недалеко.
6 На самом деле, конечно, у Швейцарии были банки, которые и позволили сохранить нейтралитет во Вторую мировую и довольно неплохо при этом жить. Чем и воспользовался Штирлиц, чтобы переправить туда Плейшнера и пастора Шлага. И Кроули, чтобы добыть побольше хорошего сыра.
7 Приятного аппетита и хорошего вечера! (итал.)
8 Свой оккультный кружок нацисты создали задолго до прихода к власти. «Общество Туле», оно же Группа изучения германской древности, появилось в 1918 году. Именно оттуда приходили к Азирафелю за книжками. Учитывая, что в своей доктрине они творчески переработали практически все европейское оккультное наследие, Кроули есть про что переживать.
9 «Волшебник страны Оз» увидел свет в 1900 году. Так что Азирафель успел его прочитать незадолго до «отпуска».
10 Седьмой круг дантовского Ада предназначается, в том числе, для убийц и насильников.
11 Авторский снобизм продолжает настаивать на том, что в тексте все названия должны быть британскими. Поэтому — Вторая Бурская кампания, а не Вторая англо-бурская война, как ее принято называть во всем остальном мире.
12 До встречи! (итал.)
13 Вишисты — коллаборационистский режим, возникший после завоевания Франции нацистами. Примечательно, что официально вишисты соблюдали нейтралитет, хотя на деле находились под контролем Рейха. Второй примечательный факт — что немцы захватили Париж за месяц, а всю Францию — меньше чем за два. Все эти выдающиеся достижения сделали слово «вишист» синонимом труса и подлеца. Также по этому поводу до сих пор ходит множество прекрасных анекдотов. Например, таких:
— Почему запретили ежедневные салюты в парижском Диснейленде?
— Из-за того, что каждый день, услышав выстрелы, французское правительство пыталось кому-нибудь сдаться.
14 Традиционный австрийский десерт, известный с начала XIX века. Так что Азирафелю нетрудно было понять, куда именно в этот раз мотался Кроули.
15 Разумеется, это копи лювак. И мы тоже отказываемся рассказывать, из чего его делают.

ВТОРОЙ ПОСТ. ПРОДОЛЖЕНИЕ.

ТРЕТИЙ ПОСТ. ЕЩЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ...

ЧЕТВЕРТЫЙ ПОСТ. И ЕЩЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ...

ПЯТЫЙ ПОСТ. ОКОНЧАНИЕ.

запись создана: 13.08.2019 в 14:46

@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!

---

"Long live and prosper!" - как бы говорит нам Додопицца.
Жру куриные крылья с удвоенной радостью.

@темы: чудо-трава, повадки хомосапиенсов

---

Bailamos!

Так вот, я с вами тут еще собираюсь говорить про танго, отдельно от фика, в контексте оного и без него. Потому что меня прет.

The point is dolphins genderlessness. Танго, в силу своей специфики — танец бесполый, безгендерный и крайне мало привязанный к конкретно романтическим отношениям. То есть, да. Вот этот вот "вертикальный секс" в чистом незамутненном виде, так что хуже ничего не придумаешь (ну разве что бачату) — одновременно вещь настолько внесексуальная, насколько парные танцы в принципе никогда не бывают. Танго потому что не про секс. Танго — про отношения. Про ЛЮБЫЕ отношения. Между кем угодно и в любом виде. Именно отношения ты и танцуешь, когда этим безобразием занимаешься. А если не танцуешь отношения, то зачем вообще, собственно?..

И да, танго совершенно любые отношения позволяет станцевать. Легко. Нет пределов его безграничным возможностям. Танец, который начинался как членомерка двух мужиков, продолжился как чистое сексуальное соблазнение мужиком бабы (или наоборот) — пробил в итоге этих пертурбаций все четыре стенки и потолок и сейчас с ним можно творить вообще что взбредет.

Чтобы было понятно, о чем я, вот вам любимчики мои давние. Los Hermanos Macana. Они действительно братья. И танцевальная пара. И танцуют свои прекрасные братские отношения — так огненно и феерично, что периодически думаешь, что ну его на хуй этот секс... (А потом смотришь на пару, которая именно пара в романтическом смысле — и понимаешь что не-е-ет, сексу тоже дайте, и побольше. Всего побольше!) Но братики прекрасны, по силе огнища легко заменяют собой парочку танго-клубов.

ВИДЕО!

@темы: чудо-трава, дорогая редакция рекомендует, повадки хомосапиенсов, дерби в Кентукки упадочно и порочно, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Какой сейчас год?!

Любопытно, что более-менее точно датировать события Апокалипсиса в сериале можно всего по двум вещам. И вещи эти нифига не очевидны на первый взгляд

1. Машина Кроули. Bentley 3.5 L выпускалась с 1933 по 1939 год.
Мы знаем, что ей 90 лет - допустим, это с округлением.

2. Пиджак Азирафеля. Мы знаем, что ему 180 лет - положим, тоже с округлением.
Первое возникновение в человеческой реальности не фраков, а сюртуков, как повседневной мужской одежды дворянства (а мы знаем еще по сцене во Франции, что чего попроще ангел не носит) - это 40-е годы XIX века.

Вот ровно по этим двум вещам мы можем сделать вывод, что Апокалипсис - современен нам, где-то вот в нашем 2019 году, когда вышел сериал, дело и происходит.
Повторюсь, это единственные два указания ) Других нету. Но они весьма точные )

Нельзя написать в сценарии неправильный возраст пиджака потому что. Одеть героев в максимиллиановский доспех в VI веке можно, а неправильно датировать годы выпуска машины - нет.

Прекрасные люди, еще раз спасибо им

@темы: чудо-трава, good omens, повадки хомосапиенсов, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Эти читатели сломались, несите новых...

Судя по отсутствию комментов на фикбуке, где-то в конце мы нечайно поломали читателей.
Интересно, где?.. Лайкать-то они лайкают. Молча.

PS И спасибо за комменты всем, кто тут на дайри! Вы котики

@темы: чудо-трава, мы писали мы писали наши пальчики устали, повадки хомосапиенсов, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Третья часть «Уровней», новости писательских будней...

- Девочка, а что ты делаешь?
- Фанфик пишу!
- Девочка, а какой у него будет рейтинг?
- ПЖ-13!!!
- Девочка, а почему под тобой стул горит?..
- Эээммм...

Но вообще это конечно флафф.

@темы: чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Нил Гейман - святой человек. Святой. Долготерпеливый. Милосердный ко скорбным умом.

Hello Mr. Gaiman. When you say Aziraphale and Crowley love each other, that can mean many different things. They can love as friends, family, or lovers. Can you specify which kind of love you are intending to portray?

The specific kind of love that an angel has for a fallen angel and vice versa.

КАК ОН ЭТО СТОЛЬКО РАЗ ПОДРЯД ВЫДЕРЖИВАЕТ БЛЯДЬ?!

@темы: чудо-трава, повадки хомосапиенсов, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Thank you for pornography-2

Текст перестал влезать в пост, поэтому держите второй пост с ним! Тут новый кусок, где наконец появляется Захер-Мазох. А также сноски, добавленные в оба поста (одна должна была быть еще в прошлый раз, но я ее потеряла при копировании, простити...)

УПД: Кончил, закурил Выложено целиком. Приятного чтения!

Название: Всего лишь секс
Канон: Good Omens
Автор:  Crazycoyote,  Cirtaly,  Vedma_Natka
Бета:  Katze_North
Размер: 12 839 слов вместе с примечаниями
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель
Категория: слэш
Жанр: юмор, романс
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Все началось в тот момент, когда Кроули нашел у Азирафеля в магазине компьютер. И решил, что на нем непременно должен появиться интернет, которого там никогда раньше не было. Но сочетание глобальной сети с односолодовым виски иногда приводит к очень странным идеям.
Примечание/Предупреждения: wing!kink, катоптронофилия, односолодовый виски, жесткие извращения в сфере интерьерного дизайна
Читать на фикбуке| на АО3

Часть 1

Часть 2

— Все к лучшему! Будем считать доказанным, что летать во время секса можно. Само получается. Хотя и правда опасно, — сделал вывод Кроули и сам порадовался тому, какой он у него получился последовательный и логичный. Ангел-то наверняка не в состоянии так внятно рассуждать. Вон, до сих пор не может успокоить дыхание, и зрачки такие огромные.
— Над елками летать не буду и тебе не дам! — сразу предупредил Азирафель, оглянулся и вспомнил о важном: — Кстати, у нас для этого есть кровать. Не зря же ты ее исправлял и оснащал умным матрасом!
Он надеялся, что мысль про собственные достижения чуть приободрит Кроули, все еще потирающего макушку и выглядящего довольно раздосадованным.
— Над какими елками?.. — опешил демон в первый момент. Но потом сообразил и тоже уставился на кровать. А после — на Азирафеля. Сочетания его с кроватью в одной комнате сейчас было достаточно, чтобы тестостерон вернулся, будто и не пропадал от этого досадного недоразумения. Кроули слегка привстал и склонился к ангелу, заключив его в объятья одновременно из обеих рук и обоих крыльев. — Вообще-то елки — это очень… возбуждающе. Адреналин он, знаеш-шь… бодрит, — севшим голосом сообщил Кроули, глядя Азирафелю прямо в глаза. И снова зашипел, потому что представлять это все и впрямь было… ух, как было. Но Кроули постарался взять себя в руки и практически ровным тоном резюмировал: — Впрочем, кровать тоже хорошо, особенно с таким крутым матрасом, — после чего, схватив Азирафеля покрепче и взмахнув крыльями, перенес их обоих на постель. Сцена вышла почти как на той картинке из интернета. Кроули аж загордился собой — момент вышел очень романтичный. Он даже не стал на себя раздражаться за всплывшее в голове дурацкое слово «романтичный».
Азирафель опять прикусил язык, чтобы удержать слова в себе, только крепче ухватился за Кроули, пока тот его тащил по воздуху, и взмахнул крыльями. Если бы он сказал то, что хотел, они бы начали ссориться. По крайней мере, так гласил опыт общения с Кроули: если его попросить ехать помедленнее, он только ускоряется и вообще не понимает, почему Азирафель не любит, когда Кроули просит чего-то очень опасного. Не понимает, что Азирафель не может оставаться без него. Особенно теперь.
Жест у Кроули, несмотря на его легкомысленные слова, вышел и правда красивый, и Азирафель хотел было похвалить его. Но сейчас ангел чувствовал себя слишком сбитым с толку мысленными картинками, в которых они оба падали с высоты и ломали крылья о ветви деревьев. Поэтому ограничился коротким:
— Отличная кровать, — и потянулся к губам Кроули, решив, что лучше продолжить то, что они начали, а елки обсудить потом.
На самом деле, к кровати Кроули испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, он был доволен, что Азирафель оценил его труды, с другой — было ужасно досадно, что сам Кроули не вспомнил про нее первым. Хотя должен был! У кого тут, в конце концов, опыт? И почему ангел до сих пор соображает лучше, чем он? Будто Кроули недостаточно старается, чтобы Азирафель не соображал вообще… Так что поцеловал он ангела со всем старанием, на которое был способен. А потом продолжил, с не меньшим рвением. План на ближайшее время заключался в том, чтобы найти у ангела все эрогенные зоны, которые Кроули не успел найти до того, как они шандарахнулись о потолок. А также поцеловать Азирафеля везде, где его хотелось поцеловать, то есть, везде вообще. И Кроули принялся претворять этот план в жизнь так усердно, что вскоре ангельские крылья затрепетали — и они снова начали взлетать.
— За кровать держис-сь, крепко, — велел Кроули, пытаясь сообразить, как бы не взлететь самому. И довольно быстро сообразил, так что они оказались в очень причудливой позе, в которой ноги Кроули оплетали ноги Азирафеля достаточно крепко, чтобы они не поднимались к потолку. Иногда быть змеей очень удобно. И приятно, потому что обвивать Азирафеля было еще лучше, чем просто обнимать. Еще ближе. У Кроули по-прежнему был весь его ангел целиком, и он собирался пользоваться каждой секундой и каждым моментом выпавшего на его долю неожиданного счастья. Так что немедленно вернулся к исполнению своего преотличного плана, следующий пункт которого включал левое плечо Азирафеля, которое срочно нужно было целовать, и точку чуть выше и правее поясницы, до которой нужно было добраться рукой.
Пока Кроули старался, Азирафель держался за кровать, как и было сказано, и при этом чувствовал себя несколько неуютно. Нет, ему по-прежнему было очень приятно все происходящее, но он очень четко ощутил границы книжного теоретического знания. Возможно, просто потому что в книжках не писали о занятиях любовью с демоном, который способен превращаться в змею. А возможно потому, что настал момент, когда требовался практический навык. Ангелу пришло на ум сравнение с полевой хирургией. Ты можешь сколько угодно раз прочитать, как накладывать шину или принимать роды, но в ситуации, когда прямо перед тобой кто-то начинает впадать в травматический шок, ты можешь только протянуть руку и велеть ему исцелиться. Но не пытаться делать вид, что ты земной врач.
Поэтому Азирафель с благодарностью заулыбался своему демону, который, наоборот, вел себя очень уверенно, и вообще! Его стоило похвалить сильней, потому что он заслужил. Он честно попытался, однако вместо похвал первым из груди вырвался непристойный стон, но ангел решил, что в их случае это тоже считается. Он несколько неуверенно провел рукой по плечу Кроули, продолжая раздумывать, что же делать дальше. Сам Кроули при этом не раздумывал, он действовал. И когда на него так реагировали, был готов удвоить усилия… и все же умудрился в какой-то момент заметить, что вид у Азирафеля не только довольный, а еще и растерянный. «Как невинная девица, которая внезапно оказалась в постели с каким-то стремным типом», — сопоставил Кроули и немедленно испытал очередной приступ умиления. Какой-то особенно сильный, охвативший его целиком, так что у него перехватило и без того сбившееся дыхание. Чтобы от него спастись, Кроули срочно поцеловал Азирафеля прямо в недоуменно приоткрытые губы и, пережив очередное стадо кочевых слоноподобных мурашек на спине, постарался сказать то, что в таких случаях, по его представлениям, должны были говорить нормальные типы, а не кто-то вроде него.
— Ты не волнуйся, я все сделаю как нужно. Расслабься и получай удовольствие, — проговорил Кроули, и заботливый и нежный тон у него вышел как-то сам собой. Так что он сам себя испугался, немедленно снова поцеловал ангела, не дав ему ответить, и тут же задумался, что в книгах, которые тот читал, могли понаписать той еще ерунды. О чем счел нужным немедленно сообщить: — И про книжки не думай, если там вдруг какая-нибудь пакость написана. Мало ли что люди пишут! Маркиз де Сад — скучный тип без фантазии, за ним все потом еще сотню лет доделывать пришлось, чтобы что-то нормальное вышло. А Захер-Мазох на самом деле был довольно славный, хоть и пришибленный... — где-то на этом месте Кроули осознал, что говорить, как нормальный тип, у него не получается категорически, и задумчиво замер, настороженно глядя на Азирафеля.
Тот в свою очередь так же категорически и полностью был не в состоянии контролировать выражение своего лица, свой голос и свое дыхание, поэтому смотрел в ответ со всем восхищением и умилением, которое почти всегда испытывал, когда Кроули делал вот так. Как сейчас. Когда выражал нежность, а потом сам этой нежности пугался и выставлял колючки, как дикобраз.
— Ты… читал? — с трудом проговорил Азирафель, решив, что все-таки стоит поддержать разговор. По крайней мере попытаться.
— Ничего я не читал, — привычно соврал Кроули, которому очень хотелось зажмуриться от того, что ангел вдруг снова начал сиять прямо ему в лицо. Не пойми с чего. Наверное, от радости, что Кроули иногда книжку в руки берет. — Про них сложно не знать, если хоть иногда с людьми разговариваешь и в интернет заходишь.
— О, не надо врать, милый, — ласково попросил его Азирафель, снова погладив по плечу. — Вряд ли в интернете кто-то может написать, какой славный был Леопольд. Ты был с ними знаком, да?
— Леопольд! — возмущенно фыркнул Кроули прежде, чем успел хоть что-нибудь подумать. И только после этого вспомнил еще одну книжку Захер-Мазоха, которую «не читал». И которая раньше казалась ему дурацкой, а сейчас — безобразно возмутительной. Так что он даже издал звук, похожий на нечто среднее между шипением и рычанием. Контролировать поведение тестостерона сейчас было как-то сложно. — Ты тоже был с ним знаком. Интересно, зачем бы тебе?.. — Кроули постарался сказать это небрежным тоном, но не был уверен, что вышло. К тому же он все это время продолжал пытливо сверлить Азирафеля глазами.
Ангел мягко улыбнулся в ответ, продолжая искренне сиять глазами. Скрытая агрессия демона ему не очень понравилась, и захотелось как можно скорее его успокоить. Поэтому он не стал отвечать резко или хоть капельку саркастично. Он улыбнулся еще ласковей и бережно провел ладонью по изгибу крыла Кроули, ощущая, какие тут твердые перья, чтобы было можно летать далеко и высоко.
— Не стоит ревновать, Кроули, — и его улыбка стала ироничной. Самоироничной. — Я все еще не знаю, что делать дальше.
Кроули снова непроизвольно фыркнул. Подумав, что вот уж сейчас дело точно не в сексе, а как раз наоборот. Этот галицийский паршивец в свое время накатал три десятка страниц рассуждений о «духовной любви» и «возвышенных чувствах»**, и сейчас они жутко бесили Кроули все целиком. И оттого, что Азирафель снова на него сиял своей улыбкой, почему-то бесили только больше. Демону немедля представлялось, как ангел вот с таким же лицом беседует о сущности любви со «славным Леопольдом», и это бесило страшно. Некоторые обороты там, в книжке, которую Кроули нисколечко не читал, были такими, будто их прямо за Азирафелем записали и в неизменном виде в текст перенесли. Собственно, по мнению Кроули, это было единственное во всей истории стоящее, а все остальное — редкостная чушь, явно демонстрирующая, что почти ничего из сказанного Азирафелем «славный Леопольд» не понял. Но признаваться во всем этом ангелу Кроули уж точно был не готов. В ревности тоже был не готов, но уже спалился…
— Вовсе я не ревную. Делать мне больше нечего… — пробурчал Кроули вслух, зачем-то отрицая очевидное всем присутствующим.
Ангел в ответ стремительно перестал сиять и машинально, совсем не думая, как это будет выглядеть со стороны, вцепился в Кроули, будто тот собрался убегать. Руками, крыльями — собой. Вид у демона сделался ошарашенный, но Азирафель его отпускать был не намерен. Потому что Кроули действительно собрался опять убегать, пусть не физически, и ангелу надоело это терпеть.
— А вот я ревную, — ровно сказал он. — Потому что ты занимался сексом со смертными, а со мной уже четверть часа только говоришь о нем.
Азирафель замолчал и пристально уставился на своего демона, который сделался настолько растерянным, что даже рот открыл. Смотрел ангел очень серьезно и чуть ли не мрачно. Не только из-за ревности. Ангелам она не свойственна настолько, что люди даже думают, что не положена. Азирафель так тоже считал до недавнего времени, и от осознания, что она пришла и сидит, как ком мерзкой грязи у сердца, ангелу хотелось закричать на Кроули, какой он идиот.
Сохранять же улыбку ему мешала главная проблема. Которой было уже шесть тысяч лет. Ангел привык к ней и не обращал внимания. Он даже не думал о ней, как о проблеме. В конце концов, ангелы созданы, чтобы любить, и Господь никогда не обещала, что любовь эта будет взаимной. Она также никогда не говорила, что невзаимная любовь — это плохо. Ведь любовь — счастье сама по себе. Иногда быть рядом и вспыхивать, как солнце, от его такой естественной любви ко всему живущему. От того, как даже его злодеяния каким-то удивительным образом идут на пользу. «Часть той силы…» — иногда Азирафелю казалось, что это он сам шептал Гете на ухо с правого плеча, потому что всегда видел эту силу перед собой. И не мог не восхищаться.
Но после неслучившегося Апокалипсиса, когда ангел увидел, как сильно Кроули нуждается в этой любви, увидел, что любовь взаимна, ему постоянно было подспудно нехорошо. От того, что Кроули продолжает отталкивать его любовь. От того, что зажмуривается от ее сияния. От того, как сильно она ему нужна, а ангел не может до него достучаться и помочь. Вот это было не просто нехорошо. Это было больно.
«Что-что ты делаешь?..» — хотелось глупо переспросить Кроули. Мысль, что ангел его, во-первых, ревнует, во-вторых, к смертным, в-третьих, из-за секса, в голову никак не лезла. Это Кроули тут… а Азирафель-то чего?.. И вообще, он ангел, в конце концов!
— Ангелы не ревнуют, — наконец смог он изречь что-то внятное. — Им не положено. У вас наверняка даже инструкция на этот счет есть. Из десяти пунктов, — от привычного сарказма в голове сделалось несколько легче, а то Кроули уже начало казаться, что она у него сейчас лопнет.
Азирафель внезапно для самого себя засмеялся, продолжая на всякий случай хвататься за своего демона, который вздрогнул и вытаращился на своего ангела с испугом. Потому что смеялся ангел сейчас совсем не своим смехом. В нем была горечь и жестокий сарказм, какой всегда был свойственен Кроули. Как будто они снова поменялись телами. Возможно, это было резко. И невежливо. И вообще хамство, учитывая, чем они тут занимались. Но инструкции! Небесные Инструкции! Демон говорит о них сейчас! Вот именно сейчас! Это было невероятно смешно и невероятно грустно одновременно.
Отсмеявшись, Азирафель с печалью и горькой иронией уставился на Кроули и сказал так, что демон, возможно, ощутил, что смотрит в зеркало.
— Ангелам много чего не положено. Но посмотри на нас.
— Ты в порядке?.. — очень обеспокоенно спросил Кроули, даже не собираясь сейчас скрывать свое беспокойство. Потому что тот явно был не в порядке. И что хуже всего — это с ним было, со всей очевидностью, из-за Кроули. А он ничего не понимал! Но нужно было что-то делать, поэтому Кроули, не дожидаясь ответа Азирафеля на вопрос, для начала взялся за ту часть, в которой у него была хотя бы относительная ясность понимания. — Не стоит ревновать, честное слово. Они все уже умерли, и навещать их в посмертии у меня нет совершенно никакого желания! — выпалил он первое, что ему в голову пришло. Кажется, вышло не очень утешительно. По этому поводу Кроули вздохнул. И еще потому, что невозможный факт все-таки вместился в голову: ангел его ревнует по поводу мелких интрижек дьявол-его-помнит-скольки-летней-давности. И Кроули только что это все признал вслух.
— Спасибо, родной, я очень это ценю, — ответил Азирафель только на последнюю фразу, потому что пока не знал, что отвечать на первую.
С его точки зрения, не в порядке был Кроули, причем уже давно, а у Азирафеля все было отлично. Он просто наконец-то говорил прямо, что думает, и это огромное облегчение. Однако от такого явного беспокойства Кроули горечь и печаль медленно начали исчезать, и Азирафель даже слегка ослабил хватку, хотя бы крыльями больше не пытался держаться за него.
— Да и вообще с ними было скучновато, не как... сейчас. Не к чему и ревновать, — еще на всякий случай утешил Кроули, на ходу зачем-то замявшись и не сказав «не как с тобой». И тем более не рассказав, что с теми людьми он и на десятую долю так не волновался и не переживал, как с Азирафелем. Потому что они ничего для него не значили. В отличие от его единственного и неповторимого ангела.
Азирафель изучающе оглядел демона и снова начал расплываться в улыбке. Возможно, она опять напугает Кроули, и он опять начнет защищаться не пойми от чего, но ангел просто не мог удержаться. Комок грязи у сердца испарился, и ангел подумал, что ревность возникает, когда ты не уверен, что тот, кого ты считаешь своим, на самом деле твой. А Кроули принадлежал ему и всячески это демонстрировал. Осталось только как-то доказать ему, что ангел у него тоже его собственный и ничей больше.
Что-то говорить Азирафель больше не хотел. Слова всегда мало помогали, тем более с Кроули. Они оба все время несли чушь, а подразумевали другую чушь, которая на самом деле означала третью чушь, и может быть под пятым слоем чуши сидела какая-то там истина. И что делать с таким количеством ненужных слов, когда они не работают? Особенно в этот странный век, когда слов вокруг сделалось так много.
Ангел, продолжая улыбаться, потянулся к своему демону, целуя его, и зарылся пальцами ему в волосы. Это следовало продолжить. Возможно, оно даже поможет. Наконец-то.
Кроули сделалось совсем стыдно, что ангел опять его опередил. В конце концов, не может у ангела быть больше тестостерона, чем у него! Так что он рыкнул, целуясь, ухватил Азирафеля за бедра, наслаждаясь тактильным ощущением, и сказал, как только они прервались:
— Не волнуйся, я сейчас все сделаю! — с чем решительно перевернул Азирафеля к себе спиной. Такую позу они точно на картинке видели, и крыльям должно быть удобно. А чтобы не слишком трепетали, за них можно держаться. — И за изголовье руками схватись, мы сейчас не летаем! — сурово велел он Азирафелю, будто тот уже начал спорить.
Крыло ангела бурно затрепетало, едва Кроули ухватил его рукой. И это только долило бензина к и так пылающему энтузиазму демона. Так что его собственные крылья раскрылись в стороны, и он снова обвил Азирафеля ногами, чтобы не подняться в воздух. Потом издал какой-то совершенно неприличный стон — и принялся суматошно целовать Азирафеля между лопаток, у оснований крыльев. Потому что было невозможно, невозможно, когда ангела так много рядом. А сейчас должно стать еще больше… И Кроули все сделает, как положено, но невозможно же! И ангел еще ревнует… с ума спятил! Если весь предыдущий опыт зачем-то и был по-настоящему нужен в жизни Кроули, то только затем, чтобы сейчас он сделал все, как следует. Когда это было действительно важно.
Азирафель спорить даже не собирался и вообще продолжал молчать, только не сдержав протяжного стона, когда Кроули поцеловал его между лопаток. Это была та самая часть действа, когда Азирафелю нужно было довериться, и он сделал это с радостью и легким сердцем. Потому что это был Кроули, наконец-то, его личный демон, который знает, что делать, и готов направить... Только жаль, что в такой позе его не видно. Не так уж часто ангелу показывали Кроули, который не скрывает своих чувств. Было бы жаль пропустить такое зрелище.
Ангел сквозь пелену, в которую стремительно погружался его разум, взглянул на ехидные физиономии ангелочков у изголовья. Эти вот будут видеть Кроули, а он — нет. Какие-то чужие незнакомые ангелы, пусть и вырезанные из дерева?! Ну нет, этого Азирафель допустить не может. Он будет смотреть сам.
С большим трудом связав эту сложную мысль в заклинание, Азирафель сотворил зеркало. Оно закрыло тех самых ангелочков, и Азирафель радостно улыбнулся отражению Кроули.
— Оригинальные у тебя вкусы, — изумился тот. — Впрочем, ладно, наверное, в первый раз правда любопытно, как все выглядит.
Хотя на что бы ангелу смотреть, что он там рассмотрит? Кроули прижался всем телом, наслаждаясь, перед тем, как сделать главное — наконец-то войти в Азирафеля. А потом продолжил, осторожно и аккуратно, зная, что если сделать все хорошо, приятно будет с первого движения. Хоть и непривычно, конечно. И внимательно следил за происходящим, плавясь от невероятных эмоций, хоть и было сложно. Голова определенно кружилась, и Кроули зажмурился. Нет, это невозможно — так реагировать! В конце концов, это всего лишь член в заднице, он знаком с таким ощущением. Всего лишь член в заднице. Член демона в заднице ангела. Азирафеля! Его собственного Азирафеля! И думать дальше внятно он не мог. Вообще думать не мог, лишь ощущать что-то невероятное. Непередаваемое. Что-то, похожее на счастье.
Крылья трепетали, у них обоих. Сильно, так сильно, в такт их движениям. Колыхали воздух вокруг, и от этого возникало чувство, что они тут сейчас устроят одновременно смерч и землетрясение, а потом провалятся к чертовой матери на первый этаж в книжный магазин. И это будет похлеще, чем над елками. Потому что прерваться Кроули был не в состоянии. Он бы сейчас не прервался даже на второй незапланированный Апокалипсис. И они бы продолжали среди обломков книжных шкафов, осколков чайника и россыпей букинистической литературы… От этой воображаемой картины Кроули сделалось еще горячее и еще лучше, так, будто смерч уже начался и засосал его целиком, и плевать на это.
Контролировать выражение своего лица он перестал быть в состоянии еще пару минут назад, и теперь на нем застыло совершенно несвойственное обычно Кроули выражение изумленного счастья. Совсем не похожее на такое же выражение лица Азирафеля. Кроули не светился, он горел. Пылал. Он был похож на взрывающуюся прямо сейчас сверхновую, когда все, что он обычно прятал внутри, наконец вырвалось наружу. Его было очень много, и оно было ослепительно ярким и сильным.
Азирафель почти обижался, когда Кроули закрывал глаза от его улыбки, но сейчас ангелу приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не зажмуриться самому. Это ощущалось, все вместе, как будто Кроули был везде, в нем, снаружи, перед глазами, в мозгу. Его было так много, что Азирафеля разрывало от ощущений. И в то же время ужасно мало. Словно сам Азирафель делал недостаточно. Словно контакт был односторонним, и он, ангел, был обязан дотянуться до своего демона хоть как-нибудь, чтобы тот узнал, что не взрывается один. Что ангел никогда не оставит его одного, даже если тот и правда превратится в сверхновую.
Ни руками, ни крыльями Азирафель не смог бы коснуться Кроули — они его не слушались сейчас. Поэтому он потянулся к демону единственным способом, каким тянулся всегда, даже когда Кроули закрывался от него очками. А сейчас тот не закрывался, наконец не закрывался, и дотронуться было можно. Ангел нашел глазами отражение пылающих глаз Кроули и улыбнулся ему. Истекая сиянием, лучась им так, как всегда хотел, когда смотрел на него, но никогда не мог позволить себе. «Господи, неужели можно не сдерживать больше этот свет? Твой свет, Господи», — мелькнула несвязная мысль, и из зеркала хлынули, отражаясь, одновременно огонь пылающего демона и столб небесного сияния, соединенные вместе, одинаково слепящие и одинаково не умеющие существовать друг без друга.
Кроули видел. У него, в конце концов, глаза были, хорошие такие глаза, способные видеть в полной темноте, в инфракрасном диапазоне и на эфирном плане реальности заодно. Так что не видеть он сейчас не мог… И это было совершенно непереносимо. Потому что оно было в сотню раз сильнее, чем его обычные приступы сентиментальности и чем обычные улыбки ангела. Или в тысячу. Или в миллион. Или какое там самое большое число придумали люди?.. Кроули замер. И смотрел, смотрел, смотрел в зеркало, не в силах вынести и не в силах оторваться… Пока не смог наконец титаническим усилием сосредоточиться на взгляде ангела. На физическом взгляде. Обычных, материальных светло-голубых глазах. «Самых прекрасных!!!» — завопило что-то внутри Кроули, и он нервно мотнул головой.
— Ангел… ты чего на меня так смотришь?.. — спросил он, будто ему не было совершенно понятно, на что именно тот сейчас таращится. — Это… всего лишь секс… — выдавил он, судорожно вздохнув. Исключительно из чувства упрямства: очевидно, что не «всего лишь», сейчас было даже полному идиоту, которым Азирафель, безусловно, не был. Но Кроули являлся обладателем самого базальтово-крепкого упрямства во Вселенной, за которое его макнули башкой в кипящую серу, но его это все равно ничему не научило.
Азирафель мягко рассмеялся в ответ, что было непросто, потому что дышать ровно он по-прежнему был не способен. Но он все равно надеялся, что это был не пугающий смех. В такой ситуации в принципе невозможно бояться — химия тела. Материального умного тела. Которое, в лице Кроули, почему-то предпочитает сейчас соображать медленнее ангела, и это странно. Обычно наоборот.
— Это… не… всего лишь… — с трудом выговорил ангел, потому что эти слова точно надо было сказать. — Это не всего лишь секс. Это секс — с тобой.
Слово «идиот» Азирафель решил не договаривать.
Кроули нервно сглотнул, а потом, решительно обхватив ангела, перевернул его к себе лицом. Может, даже слишком решительно… поэтому он тут же подхватил его под спину, мягко и бережно, чтобы тот, не дай Бог, крыльями о кровать не задел или что-нибудь еще… И уставился на Азирафеля во все глаза. Резко выдохнул, пару секунд помолчал — и щелчком пальцев развеял зеркало. Потому что к Господу и Сатане это зеркало, он будет смотреть сам, прямо, вот так… И даже постарается не ляпнуть сейчас глупость. Какую-нибудь вроде: «Что, и у тебя тоже?..» — или того хуже: «А почему ты раньше не сказал?..»
— Ангел… — выговорил Кроули и завис, как Азирафелев древний компьютер, не в силах продолжить.
Демон, может, и медленно думал сейчас, но действовал как всегда стремительно, так что ангел даже зажмурился и наощупь ухватился за его плечо. Потому что для него это выглядело, будто комната сама завертелась, и опора улетела из-под ног… то есть, из-под коленей и рук.
— Ты хочешь, чтоб у меня голова закружилась?.. — слабо спросил он, снова улыбнувшись Кроули, теперь глядя ему в глаза на самом деле, а не в отражении.
Почему-то от вопроса Азирафеля сразу стало легче. Пропала ужасающая, звенящая торжественность момента. И на Кроули накатило самое странное в его жизни ощущение. Что все как всегда, как сто или тысячу лет назад. Они разговаривали, как всегда, они были вместе, как всегда. Уже давно все было ровно так, как сейчас. Ничего не изменилось, и при этом все изменилось целиком и полностью. Ничего не изменилось — просто Кроули теперь видел. Раньше нет, а теперь — да. «Идиот, — сказал себе Кроули, не имея ни малейшего понятия, что сейчас договаривает за Азирафелем. — Он тебя любит, и вовсе не как горшок с геранью. И даже несмотря на то, что ты такой идиот». От этого сделалось совсем легко. И Кроули сказал ровно то, что сказал бы, если бы все было, как всегда, потому что ровно так оно и было:
— Вообще-то ровно этого я с самого начала и добиваюсь. В конце концов, не у одного же меня должно от тебя крышу напрочь сносить, — а потом поцеловал своего ангела, обнимая крепче, потому что говорить все это словами у Кроули все равно получалось паршиво, так уж он был устроен. Зато он мог показать. То есть, продолжить показывать. Ни в чем себе не отказывая.
— Вот поэтому секс с тобой никогда не может быть «всего лишь», — на время отстранившись, улыбнулся своему Кроули Азирафель. — Поэтому и по массе других причин.
Другие причины включали в себя все, от обсуждения Леопольда Захера-Мазоха в постели до невероятного упрямства, которое ангел тоже любил. Шутить он еще будет в такие моменты, прямо как... как Кроули! Впрочем, теперь Азирафелю было, что ответить своему демону, так что он его поцеловал и обнял крыльями, укрыв собой, как в начале времен. Всегда хороший ответ, и о любви, которую они теперь могли друг другу показывать, раз уж Кроули так трудно о ней говорить. И неважно, сколько времени они на это потратят, хоть всю ночь, хоть больше. Они не люди и не ограничены в выражениях чувств слабостью тел. Главное, что Кроули поймет. Уже понимает.

В Лондоне стоял на удивление теплый, солнечный ноябрь. Даже на День Гая Фокса люди до ночи разгуливали без курток, размахивая факелами и запуская фейерверки. Азирафель любовался на них через витрину магазина: ему всегда нравилось смотреть, как смертные искренне радуются жизни. А когда он сам был совершенно счастлив, ему постоянно хотелось осчастливить и всех вокруг. Так что последний год Азирафель не только выполнял, а даже перевыполнял план по благодеяниям, хотя с него больше не требовали никаких отчетов. Вот и сейчас он, допив чай, посмотрел на улицу, чтобы уточнить, не нужно ли там для кого-нибудь срочно сделать что-нибудь хорошее. Но обнаружил только даму, выгуливающую померанского шпица, у которой и так все было в порядке. Поэтому Азирафель посмотрел наверх, туда, где с ясного голубого неба светило все еще теплое солнце, и улыбнулся. «Будто Она тоже улыбается сверху, радуясь за нас!» — думал Азирафель и на самом деле в это верил.
Засмотревшись на погожий денек, ангел благополучно пропустил момент, когда возле его букинистической лавки припарковался Бентли, из которого вылетел Кроули и влетел внутрь. Так шумно и буйно, будто случились разом ограбление, пожар и ураган. Но это был просто Кроули, такой же, как всегда, очень любимый. Который, впрочем, казался чем-то изрядно возбужденным. И размахивал над головой этим своим современным телефоном с огромным экраном.
— Ангел! — выпалил Кроули, а потом неожиданно расхохотался в голос, закрыв лицо ладонью, и больше ничего не сказал, просто всучил Азирафелю телефон, на экране которого были открыты, судя по всему, новости.
Азирафель вгляделся. Потом вчитался. И ошарашенно протянул:
— О-о-о! — покачав головой. — Какой… неожиданный и изумительный побочный эффект!
Кроули в ответ на его слова рассмеялся с новой силой, согнулся пополам и ухватился рукой за ближайший стул, заливисто хохоча.
— А ты… обещал… никаких побочных эффектов… — выдавил он и продолжил содрогаться от хохота, так что ангел, глядя на него, невольно расплылся в широкой-преширокой улыбке. Хотя на Азирафеля заголовок «Аномальный всплеск рождаемости в одном из районов Лондона» пока что наводил скорее удивленную задумчивость.
— Я говорил: кроме радости и любви, что мы и наблюдаем, — рассудительно ответил он, продолжая размышлять над происходящим. — А я все понять не мог, откуда в округе последнее время так много котят… Я не успеваю их пристраивать в добрые руки!
— Котя-я-ят! — практически провыл Кроули, задыхаясь от смеха и представляя, как в радиусе нескольких километров от книжного магазина Азирафеля активно размножается все, включая мышей и муравьев. И не может перестать! Потому что они с ангелом тоже не могут.
— Да, и стаи голубей стали такие большие, — подтвердил Азирафель с очень серьезным видом, вызвав у Кроули очередной приступ хохота.
Минуты через полторы демон все-таки смог перейти с истерического смеха на умеренное хихиканье — и наконец заметил обеспокоенное лицо ангела.
— Мы ничего не можем с этим поделать, — уверенно сообщил Кроули, разведя руками. А потом, весело фыркнув, добавил: — Ну разве что переместиться, скажем, в Эдинбург — и поднять показатели рождаемости еще и там.
— Почему в Эдинбург?.. — искренне удивился Азирафель, который явно воспринял шуточное предложение Кроули полностью всерьез. — Мы могли бы перемещаться в разные места…
— Нет! Нет-нет-нет, — решительно возразил демон и для убедительности шагнул к Азирафелю и обнял его обеими руками. — На Земле живет семь миллиардов человек, мир страдает от перенаселения. Мы не будем путешествовать по всему земному шару, чтобы довести дело до полной катастрофы! Пусть это останется… локальной аномалией. К тому же я уже привык к этой кровати.
— Да, кровать очень удобная, — согласился Азирафель, радостно улыбнувшись. Не про мебель, разумеется, а про связанные с ней приятные воспоминания. — Но, Кроули… мне перед ними всеми неловко!
— И перед котятами тоже, — не вопросительно, а утвердительно изрек Кроули и кивнул. Мысленно добавив: «И перед муравьями заодно», — это же был Азирафель. — Да будет тебе, ангел! Кому и когда было плохо оттого, что в его жизни стало больше любви?.. — и ни капли не смутился и не растерялся, произнеся это последнее слово. Даже не заметил, что сказал что-то особенное, так это вышло… естественно. Как-то само собой.
Дошло до него только в тот момент, когда он увидел, как в ответ на его слова ангел засиял. Ослепительно, умопомрачительно. Ярче солнца. Для Кроули и про него — теперь он это знал наверняка.


______________________________________________
**Книга Захер-Мазоха, которую, разумеется, совершенно не читал и даже не открывал Кроули, называется «Любовь Платона». Слэшеры видят там гомоэротику, гетники — кинк на кроссдрессинг, а демон — тайное вожделение автора к ангелу. Очень многогранное произведение, одним словом.

запись создана: 03.08.2019 в 17:26

@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!

---

ААААААААААААААААААААА!!!!!!!

05.08.2019 в 17:06

Пишет  Любава21:

немного упороса
Чет сегодня думаю, что надо ау-кроссовер, где Бернард Блэк - приемный сын Кроули и Азирафаэля. Любовь к книгам от Азирафаэля, к черной одежде и бухлу - от кроули.

@темы: чудо-трава, good omens, майндфак, Happy Apocalypse!

---

We will rock you

Он сказал "Поехали!" - и запил водой ©
В Good Omens, как всем известно, куча песен группы Queen. На самом деле их там даже больше, чем вам кажется Я, по правде сказать, все еще не уверена, что нашла все - если вдруг обнаружу что-то еще, буду сюда добавлять потом.
В общем, вот - тут будет полный список композиций Queen во всех сериях с моими пояснениями и дополнениями.
УПД Парни, кончайте сопли, нас ждет вторая серия!
УПД 2 Здравствуй, Люба, я вернулся! Наконец собралась с силами - и написала вам про пятую серию. Главное, для чего нужны силы, когда пишешь про пятую серию - это удерживать себя сидя на стуле за компьютером, чтобы не начинать орать и бегать по потолку раз в минуту. Приятного чтения!

1 СЕРИЯ

Bohemian Rhapsody





Явление Кроули на Бентли И если с Кроули мы уже знакомы, то с Бентли видимся там первый раз. Имею заметить, что в романе на этом же месте играет вовсе не Рапсодия, а Killer Queen, что совершенно понятно из слов "No particularly demonic thoughts were going through his head. In fact, he was currently wondering vaguely who Moey and Chandon were". Пресловутые Моэ и Шандон появляются в виде шампанского прямо в первой строчке Killer Queen: "She keeps her Moet et Chandon/In her pretty cabinet". Но, конечно, что хорошо для романа - то для сериала не очень хорошо. И я себе с трудом представляю, что бы там могло быть вместо Рапсодии на этом торжественном моменте, если только не Show must go on - но оно, увы, хуже рифмуется с гибелью Бентли в последней серии. А там именно зарифмовано, первое появление машинки и ее героическая гибель.
Ну и отдельно прекрасное - что въезжает Кроули ровно под строчки: "Oh, mama mia, mama mia, mama mia, let me go./Beelzebub has a devil put aside for me".

It's a Hard Life





Это одна из песен, которые плохо слышно. Я несколько раз перематывала, пока опознала, что это. (Проигрыш, который начинается где-то на 2.40 на записи, играет фончиком к монологу Люцифера, когда он Кроули инструкции выдает).
Вот тут я в первый раз взвыла, а потом захрюкала. Дальше я хрюкала неизменно просто при каждом включении Queen в эфире. Да, даже на трагической сцене с горящим магазином. Потому что ну сволочи, ну нельзя же так жестоко троллить героев! (Можно! А вот не ржать при этом нельзя...)
Так-то если песню не знать, то можно сперва подумать, что она про трудности Кроули с Апокалипсисом. Но на самом деле нет... Вообще нет.

...It's a long hard fight
But I'll always live for tomorrow
I'll look back at myself and say I did it for love
Yes I did it for love
For love
Oh I did it for love

Там весь текст убойный, товарищи, вы его просто прочитайте

2 СЕРИЯ

Собственно, ко второй серии становится окончательно понятно, что Queen тут играет именно в Бентли. Вся звучащая музыка Квинов - это музыка, звучащая из магнитолы Бентли. Натурально. Поэтому в третьей и четвертой серии ее нету Зато уж в пятой!!! Ну и во второй тоже...

We Will Rock You





Первое явление хита всех времен и народов тоже проходит совершенно незамеченным. Потому что мы слышим финальное гитарное соло ровно после эпического монолога Азирафеля о том, что Зло всегда проигрывает. И не менее эпического ответа Кроули Гитарный рифф, собственно, резюмирует беседу.

Somebody better put you back into your place...

These Are the Days of Our Lives





Еще одна песня-невидимка Играет прямо перед столкновением с Анафемой инструменталом. Это, напомню, ровно то место, где они а) потеряли Антихриста совсем и не знают как искать б) Апокалипсис на носу в) Азирафель чувствует любовь Адама к Тедфилду. Песня, вы удивитесь, сразу про все это одновременно. А еще она, вы удивитесь (или не удивитесь, потому что понятно с ними все еще с первой серии) - ужасно шипперская.

Sometimes I get to feelin'
I was back in the old days, long ago
When we were kids, when we were young
Things seemed so perfect, you know?
The days were endless, we were crazy, we were young
The sun was always shinin', we just lived for fun
Sometimes it seems like lately, I just don't know
The rest of my life's been, just a show

Those are the days of our lives
The bad things in life were so few
Those days are all gone now but one thing is true
When I look and I find I still love you

Bycicle race





Oh Lord, heal this bike!
Ну тут музыкальное сопровождение прямолинейнее некуда ) Прямо как в фандомных клипах, которые все ругают ) В кадре велосипед - и в саундреке велосипед
Но запомните, дети мои: ничего в этом сериале не бывает так просто, как кажется! Ну или почти ничего...
Поэтому суем нос в текст - и обнаруживаем там вместо иллюстрации велосипеда иллюстрацию препирательств Азирафеля и Кроули:

You say black, I say white
You say bark, I say bite
You say shark, I say hey man
Jaws was never my scene
And I don't like Star Wars
You say Rolls, I say Royce
You say God give me a choice
You say Lord, I say Christ
I don't believe in Peter Pan
Frankenstein or Superman

5 СЕРИЯ

Ну вот, добрались до самого главного! *буйный смех, переходящий в бурные рыдания


You're my best friend





Вот она, моя прелесть, которая приезжает кувалдой в голову прямо на первых кадрах серии. Тем, кто узнал ее с проигрыша, как я - приехало в голову раньше других. Учитывая ТОТАЛЬНУЮ ПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ происходящего для тех, кто читал роман - кувалда, ко всему прочему, чугуниевая. Это отдельно восхищающий меня момент в подборе песен. Насколько они иногда subtle allusion, так что надо упоротым фанатом Queen быть, или не менее упоротым задротом, который закапывается в детали, чтобы разобраться... Настолько же они в другой раз вот так вот прямо и бескомпромиссно штырь в голову забивают.

Цитату принести сложно, потому что там весь текст... весь! Весь! Ну, пускай эта будет...

Oh, you're the best friend that I ever had
I've been with you such a long time
You're my sunshine and I want you to know
That my feelings are true
I really love you
Oh, you're my best friend
Ooh, you make me live...

Также нужно отметить, что песня, невзирая на "дружеское" название, вообще-то посвящена Джоном Диконом его собственной жене. И содержание у нее поэтому соответствующее. Такая вот дружба у нас тут, товарищи. Дружественная.

Somebody to Love





Наивная я, когда перестала играть You're my best friend, подумала, что бить кувалдой по голове уже закончили. А вот хрен там был! Они только начали. С Somebody to Love эти ироды, на самом деле, вытворяют вещи еще более жестокие, потому что там как раз не просто кувалда, а кувалда-блин-c-подтекстом. Дело в общем происходит так:
1. Кроули выходит из магазина.
2. Мы слышим монолог Боженьки: Crowley lost Aziraphale... - и далее по тексту.
И нам играет. Вот что нам играет, граждане:

Lord, what you're doing to me
I have spent all my years in believing you
But I just can't get no relief, Lord!
Somebody somebody
Can anybody find me somebody to love?

И легким движением руки монолог Боженьки превращается в диалог. Только одна из его частей в голове Кроули. То есть, в песенке. Хочется сказать: так нельзя, дорогие товарищи британцы! Но мы знаем, что можно еще и не так... Поэтому смиряемся и дышим ровно. Они еще не закончили.

Got no feel, I got no rhythm
I just keep losing my beat
I'm OK, I'm alright
I ain't gonna face no defeat
I just gotta get out of this prison cell
One day I'm gonna be free, Lord!

Да, если вы еще не послушали и вдруг забыли - Somebody to Love это вообще чистейший, незамутненнейший госпел. В данном случае - госпел как молитва, а не как религиозный гимн. Вся, от начала до конца целиком.

Another One Bites the Dust





А вот - любимое! Лучшая музыкальная шутка сериала, как по мне. Разумеется, ровно тот кусок текста, где смешнее всего, в кадр не попал. Но иначе было бы скучно и банально. А тут все тот же наш любимый метод: сходи послушай песенку сам и удивись. Another One Bites the Dust у нас играет на истории с M25 - и даже можно немножечко подумать, что вся соль в том, что это диско, а на дворе по сюжету 70-е. Потом можно подумать, что соль - в заглавной строчке и в том, как куча народу попала на затею Кроули с трассой. И их теперь косит пачками. Но нет. На самом деле, вся соль в том, что это про то, как на затею Кроули попал сам Кроули

Are you happy, are you satisfied?
How long can you stand the heat?

Я эти две строчки вспомнила мигом - и заржала в голос. И так до конца эпизода и ржала.
Ну а весь остальной текст очаровательно читается как нечто про Кроули и Хастура

I'm in Love with My Car





После хитровыебанной Another One Bites the Dust - снова кувалдой по лбу. Очень романтическая песня об очень эротических чувствах к машине. Всё. Она про это.

Told my girl I'll have to forget her
Rather buy me a new carburetor
So she made tracks saying this is the end, now
Cars don't talk back they're just four wheeled friends now

Просто любимый с детства куплет, чтобы вы понимали, насколько там у лирического героя с машиной все зашло в дебри НЦ-17
С точки зрения творчества группы Queen песня примечательна тем, что поет ее не Фредди, а Роджер, барабанщик (и авторство тоже его).

We will rock you





Второе явление хита всех времен и народов примечательно тем, что звучит он ровно в той же географической точке, что и в первое явление. Только на этот раз - явно. Та же трасса на Тедфилд, где ангел и демон вели во второй серии диалог о природе зла и менеджерского долбоебизма.
Только теперь машина горит и Апокалипсис вот-вот случится... Как говорил Кроули в прошлый раз: "For my money it was just an ordinary cock-up"


Продолжение следует...

запись создана: 16.07.2019 в 03:38

@темы: чудо-трава, good omens, дерби в Кентукки упадочно и порочно, майндфак, Happy Apocalypse!

---

МНЕ! НАРИСОВАЛИ! ЕЩЕ! ИЛЛЮСТРАЦИЮ!
Теперь - ко второй части цикла "Другой уровень отношений". Аааа! Я самый богатый и счастливый автор на свете!

*шепотом
У меня это тоже один из любимых моментов в тексте...

04.08.2019 в 23:25

Пишет  Ynki Skellig:

 Crazycoyote, кастую месть артера и убегаю в закат!
Причина мести лежит вот здесь



Зы. Надо все-таки купить новый сканер, потому что текущий помнит еще 98-ю "тихоходку"... Надо завтра при нормальном освещении попробовать, но пока так.

@темы: чудо-трава, good omens, дорогая редакция рекомендует, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Oblitus est Deus, avertit faciem suam, ne videat in finem

В общем, я поняла, что мне в одном только фикбуке с WIP сидеть скучно. Поэтому я вас буду третировать продами еще и здесь
УПД: Закончено и выложено целиком! Ждите третьей серии

Название: Другой уровень отношений. Сеанс
Канон: Good Omens
Автор:  Crazycoyote
Размер: 6 689 слов
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель
Категория: я фиг знает, что это, но точно не джен
Жанр: херт-комфорт, романс, броманс, ебтвоюмать
Рейтинг: PG-13 (NC-∞ )
Краткое содержание: "Азирафель решил, что Кроули нужен массаж – значит, он сделает ему массаж. Ну, или Кроули три месяца кряду будет ежедневно выслушивать благие проповеди о пользе массажа – а потом все равно согласится. Потому что это невыносимо".
Примечание/Предупреждения: Гаптофобия, ПТСР, толкования св. Августина™
В тексте ничего не происходит, кроме массажа.
Вторая часть цикла, у которого, как у Революции, есть начало, а конец пока не просматривается. Первая часть здесь, а третья - тут.
Раскладка не имеет значения, пол и гендер героев не имеют значения, ничего не имеет значения, кроме любви и Непостижимого Плана.

Саундтрек к фику, для тех, кто любит саундтреки к фикам

На фикбуке - здесь.

1 - Кроули

«Перестань на меня так пялиться!» – хотелось выпалить Кроули, но он вовремя сдержался. Рявкни он так, Азирафель, конечно, сразу перестал бы. Чего Кроули на деле вовсе не хотелось. Вообще-то был бы рад, если бы на него так таращились круглые сутки. Просто… такие взгляды создавали ложное впечатление, будто они, посоветовавшись, все-таки остановились не на массаже, а на сексе. Хотя ангел, разумеется, ничего такого не имел в виду. Все творящееся творилось только в голове у Кроули, и он совершенно не мог прекратить этот неконструктивный процесс. Угораздило же его вообще об этом подумать! Шесть тысяч лет не думал – и прекрасно жил. А теперь никак не мог отделаться от навязчивых ассоциаций, которые очень мешали. «Ты демон, тебе положено думать… всякое такое», – попытался успокоить себя Кроули, но так и не понял, помогло ему или не очень.
В общем, он стоял перед Азирафелем голый по пояс, а тот на него пялился – как подозревал Кроули, из сугубо исследовательского интереса. Но физиономия у ангела при этом была такая, будто Кроули – не Кроули, а подлинник Джоконды. То есть, что-то исключительно красивое, ценное и примечательное. От чего было изрядно не по себе. Настолько, что хотелось превратиться в змею и уползти под шкаф. Кажется, ровно поэтому у Кроули дурацкие мысли о сексе и возникали. О сексе, о том, что Азирафель решил изваять его ростовую статую и примеривается, как это лучше сделать – с крыльями или без, или вот о том, что ангела переполняет энтузиазм от перспективы наконец применить на живом существе все, что он усвоил на экспресс-курсах массажа. Любое, самое дебильное, объяснение куда лучше укладывалось в голову, чем мысль, что на Кроули можно смотреть вот так просто так.
«Вообще-то это забавно, – подумал Кроули еще одну удачно отвлекающую от взглядов Азирафеля мысль. – Мы так давно знакомы, а он меня ни разу без одежды не видел. А я его – тем более». Это и правда было почти комично, учитывая, что без физической оболочки, в истинном облике, Азирафель видел Кроули постоянно. Как и тот его. Даже напрягаться слишком сильно было не надо: чуть сконцентрировать взгляд – и ангел начинал сиять, а за спиной разворачивались, как белый плащ, крылья. Зато как они выглядят в одной «одежде из плоти», никто из них не был в курсе. Очень забавно!
Эта смешная мысль его приободрила. Кроули вздохнул – и решительно направился к кушетке, отчего Азирафель наконец встрепенулся и отвел взгляд. Ее очень хотелось назвать с большой буквы: Кушетка. Зачем ангел вместо обычного массажного стола добыл этот образец антиквариата с гнутыми ножками, было ведомо лишь ему самому и Господу. Но оно впечатляло. Невзирая даже на то, что обивку Азирафель немедля перекрасил в свою любимую «шотландку». Так что Кроули даже не выдержал и поинтересовался, войдя в комнату: «Мы тут собираемся массажем или психоанализом заниматься?» – чем, само собой, немедленно смутил Азирафеля до розовых ушей. Таращиться тот зато нисколько не смущался.
На кушетку Кроули лег (или даже «возлег», это ее антикварному высочеству куда больше подходило) с чувством неотвратимости грядущего. Азирафель решил, что Кроули нужен массаж – значит, он сделает ему массаж. Ну, или Кроули три месяца к ряду будет ежедневно выслушивать благие проповеди о пользе массажа – а потом все равно согласится. Потому что это невыносимо. Хотя, по правде сказать, демон вовсе не был уверен, что массаж как-то поможет… с его симптомами. Точнее, он был свято уверен, что с ними не поможет ничего. Кроме Благости Господней, которой ему по определению не положено.
Лениво повернув голову набок, Кроули увидел, как ангел, сняв пиджак, закатывает рукава. И в таком виде ужасно напоминает доктора из какой-нибудь викторианской больницы. Особенно в сочетании с Кушеткой и остальным магазином, где вещи возрастом меньше полувека нужно было старательно выискивать. Зрелище отчего-то показалось Кроули уютным, очень расслабляющим. И он действительно почти смог расслабиться, как ему казалось, когда Азирафель велел:
– Расслабься, – ровно в тот момент, когда на спину Кроули легла его ладонь, щедро политая массажным маслом. И прошлась сверху вниз, до поясницы.
«Твою мать, как ты себе это представляешь – расслабься?!» – мысленно завопил демон, потому что рука ангела оставила на спине широкий след из обжигающе горячих мурашек, которые расползались оттуда по рукам и ногам, заставляя их нервно подрагивать. Кроули, определенно, все еще реагировал на прикосновения Азирафеля слишком сильно. Противоестественно. Болезненно. Хотя был практически уверен, что после тех… продолжительных объятий, его попустило. Но попускать оно даже и не собиралось. Оно собиралось сожрать Кроули мозг в процессе его тщетных попыток расслабиться, пока его физическое тело за каким-то хреном желало трястись от прикосновений ангела, как от тропической лихорадки. Прекрасное времяпровождение, что и говорить… Зато, учитывая, что быстро это не кончится, есть время подумать, с какого перепуга Кроули вообще так реагирует. Что за ерунда с ним творится, в конце-то концов?
– Ты… уверен, что это удачная идея?.. С массажем… – выдавил он, когда рук на его спине стало две, а мурашек – численностью не меньше, чем с армию США. Причем они явно начинали Третью мировую и приступили к боевому развертыванию и последующему марш-броску.
– Уверен, – коротко ответил ангел, который почему-то продолжал быть очень немногословным для себя.
Кроули собирался обдумать эту странность в поведении, но вышло у него с трудом, потому что мурашки пошли в атаку на превосходящие силы противника. Те, которые возникали из-за левой руки Азирафеля – на тех, которые возникали из-за правой. Это, определенно, было слишком. Возможно, Кроули просто не годился для такого количества прикосновений. Или для такого количества ангельских прикосновений… Все остальные, посторонние, Кроули, помнится, переносил намного легче. Как-то же ему удались эксперименты в античном Риме. (Опять про секс! Сколько можно уже?) Или тогда он был еще ничего, а за последующие две с небольшим тысячи лет испортился. Или ангелам просто нельзя трогать демонов и наоборот…
Хотя нет, раньше они пожимали друг другу руки и все в таком роде. И было нормально. Значит, эта версия не годится. Ужасно дурацкая. Он вообще ее подумал только потому, что соображал плохо. И чем дальше, тем хуже: ощущения от прикосновений каким-то образом заняли в сознании практически все свободное место. Хотя Кроули всегда полагал, что пространства там предостаточно. Туда, в конце концов, целая туманность влезала в свое время и еще парочка соседних звезд. А это намного больше, чем какие-то там ощущения физической оболочки, и… Нет, он определенно был не в порядке. И непонятно, для чего массаж нужен, когда у него прямо сейчас ничего не болит. И болеть не собирается. Он ничего похожего на боль не чувствовал вовсе – ни в лопатках, ни в крыльях, ни вокруг…
Все, что он чувствовал – что у него спина горит, будто ее кипятком облили. И когда руки Азирафеля скользили по ней туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, хотелось задрожать и податься навстречу, чтобы еще сильнее… Куда уж еще сильнее?.. Дурацкое тело! Делало такую чушь… Потому что ему, телу, было приятно. Ладонь у Азирафеля была такая же мягкая и теплая, как его улыбка, Кроули почувствовал это, когда сжимал ее в своей совсем недавно. А сейчас ладоней было две, и они все время что-нибудь делали со спиной Кроули, будто Азирафель улыбнулся ему сто пятьдесят раз подряд и уже заулыбал до полусмерти, но не собирался останавливаться. Вообще-то и одной улыбки ангела порой могло быть многовато, так что от нее хотелось зажмуриться, чтобы не ослепнуть. И единственного прикосновения тоже могло быть слишком много… А тут их оказалось столько! «У меня переизбыток приятных ощущений», – наконец выставил себе верный диагноз Кроули, после чего все же расслабился. Неожиданно для себя самого.

2 - Азирафель

Сильнее всего Азирафель сейчас боялся Кроули… оскорбить. Задеть неловким словом, растревожить что-нибудь, что тревожить не следует – и сломать, испортить то, что видел и ощущал сейчас почти так же ясно, как физическую оболочку демона. Поэтому он практически ничего не говорил. Если он куда-то не туда надавит или что-то не так повернет, это будет не очень страшно, легко поправимо. А здесь… Собственно, последние минут пять ангел пытался подобрать тому, что он видел, подходящее наименование. И терялся в облаке слов, вычитанных из горы книг, старых и новых, не находя нужного. Он увидел это безымянное нечто там, в соседней комнате, когда Кроули протянул к нему руку – и Азирафелю показалось, что воздух между ними сломался с хрустальным звоном, так пронзительно было это видеть, ощущать. То, которому он не мог подобрать слова, которому, быть может, нужно было не одно слово, несколько, много – тех, которые смогут верно рассказать о том, что демон так долго и так сильно прятал внутри. А потом он позволил Азирафелю увидеть: краешек, кусочек, словно луч, пробивающийся в узкую щель из-за приоткрытой двери. И тогда ангел шагнул навстречу и обнял – пока успевал, пока было можно, пока выходило – чтобы постараться никогда больше не отпускать.
Он не мог сказать ничего увереннее, нежели «постараться», потому что это было трудно. Привычный Кроули вернулся к Азирафелю буквально через пару секунд после того, как они разжали объятья. Обозвал массажер баклажаном и сообщил, что он ему не нравится, потом целых три с половиной раза подряд попытался отказаться от массажа и, кроме того, высказал сомнительное замечание про кушетку. Азирафель любил его таким – уже не первую тысячу лет, так давно любил, что представить не мог, как бывает иначе. И эта любовь его ослепила. Ангел вовсе не был уверен, что теперь ясное зрение до конца вернулось к нему. Ведь он же думал, он всерьез думал, что наконец понял тогда, после неслучившегося Апокалипсиса, что творится у Кроули внутри. И ошибся снова.
«Глупый ангел!» – отругал себя Азирафель. Наивный, беспечный слепец – вот кто он такой. Он воспринимал изменения в их отношениях как нечто вполне естественное, практически очевидное… Они стали ближе, им ни к чему старые условности, от которых наконец можно с легким сердцем отказаться, и это хорошо. Все к лучшему, все к счастью. Тем более к счастью, что Азирафель наконец может предложить Кроули заняться его спиной, которая ангела беспокоила последние три с половиной тысячи лет (он еще отругал себя тогда, что раньше не заметил). И не знал, не подозревал даже, предположить не мог, как эта их не-близость была мучительна для его демона – как долго, сильно, больно это его терзало. И Азирафель был перед ним виноват во много большем, нежели непростительно долгое отсутствие помощи со спиной.
«Сколько? – спрашивал он себя. – Две тысячи лет, дольше?..» Кроули сказал: «Ты мог сделать это еще в Риме»… но, может, лишь потому, что до тех пор ангел вовсе не был похож на того, кто способен это сделать. А вовсе не потому, что раньше Кроули не был к подобному готов. Они могли бы стать ближе, еще в Риме. Азирафель теперь хранил эти слова в сердце, как драгоценное признание. Это оно и было, признание в том, как мучительно, бесконечно его демон жаждал этой близости. И в том, насколько невозможной он ее считал. Признание в том самом, чему никак не выходило подобрать нужного слова, в том, которое Кроули так долго прятал, а теперь показал. Этому неназванному так невыносимо сильно был нужен Азирафель, а тот не приходил. Оставался невозможно, недопустимо далеко от самого дорогого ему создания, самого ценного и важного во всей Сотворенной Вселенной.
Кроули дрожал. Эта странная лихорадка не унималась до конца ни пока Азирафель обнимал его, ни потом. Хотя демон вел себя как обычно, но когда так хорошо кого-то знаешь, неизбежно видишь даже малейшие изменения в знакомых наизусть движениях. И Азирафель знал, что его демон все это время напряженно, едва заметно подрагивает. И попросил его расслабиться, надеясь, что Кроули послушает и попытается. Вполне возможно, он действительно попытался, вот только это не помогло. Почему-то от прикосновений, которые должны были стать расслабляющими, дрожь стала еще сильнее. Стала крупной и заметной, будто у Кроули температура под сорок подскочила – чего с его демоническим телом случиться в принципе практически не могло. И он действительно был слишком горячий, и сердце у него билось учащенно, а дыхание стало неровным и прерывистым.
Азирафель перепугался не на шутку! Да что там, он почти запаниковал: такие вещи с их телами могли происходить только если все было очень-очень плохо. Вот только ангел не представлял, что могло случиться. Ведь он пока даже старался не трогать там, в том месте, где должно было болеть, где из спины вырастали невидимые обычному человеческому взгляду черные смоляные крылья. Он ничего страшного не делал, а Кроули было плохо настолько, что впору было подумать, будто с демоном… происходило то, о чем лучше не думать. Даже на всякий случай не представлять. Потому что развоплощение для них обоих теперь означало вещи куда худшие, чем бумажная волокита. И к тому же оно неизбежно значило – остаться без второго, оказаться в опасности, когда некому прийти на помощь. Так что куда как лучше было подумать о том, что творится с Кроули и как, к Дьяволу и Господу, его спасать от этого.
Азирафель уже открыл рот, чтобы испуганно спросить: «Что с тобой?» – когда Кроули тоном ребенка, которому очень не хочется пить горькое лекарство, поинтересовался, точно ли идея с массажем так хороша. И ангел все понял. На него волной накатило облегчение, а следом – такое же пронзительное сопереживание. Его демон был напуган. Чересчур сильно для такой совершенно нестрашной, в сущности, ситуации. Панически. И это действительно значило, что Кроули очень плохо, но он не мог от этого умереть. Слава Господу! Зато мог глубоко страдать, две тысячи лет, а может и дольше… Желая прикоснуться и пугаясь уже одного своего желания, а уж тем более самих прикосновений.
«Тише, мой дорогой. Все в порядке. Успокойся», – хотелось сказать ангелу и снова обнять. Прижать к себе, словно защищая своего демона от Ада, от страха, от него самого, ото всего на свете. Но Азирафель не стал, бросив лишь одно короткое «уверен» в ответ на сомнения Кроули. Он все еще опасался сказать неподходящие слова, от которых Кроули, скорее всего, перестанет пугаться, но вновь захлопнется, как раковина. И неизвестно когда и как удастся снова ее открыть, если ему настолько страшно. Азирафель никогда раньше не видел и не слышал, чтобы у демона или ангела случалась паническая атака, но если подумать, ничего невозможного в этом не было. В отличие от гриппа, паника начиналась в сознании. А разум демона мог сотворить с его физической оболочкой очень многое, и паническую атаку в том числе. И творил, прямо сейчас. И ангелу нужно было сделать так, чтобы он перестал, при этом не испортив все остальное, хорошее… прекрасное.
Ангел боялся неверных слов, но для того, чтобы выразить чувства, эмоции, переживания – слова никогда не были обязательны. И если Кроули пугался прикосновений, его можно было попытаться успокоить… ими же. Тем, что они вовсе не страшные, чем бы они так его ни пугали. Мягко, но уверенно сжать ладонями плечи – это просто, это значит: «Не бойся». И погладить вниз по спине: «Все хорошо». А потом дальше, сложнее, Азирафель вполне мог сказать руками несказанное раньше: «Тише, мой дорогой. Все в порядке. Успокойся». И еще: «Я с тобой, я тебя люблю, и мы вместе с этим справимся». Они как-то справились с Апокалипсисом, в конце-то концов, и сейчас у них тоже все получится. Раз уж Кроули не собирается от него никуда развоплощаться, раз уж они вместе.
Дыхание постепенно успокаивалось, Азирафель и слышал это, и ощущал под руками – и улыбался. «Вот и чудесно, – говорили Кроули его пальцы и ладони. – Слава Господу, теперь все точно в порядке…» А потом он и сам себе позволил наконец расслабиться немного, обратить внимание не только на ощущения Кроули, но и на свои собственные. Азирафелю, в конце концов, было любопытно – так близко и много трогать его впервые. «Определенно, массаж для этого годится куда лучше, чем секс. Да и полезнее намного», – умиротворенно рассудил ангел. Хотя и то, и другое позволяло познакомиться с чужим телом довольно близко. Но из того, что Азирафелю было известно о плотской любви, это зачастую оказывалось довольно торопливым и сумбурным процессом. А сейчас у него было сколько угодно времени, чтобы рассмотреть и пощупать Кроули как следует, не спеша, пускай и только со спины.
Телу Кроули, тонкому, гибкому – очень подходило слово «змеиное», выражаясь и образно, и прямо. Сложно было представить его в каком-то ином телесном облике, по правде сказать: все же оболочка всегда в большей или меньшей мере отражала содержание. «И то самое, скрытое содержание, которое ты сегодня впервые разглядел, она отражает тоже», – вдруг осенился Азирафель, проводя пальцами вдоль выступающих позвонков. Пальцы будто перекатывались по косточкам ребер, которые на худощавой спине было легко нащупать: вниз, вверх и снова вниз… Впереди, там, куда двигались руки, маячили острые лопатки – именно откуда росли крылья. Там Азирафель до сих пор трогал Кроули с осторожностью, хоть и знал, что придется намного сильнее, если он действительно хочет помочь. Но ангел все же опасался сделать слишком неприятно, чересчур больно. Потому что Кроули выглядел сейчас… ужасно хрупким. И Азирафелю хотелось касаться исключительно бережно этого прочнейшего из возможных в природе тел, способного пережить очень многое. Потому что Кроули казался ему в эту минуту невероятно уязвимым внутри и снаружи. Везде, весь целиком. У Азирафеля ненадолго перехватило дыхание от неожиданного трепета внутри. Он взволнованно закусил губу, а потом наконец назвал то, что видел перед собой, нужным словом. Хрупкость.

3 - Кроули

Если закрыть глаза, Кроули начинало казаться, будто он плывет среди звезд. Как тогда, раньше… до всего, до того, как он стал тем, кем был сейчас. Он любил так делать – звезды были такие красивые, их можно было трогать, гладить, зажечь ярче или притушить. Однажды он, помнится, не рассчитал и сколлапсировал сверхновую в черную дыру. Как же ему тогда влетело! Хотя не так уж и страшно, если вдуматься… По сравнению с тем, что было потом, вообще ничего не очень страшно. О последнем, впрочем, думать не хотелось. Он и старался не думать, продолжал плыть, ощущая, что сейчас все, может быть, даже лучше, чем тогда. Раньше он был один, а теперь у него есть Азирафель. Рядом с ним. Кроули чувствовал его руки на спине – и это возвращало его к телесной оболочке. Отчасти. Крылья все равно казались непривычно осязаемыми. Он даже приоткрыл глаз, чтобы проверить, не материализовал ли их так же случайно, как схлопнул когда-то сверхновую. Но крыльев не было. Зато Азирафель был. Это успокаивало, и можно было снова закрыть глаза – и плыть. И ощущать.
Когда непонятные бурные реакции тела Кроули закончились, все стало очень даже неплохо. Хоть и странновато. Ему казалось, что спина у него мягкая, как глина, и Азирафель прямо сейчас вылепливает из нее что-то новое. Или проминает на ней веселенький узорчик. Или неприличное слово… впрочем, нет, это ангел не стал бы. Хотя было бы забавно. Кроули никогда не ощущал себя таким… пластичным. Даже в змеином облике. Наверное, в этом и заключался смысл массажа. Но он все равно зачем-то думал, что тело реагирует так именно на Азирафеля. От него оно становилось мягче. Весь Кроули становился мягче… В кои-то веки мысль об этом почти не казалась пугающей. Только на краю сознания маячила совсем смутно дурная уверенность, что долго так хорошо быть не может. Как нельзя бесконечно плыть среди звезд. Обязательно наступит проклятое «потом».
– Сейчас может быть несколько неприятно, – голос Азирафеля, привычно мягкий, все равно заставил слегка дернуться. Будто «потом» уже наступило. Но Кроули тут же обозвал себя идиотом. Это же лечебный массаж, там что-то такое должно быть, вроде, чтобы надавливали, а оно хрустело. И оно вполне может быть неприятно, в самом деле.
– М-хм, – невнятно согласился Кроули, а потом ощутил… ничего. Возле лопаток и вокруг чувствительность тела уверенно стремилась к нулю.
«Ну логично, – рассудил Кроули. – Не чувствую – вот оно и не болит». И тут же задумался, стоит ли соврать Азирафелю, что ему стало лучше после массажа, чтобы тот не расстраивался, или сказать честно. Что ему и так плохо не было. Никак не было. А потом что-то и впрямь хрустнуло, и Кроули услышал – будто кто-то говорил у него в голове, прямо между ушами.
«…и Она отвратит навеки лице Свое…»
«Зачем?..» – подумал Кроули, стараясь прогнать эти драные слова из собственного сознания. Но они не уходили.
«… навеки… лице Свое…»
Ему очень хотелось снова ощутить руки Азирафеля. А он продолжал практически ничего не чувствовать. И это почему-то было… страшно. Так же страшно, как недавно было страшно, что его касаются. Кроули только сейчас понял, что тогда зачем-то напугался. Что в этом могло быть пугающего, господи?.. Господи.
«…отвратит навеки… и не коснется Она дланью…»
По лопаткам рассыпались мурашки. Маленькие и колючие-преколючие. Как звезды – не там, давно, когда они были близко, а потом. Когда они стали далеко. Сперва Свет погас и сделалось темно, а потом он увидел, как эту темноту протыкают точками непривычно далекие, совсем маленькие теперь звезды. И глупо подумал, что их тоже не увидит никогда больше.
«…и Она отвратит навеки лице Свое…»
Руки Азирафеля снова появились целиком как-то вдруг, следом за мурашками. И Кроули изумился. Ему казалось, тут не должно было быть ничьих рук. Ничего. Только темнота и такие неправильно крошечные звезды. Но Азирафель был здесь. Его руки были, так неожиданно сильно, что Кроули показалось, будто ему сейчас позвоночник вомнут в грудную клетку. Но так ангел тоже не стал бы, как не стал бы неприличное слово.
«…и не коснется Она дланью…»
Когда падаешь – никто не держит. Такое правило. Но Кроули сейчас, когда он чувствовал, что падает, держали. Вот прямо между лопаток, двумя руками. И что-то там мяли еще. И он никак не мог отделаться от чувства неправильности. Что так не должно быть. Что должно быть только темно. И звезды. А потом и они тоже погаснут. И будет очень больно.
– Больно, – хрипло выдохнул Кроули, потому что и впрямь стало. Горячей волной, от позвоночника по лопаткам, а оттуда – по невидимым сейчас крыльям, которые распахнулись в стороны от резкого, пронизывающего ощущения. А руки держали все равно. И все еще было странно. Зато страшно больше не было.

4 - Азирафель

Азирафель видел перед собой крылья, совершенно ясно и безо всяких дополнительных усилий, будто Кроули их вдруг материализовал. Но, разумеется, ничего подобного не случилось: войди сейчас в комнату обычный человек, он ничего не заметил бы. Может, та славная девушка, пра-пра-пра-правнучка Агнессы Псих, могла бы, если бы постаралась… Но просто так они были видны лишь Азирафелю. Два больших, смолянисто-черных, красивых крыла, напряженно расставленных в стороны. Ангел мог их рассмотреть и мог до них дотронуться, только лишь он один… И он даже не успел этого толком осознать. Потому что Кроули стало больно. Наконец стало, должно было стать, прежде, чем станет лучше – но Азирафель не мог взирать на эту боль с тем отстраненным вниманием целителя, с которым взирал сотни лет на страдания человеческие, сопереживая, но сохраняя здравомыслие. Потому что… потому что не мог. Потому что это был Кроули. И потому что Азирафель прекрасно понимал, от чего ему больно и от чего распахнулись черные крылья, которых в материальном мире не было видно. Им тоже было больно. Именно им – и было больно.
В жизни ангела случались вещи, о которых он чаще всего старался не думать. Хотя вообще-то думать Азирафель очень любил и думал все время и обо всем на свете, а зачастую – не мог перестать, даже когда ему велели просто выполнять Небесные инструкции и следовать Божественному Плану. Он сразу зачем-то начинал размышлять, в чем именно заключается пресловутый План и верно ли он, а также его начальство, понимают суть инструкции. Именно размышления некогда привели к тому, что Азирафель дал пылающий меч людям, именно они привели его на авиабазу, где он немного помог людям предотвратить Апокалипсис. Но иногда случались вещи… события… когда Азирафель не мог ничего дать. И не мог ничего предотвратить. И ничего уже нельзя было изменить, потому что все уже случилось. Еще до начала времен – и навсегда.
Он никогда не думал и не предполагал, что случившееся будет таким… Он верил, что Она не только Справедлива, но и Всемилостива. И верил, что Небесное воинство сражается за правое дело. И все это не было неправдой: те, кто пошел войной на Господа, не делали доброго, а делали дурное, и остановить их было благом, и наказание, отмерянное Ею, было справедливым. Но дальше… дальше было слишком. И было страшно. И совсем не хорошо. «Что падает, то нужно еще толкнуть!» – глупая фраза из глупой книжки, написанной несчастным человеком, поссорившимся с Ней едва ли не сильнее, чем Падшие, сидела в мозгу, как заноза. Они падали – а их толкали. Тех, кто не хотел принимать наказание, тех, кто чересчур боялся, тех, кто и так уже был осужден и приговорен. «И кого вы не научите летать, того научите быстрее падать!» Этого не было в Плане, этого не было в инструкции, этого не было в приговоре, вынесенном Ею. Того, что нужно толкать тех, кто ошибся и оступился, кто уже был наказан. Толкать тех, кто падает, чтобы падать им было еще больнее. Азирафель знал, что так – намного больнее. И сердце его летело вниз вместе с каждым новым Падшим, каждый раз. И он ничего не мог им дать и ничего не мог предотвратить.
Чаще всего Азирафель старался об этом не думать, не вспоминать, не тревожить попусту терзание, которое невозможно утолить. И чаще всего – не мог, он был обречен размышлять обо всем, что видел, с самого своего сотворения. Такие глупые, нелепые попытки: не думай о демоне, когда видишь перед собой демона. Не думай о том, что он – самое упрямое существо, которое ты когда-либо встречал. Не думай о том, сколько раз толкали его… прежде чем он… нет, не согласился упасть, он никогда бы не согласился… иначе не был бы собой… Не думай о том, сколько раз толкали его, прежде чем он перестал сопротивляться. Прежде чем больше не смог противиться. Не думай о том, что значит его боль в физическом теле. О том, что у него болит на самом деле. Не думай. Невозможно. У Азирафеля никогда не выходило.
А теперь он смотрел на эту боль, вставшую перед его глазами под движениями его же рук. Кроули был самым упрямым, а еще – самым хрупким. Так что им пришлось побить его на мелкие осколки, прежде чем он перестал сопротивляться. И это было очень больно. Азирафель смотрел, широко открытыми глазами, на то, о чем столько веков старался не думать – и своим малодушием продолжал причинять боль. Столько боли! Слишком много боли… Ангел не хотел, чтобы ее становилось больше, никогда больше. Ее должно было стать меньше, он обязан был сделать так, чтобы ее стало хоть немного меньше. Он пока еще не знал, не представлял, как именно. Но сейчас, сейчас впервые за целую вечность – он мог дать и предотвратить мог тоже. Ради одного-единственного Падшего, который дорожил им, слабым малодушным ангелом, больше собственной жизни. И которым Азирафель дорожил ничуть не меньше. Который оказался лучше, в мириады раз лучше всего Небесного воинства вместе взятого. А они толкали его… Сколько раз?.. Как больно?..
Этому не могли научить на курсах массажа, этому вовсе никто не мог научить. Никто, кроме Нее, не знал, что тут можно поделать, а Она как всегда молчала. Все, что было у Азирафеля – старое, но очень дельное врачебное правило: лечи причину, а не симптом. И еще – крылья, смолянисто-черные, такие красивые, которые были сейчас видимы ему одному, которых мог коснуться только он. И Азирафель просто взял и положил руки на черные перья, потому что не мог поступить никак иначе. И ровно этого и хотел с самого начала, и, разумеется, не мог сказать Кроули ничего из этих своих мыслей, переживаний и побуждений. Тот сбежал бы и от намека! Ангел мог сказать только: «Давай я сделаю тебе массаж», – и надеяться, что демон согласится.

5 - Кроули

Так было больнее. Когда руки касались крыльев, было больнее, чем когда касались спины. Намного. Там, где спина – совсем не сильно. А здесь – очень. Хотя он знал, что бывает хуже… Больше. Но все равно дернулся. Махнул крыльями. Не двинулся с места. Руки удержали, руки держали крепко. Больно. И зачем-то опять страшно. Руки ангела на крыльях – страшно?.. Когда ангел касается – страшно?.. Совсем недавно было… Страшно, когда трогает ангел. Нет. Не так. Больно. Трудно думать. Не так. Когда касается он – хорошо. Когда держит – не страшно. А потом снова страшно. Больно. Когда. Трогает. Страшно. Что. Толкнет. Крылья дергаются. Он весь дергается. Чтобы не толкнули. А его держат. Страшно. И еще больнее. И все равно – бывает хуже. Когда ломают крылья – хуже. Когда упал – хуже. Больно. Руки не толкают. До сих пор. Держат. Зачем-то держат. Ему же нельзя! Ангелу – нельзя. Когда падают – нельзя держать. Такое правило. Держать – нельзя. Толкать – можно. Ломать тоже. Держать – нет. Ему нельзя! «Хватит!» – «Нет». Кажется, они говорят вслух. Язык человеческий. Не Тот. Но слова все равно будто звучат прямо в голове. И больно. Крылья взмывают вверх. Потом – резко падают вниз. Бешено бьются. Чтобы отпустил. Ему нельзя! Не нужно! «Пожалуйста, перестань!» – «Не могу». – «Тебе нельзя!» – «Можно, мой дорогой, сейчас можно». Больно. Страшно. В голове такая муть… кроваво-бурая муть. Связные мысли пробиваются через нее с трудом. Где-то там, за мутью, он уже знает, что ангел делает. Что?.. Больно. Крылья горят. Бывает хуже. Когда упал – горят куда хуже. Что. Ангел. Делает?.. Держит. И падает. Нельзя держать. Такое правило. Если держать – тоже падаешь. Он падает. Ангел держит. Значит, они падают вместе. Не тогда. Не всегда. Сейчас. Тогда нельзя – сейчас можно. Всегда – он падает один. Сейчас – они падают вместе. «Хватит!» – «Тише, все хорошо». – «Плохо! Тебе нельзя! Ты не выдержишь!» – «Я?..» Больно. Страшно. Не про себя. Страшно – не про себя. Про ангела. Пусть перестанет! Не нужно! Крылья дергаются. Еще. Снова. Больно. Он может долго дергаться. Он помнит. Очень долго. «Я. Не. Хочу. Чтобы. Ты. Выдерживал». – «Боюсь, это мне решать, мой дорогой». Больно. Крылья полощут, дергаются снова. А их держат. Гладят. Снова держат. Гладят еще. Больно. Горячо. Боль превращается в огонь. И от этого должно стать окончательно, нестерпимо больно. Но не становится. Руки держат. Гладят. Расправляют крылья. И почему-то больно меньше. Только горячо – сильнее. А больно – меньше. Руки гладят крылья. Те распахиваются в стороны на всю ширину. А потом складываются. И все. Совсем больно почему-то так и не наступает. Руки возвращаются на спину. Руки продолжают держать. Даже сейчас.

6 - Азирафель

Люди редко задумываются над тем, насколько буквален смысл слова «сострадание»: со-страдание, совместное страдание, разделенное с тем, к чьей боли ты склонился с сочувствием. Если ты разделишь свою боль с кем-то еще, ее станет меньше – и тебе сделается легче, непременно. Лишь бы нашелся в мире тот, кто готов забрать себе часть твоей боли, пережить ее вместе с тобой. Слишком многие и слишком часто оказываются не готовы, и от этого так много страданий в мире. Поскольку никакого иного пути у сочувствия нет, иначе оно называлось бы каким-нибудь другим словом. Люди слишком часто об этом не помнят. Азирафель помнил об этом всегда и считал, что ангелу Господнему нельзя забывать эту истину ни на минуту. Впрочем, со всей очевидностью, его мнение далеко не все разделяли. Но ему сейчас не было ни малейшего дела до этих «всех», только лишь до одного, который перестал быть ангелом уже давно, бесконечно давно. И оттого, что он перестал им быть, ему стало очень больно. Настолько нестерпимо сильно, что вынести это одному – совершенно невозможно.
Кроули никогда не сказал бы об этом вслух сам, никогда не стал бы говорить об этом с Азирафелем, даже спроси тот прямо. Закрылся бы, как он всегда делал, ощетинился колким сарказмом, которого ангел так долго и так малодушно боялся и не подходил ближе. Не прикасался, не обнимал, не лез в душу, не донимал чересчур разговорами, не настаивал – совершал великое множество глупостей, за которые ему сейчас было нестерпимо стыдно. Потому что пока Азирафель не делал, Кроули страдал и всегда, бесконечно, целую вечность падал – и всегда один. Теперь ангел со всей ясностью понимал, что его демон никогда бы не согласился, ни за что на свете не отдал бы сам даже каплю своего нечеловеческого страдания другому. И особенно не отдал бы Азирафелю.
Из насильного причинения добра никогда за всю историю человечества не выходило ничего хорошего, но ангел и не стал бы насильно. Точнее, не смог бы. Поэтому он и не делал ничего такого, он просто держал, когда его демон начал падать, держал и не отпускал – и все, больше ничего. И даже когда тот начал отбиваться, не отпускал все равно. «Это похоже на спасение утопающего», – сказал себе Азирафель, и эти слова его успокоили. Если бы он был человеком и не мог просто взять и вытащить другого человека из воды Божьим чудом, отпустил бы он того, кто брыкается, плещет руками и ногами, требует срочно прекратить его спасать? Нет, разумеется, не отпустил бы. Вот и сейчас тоже – не отпустил.
Бедный, несчастный демон! Ему было так плохо, что он всерьез напугался, будто Азирафель может упасть вместе с ним. Но от сочувствия к тому, кто сломал ногу, твоя собственная нога не сломается. И от сострадания нельзя упасть, можно только возвыситься. Хотя ангел себя возвысившимся ни капли не ощущал, он до сих пор чувствовал себя бесконечно виноватым перед своим демоном. За то, что не был с ним раньше, за то, что тот огромную, невероятно долгую часть вечности падал один. За то, что всю эту боль Кроули приходилось выносить самому. Потому что невыраженное сочувствие не имеет смысла, оно не утешает страждущих и не врачует ран. Оно, застоявшееся, перебродившее внутри, отравляет тебя самого, как медленный яд – потому что не стало чьим-то лекарством.
Кроули боялся, что Азирафелю будет слишком больно от сочувствия и он не выдержит этой боли. Но ангелу было куда хуже, куда больнее от несочувствия, смешанного с горечью многовековой вины. За то, что не приближался сам, за то, что не позволял приблизиться к себе, за каждое напоминание о Падении, которое сорвалось с его губ, когда ему хотелось сказать совсем другие слова. За то, что Азирафелю было страшно, ровно так же, как тем, кто толкал Падших вниз. У него было достаточно времени, чтобы понять, почему они так поступали – они просто боялись. В точности как он сам боялся сделать шаг к тому, кого Небеса называли врагом. Тем, совсем глупым, еще глупее Азирафеля, ангелам было страшно, что сожаление о тех, кто падает, низвергнет их вниз следом. И они толкали. «Что падает, то нужно еще толкнуть!» Невероятно нелепая, странная мысль, что сострадание может сделать тебя демоном. Так глупо!
Впрочем, сам Азирафель оказался немногим умнее. Терзал их с Кроули обоих столько времени, так бесконечно долго! Но он мог все исправить теперь, прекратить этот бесконечный кошмар. И держать, держать, держать своего демона, пока тот падает, не выпускать из рук. Разделить с ним все, от начала и до конца, чтобы ему было легче падать, чтобы ему не было так больно. И Азирафель не просто мог это выдержать – сострадания в нем за это время скопилось много больше, ему не хватало выхода, и оно рвалось наружу, прямо из груди, к тому, кому было предназначено. И когда крылья Кроули угомонились, улеглись вдоль тела и скрылись от глаз, когда Азирафель снова положил ладони ему на спину и ощутил, что боль проходит, когда он понял, что все кончилось и больше ничего дурного и страшного сейчас не случится – внутри будто разжалась туго напряженная пружина. Он опустился на колени и зарыдал, обхватив своего демона за плечи, обо всей той боли, которую раньше не утешил.

7 - Кроули

Кроули подскочил с кушетки мигом и только потом вспомнил, что у него вообще-то спина болит. И она, конечно, болела – как-то ошеломляюще несильно, несмотря на резкое движение. Боль горячо пульсировала под кожей, собираясь, кажется, только уменьшаться, а не усиливаться. И Кроули прекрасно знал, в чем причина. Точнее, в ком. В одном дурном ангеле, который сейчас рыдал, вцепившись ему в плечи так, будто Кроули собирался улететь прямо в окно и больше не вернуться. Он соскользнул с кушетки на пол, в одно сложное извилистое движение – и обнял Азирафеля. Тому сейчас явно было нужнее, чтобы его обнимали, чем Кроули. Ангел надсадно всхлипнул и уткнулся лицом ему в грудь, продолжая бурно рыдать и орошая Кроули слезами. Они были горячие и мокрые, их было так странно чувствовать кожей…
– Эй, ангел, ну что ты! – попытался Кроули очень невнятно его утешить, неся какую-то бесподобную чушь, непонятно к чему. – Все в порядке, я в порядке. И с тобой! И никуда уже не денусь… Куда же я от тебя денусь! Ну, посмотри на меня!
Азирафель поднял на него глаза, которые от слез сделались какого-то совершенно бесподобного цвета, светлого и прозрачного, как ясное небо ранней осенью. И ничего не ответил, смотрел просто. А Кроули принялся машинально вытирать ему мокрые щеки ладонью, спохватился, выругался, сотворил платок – и продолжил вытирать уже им.
– Все в порядке! Все хорошо. Теперь-то! – продолжил Кроули молоть языком, только теперь наконец и сам начиная понимать, о чем говорит. – Я с тобой, ты со мной – и никто нам не запретит. Пусть только попробуют, я на них посмотрю… На то, что от них останется.
У него внутри разрасталось, похожее на огромный воздушный шар, облегчение. И вовсе не от того, что спина меньше болела. А от этого неожиданно яркого, одуряющего понимания, что они могут просто быть вместе и все. И нету ни единого правила и закона, которые могли бы им это запретить. И ангел плачет сейчас о том, что раньше так не было – с самого начала времен, еще до их начала. А Кроули пытается его утешить. И это все было каким-то странным образом правильно.
– Тебе нужно лежать, – неожиданно сообщил Азирафель. – Ляг, пожалуйста, обратно на кушетку. У тебя спина, тебе сейчас нужно лежать!
– Небесный идиот, – с нескрываемым умилением сказал Кроули, продолжая старательно вытирать ему слезы. – Не лягу, пока ты не успокоишься. И не объяснишь. Зачем, ангел?.. Какого дьявола тебе в голову взбрело?..
Кроули нахмурился, потому что думать об этом было куда больнее, чем болела у него сейчас спина. Совсем неприятно. Азирафель был Ее ангелом, лучшим из них, самым светлым – и не должен был ощущать ни крошки из того, что отмеряно Кроули, никогда. Не должен был знать, как это бывает. Что чувствуешь, когда падаешь. Зачем он?.. Даже вот так… опосредованно. Зачем принимать на себя предназначенное лишь демону страдание?
– Просто я все равно это чувствую. И какой в нем тогда прок, если ты при этом – нет?.. – ответил Азирафель с какой-то изумительной простотой и легкостью, слегка качнув головой и улыбнувшись сквозь слезы.
А у Кроули в горле встал огромный такой, колючий комок – и отказывался двигаться хоть куда-то, и ни слова сказать не давал. Просто чувствует… просто! Вот это все, Бог весть сколько времени – просто чувствует. Со-чувствует. Молча. Зачем-то сочувствует… ему, Кроули! Настоящий ангел Небесный. И дурной совершенно. Кроули закусил губу, а потом осторожно взял руки Азирафеля в свои и перевернул ладонями вверх. Выглядели они так, будто Ангел очень долго ехал на них вниз по неровной наклонной поверхности. В фигуральном смысле это, в общем-то, так и было.
– Ой! Я даже не заметил… – с искренним удивлением посмотрев на свои руки, изрек этот эфирный олух и уставился на Кроули, трогательно возведя брови домиком. А потом, будто спохватившись, протараторил: – Совершенно точно не хуже, чем твои ноги после той церкви. Я тебе, полагаю, за тот раз кое-что должен, до сих пор. И пройдет быстро.
Будто то, что Азирафель сейчас сделал, было хоть немного сопоставимо с пресловутой историей в церкви! Будто оно в принципе было сопоставимо хоть с чем-нибудь в этом мире! То, что только что сотворил для него его ангел. Это было нечто настолько большое и прекрасное, что дышать становилось больно – и в ответ внутри Кроули тоже возникало что-то такое, теплое и пронзительное, от которого горло сжимало еще сильнее. Да и плевать, все равно словами такого не скажешь… Не выразишь.
Он судорожно сглотнул, неровно вздохнул – а потом наклонился и поцеловал ангела прямо в середину правой ладони. И под его губами руки принялись заживать, и это снова было правильно, так, как нужно. Он целовал их обе, везде, до самых кончиков пальцев, самые невозможные и невероятные во всей Вселенной – и такие настоящие, живые и теплые. Самозабвенно, целиком и полностью растворившись в ощущениях рук под своими губами, а потом поднял голову и наткнулся на взгляд Азирафеля, который смотрел на него совершенно завороженно, и его глаза лучились мягким чистым сиянием. И от этого стало окончательно пронзительно, так что Кроули показалось, что если он срочно хоть чем-нибудь не собьет душераздирающую надрывность момента, у него взорвется голова.
– Ангел, скажи честно: сеанс чего это был? – спросил он самым неторжественным тоном, на который был способен.
– Психоанализа, – вполголоса сказал Азирафель и тихо рассмеялся. А Кроули – следом за ним, потому что невозможно было не ответить. И ему показалось, что все уже окончательно прошло, схлынуло, успокоилось. Поэтому он спросил еще об одном, которое его до сих пор волновало:
– Слушай, а на что ты смотрел, когда на меня так самозабвенно таращился? – и это было чудовищной ошибкой, потому что Азирафель без малейшей запинки ответил:
– На звезды, – и снова за мгновение вышиб из Кроули дух. – И еще на туманность… она такая красивая! – добавил он и мечтательно улыбнулся.
Кроули хотелось выпалить: быть такого не может! А потом еще: никогда. Быть такого не может никогда. Это было там, тогда, раньше. А здесь, теперь, у того, кто он есть, никаких звезд нет. Все сгорело. Он прежний – сгорел, еще до начала времен. И все, что осталось – чернота и адское пламя. Которым, таким вот, сострадать невыносимо тяжко, практически невозможно, но Азирафель как-то умудрился, и… Ангелу неоткуда было знать. Про звезды, и особенно про туманность. Неоткуда, он мог только увидеть. И теперь уже Кроули таращился на него, пытаясь понять, как у самого Азирафеля выходило так смотреть. И не мог представить, не мог вообразить. Уместить в голове. Но знал, что это было правдой. Это знание сидело в нем, как огромный гвоздь. Два огромных гвоздя – один в груди, другой в голове. И деваться никуда не собиралось.
– Люди дали ей поразительно дурацкое название, – наконец собравшись с силами, сказал Кроули и усмехнулся. Потому что, случись у них сейчас еще один пронзительный момент, он, наверное, умер бы в корчах, от душевных перегрузок.
– А как ее назвал ты? – спросил Азирафель с самым наивнейшим, искреннейшим любопытством на свете.
«Да что ж с тобой будешь делать!» – мысленно возмутился Кроули, уже понимая, что не поделаешь тут совершенно ничего. Он был категорически обречен на ангела, на все, что тот к нему чувствует, и на все, что тот в нем видит. И, кажется, ощущал себя от этого практически счастливым. Поэтому он наклонился к Азирафелю и тихо назвал ему на ухо имя. На Том языке, на котором не говорил бесконечно долго. Имя из одних гласных букв.

запись создана: 31.07.2019 в 02:08

@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!

---

- Мама, а это сложно - писать херт-комфорт по Гуд Оменсам?
- Ну конечно не сложно, сынок! Это как кататься на велосипеде. Когда велосипед горит. И ты горишь. И земля горит. И все горит. И мы в аду...

@темы: чудо-трава, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Thank you for pornography!

Нашу соавторскую порнографию тоже буду выкладывать здесь WIP ) На одном только фикбуке и правда скучно, с вами веселее ))

Название: Всего лишь секс
Канон: Good Omens
Автор:  Crazycoyote,  Cirtaly,  Vedma_Natka
Бета:  Katze_North
Размер: 12 839 слов вместе с примечаниями
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель
Категория: слэш
Жанр: юмор, романс
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Все началось в тот момент, когда Кроули нашел у Азирафеля в магазине компьютер. И решил, что на нем непременно должен появиться интернет, которого там никогда раньше не было. Но сочетание глобальной сети с односолодовым виски иногда приводит к очень странным идеям.
Примечание/Предупреждения: wing!kink, катоптронофилия, односолодовый виски, жесткие извращения в сфере интерьерного дизайна
Читать на фикбуке| на АО3

Часть 1

— Сколько-сколько килобайт памяти у этой рухляди? Он хоть в интернет войти может? — ошарашенно спросил Кроули, глядя на компьютер Азирафеля, купленный в 1998 году.
— Он работает, — уверенно ответил Азирафель и тут же засомневался насчёт килобайт. Он этими тонкостями как-то не интересовался.
— Ух ты, пятидюймовая дискетка! — обрадовался Кроули, нажав на кнопку дисковода. — Что такое "Спис. н. п."? Ладно, не важно! Серьезно, работает?!
Продолжая излучать энтузиазм и сгорая от любопытства, Кроули отложил дискету в сторону, нажал кнопку включения, и древний монстр загудел. Судя по запаху пыли, который сопровождал этот нелегкий труд, последний раз Азирафель включал его несколько месяцев назад. В лучшем случае.
Азирафель искренне залюбовался воодушевленным Кроули. Тому очень шло увлеченное выражение лица, и вообще весь он, с таким удовольствием занятый делом, был отрадой для глаз.
— Не понимаю, отчего бы ему не работать. Книги просто так в этом магазине не рассыпаются, например, — рассеянно ответил он. Во всяком случае, он не помнил, чтобы отчитывался по чудесам за компьютер. Тот просто работал, когда это было нужно, и все. Признаться честно — не часто.
— Ну, мало ли... — Кроули неопределенно повел рукой в воздухе и уставился на часто помаргивающий и тихо звенящий, как маленькая мушка, монитор. Там сперва загорелась вполне привычная Азирафелю надпись "Microsoft Windows 3.11", которая вдруг прямо на глазах сменилась на совсем непривычную "Windows 98" с красивыми облачками на фоне.
— Что ты с ним сделал?.. — заволновался Азирафель.
— Немножко доработал, — беспечно ответил Кроули. На самом деле он бы доработал и побольше, но опасался, что Азирафеля слишком сильно травмирует резкостью перемен даже Windows XP, не говоря уж о чем-то более позднем.
— Но зачем, мой хороший? — продолжил волноваться и недоумевать Азирафель. Компьютер и так хорошо работал. Облачка, правда, Азирафелю понравились, хоть и не были так же красивы, как настоящие Небесные облака.
— Так интересней, — объяснил Кроули.
Когда компьютер загрузился, демон задумчиво оглядел фон рабочего стола. Тот был пустым, но под взглядом Кроули на нем появились иконки, которых Азирафель раньше не видел.
— А это зачем? — Азирафель снова уставился на свой компьютер и на Кроули. — Что ты делаешь?
Кроули не отвечал больше на его вопросы. Он загрузил Netscape — который, впрочем, обладал всеми возможностями современного браузера, иначе ему, опять же, было неинтересно. И отхлебнул очень недурного виски, которым преступно пренебрегал с тех пор, как обнаружил в магазине своего ангелаэту дивную рухлядь. И зря: Азирафель недаром гордился этим раритетом из своей коллекции.
Тем временем интернет, которому дали возможность прорваться на компьютер Азирафеля во всей полноте, немедля проявил свою типичную сущность и выдал на весь экран рекламу "сладких попок" и ссылку на порносайт.
— Не зря я приписывал участие в его создании себе. Хотя они сами отлично справляются, — отметил Кроули предовольно и взболтнул стакан в руке, отчего лёд звякнул по стеклу.
— Ерунда какая-то... — немного растерянно поморгав, охарактеризовал Азирафель происходящее на мониторе. — Зачем оно здесь?.. И зачем оно так появляется... внезапно?
— Во имя Сатаны! — картинно-зловещим тоном сообщил Кроули, чем ввел Азирафеля не просто в растерянность, а практически в изумленный ступор. Тут же сочувственно смягчился и пояснил: — Это всплывающая реклама. У нее такая задача — всплывать. Когда не просят. И отвлекать твое внимание от того, чем ты занимался, тем, что тебе пытаются впарить. Если бы ты ее сам включил, она бы уже не отвлекала внимание, так ведь?.. Весь смысл бы потерялся.
— Очень... по-человечески, — охарактеризовал ангел с лёгким вздохом.— И ты не будешь так любезен, друг мой, убрать эти... гм... части тел с экрана? Мы же не люди, чтоб отвлекаться на такое... Кстати, от чего отвлекаться? Что ты там искал?
— Ничего определенного, что-нибудь интересное, — ответил Кроули, очень ехидно улыбаясь, и еще раз отхлебнул из стакана. События принимали ровно настолько непредсказуемый и задорный характер, как ему было по нраву. — Это же интернет! Кстати, как по мне, части тел небезынтересны сами по себе. Видишь, ты уже узнал новое о человечестве! То есть, старое. Но новое. Ну, ты понял.
Азирафель вздохнул, потому что действительно понял. Люди были людьми, и Кроули за шесть тысяч лет не надоело с завидной регулярностью напоминать ангелу, что это значит не только полезные изобретения, стихи и добрые чувства. Будто Азирафель сам не знал! Просто предпочитал обращать внимание на хорошее. "Сладкие попки", с его точки зрения, в список хорошего не входили. И он бы с удовольствием не обращал на них внимания, если бы они не занимали собой весь экран.
— В любом случае, к нам это все отношения не имеет, — постарался сказать как можно более твердо Азирафель. — Мы — ангел и демон. А это вот... явление, оно только про людей.
Кроули эффектно изогнул бровь, так что, даже несмотря на очки, всем своим обликом начал олицетворять ехидное сомнение. Азирафель про себя в очередной раз восхитился способностью друга быть выразительным даже в черных очках, скрывавших глаза, и пока он восхищался, на экране появилось что-то... Что-то, от чего Азирафель недостойно ангела вытаращился и разинул рот в крайнем изумлении.
— Это откуда взялось? Как они вообще?.. Кроули! — воскликнул он, всплеснув руками.
На экране раскрылся с десяток картинок, где ангелы и демоны, обнаженные, сплетались в объятиях и не только объятиях. Они занимались любовью. Да, это тоже было проявлением любви, для людей, во всяком случае. Но зачем это ангелам и демонам?
— Правило интернета номер 34, — объяснил Кроули, которому делалось все веселее и веселее. Смущать Азирафеля, а также вводить в изумление и шокировать, оставалось его любимым хобби на протяжении шести тысяч лет. Лучше и увлекательнее он за это время так ничего и не придумал.
— Я его не знаю, — признался Азирафель.
— "С этим есть прон. Никаких исключений", — процитировал Кроули, откровенно наслаждаясь моментом.
Азирафель зажмурился и помотал головой, потому что воображение зачем-то немедля попыталось подкинуть ему несколько откровенно безумных вариантов исполнения проклятого «правила 34». К тому же, откровенно похабных. Они всплыли в голове сами собой, как пресловутая реклама, и их ангел тоже совершенно не хотел видеть. «Демон. Искуситель», — осуждающе глядя на Кроули, подумал Азирафель, прогоняя из сознания остатки чего-то совсем уж дикого, с участием единорога, викторианского комода и китайца-трансвестита. На Кроули, однако, осуждающий взгляд ангела совсем не действовал, как и всегда. Кроули откровенно веселился, так что Азирафель потупился и снова уставился на экран, подойдя ближе. «Вообще-то это даже... познавательно», — подумал он, разглядывая несколько особенно заковыристых изображений. Никто никогда не слышал о сексе между демоном и ангелом. Или даже о сексе между ангелами или между демонами. Если таковой когда-то кто-то из них и пробовал, Азирафель очень сомневался, что они делали это в своей истинной форме. Все-таки человеческие тела гораздо лучше приспособлены...
— Но, дорогой мой! — воскликнул он, вглядевшись повнимательней. — Они же ненастоящие! Это же абсолютно невозможно — так изогнуться!
— Как? — изумился Кроули и тоже уставился на экран. — Это ты про которое?
— Про это, это и еще вот это... — прилежно пояснил Азирафель, потыкав в монитор пальцем, чтобы показать самые неправдоподобные с его точки зрения картинки. Особенно его смущала та, где демон, зависнув в полете, обнимал за талию картинно выгнувшуюся в спине ангела с запрокинутой головой. И одновременно прямо на лету, гм... ею овладевал. Во-первых, Азирафель не был уверен, что можно одновременно махать крыльями и... это вот. Там явно должна быть разная частота движений и амплитуда колебаний, и если оно рассинхронизируется или наоборот, синхронизируется, они упадут. И наверняка сломают себе что-нибудь, высота там, судя по фону, была достаточная, чтобы даже ангел мог заработать сложный тройной перелом. Футов тридцать, над верхушками каких-то елок и, кажется, дубов. Во-вторых, Азирафель не был уверен, что его личный, вполне устойчивый, вестибулярный аппарат такое бы выдержал — если представить себя на месте ангела. По сравнению с этим попытки пристроить две пары крыльев вместе с телами на обычной узкой тахте в цветочек выглядели просто мелким неудобством, хотя Азирафель полагал, что крылья так не выворачиваются. И что держать за плечо рукой в такой позе неудобно, крыло будет все время задевать и щекотаться.
— Ну, возможно, они несколько преувеличили, — Кроули не хотел соглашаться. Видимо, из своего извечного чувства противоречия. Зачем бы еще ему было возражать насчет очевидного и для него неудобства? — Но если постараться, потренироваться — то, я думаю, реально. Позы Кама-Сутры тоже, знаешь ли, не фонтан. Люди годами йогу практикуют, чтобы изображать все эти "Храмы света".
Азирафель осуждающе глянул на друга, потом на его стакан с виски на столе и решительно направился к посудному шкафчику, чтобы взять стакан и для себя. Вести подобные разговоры на трезвую голову он совершенно и абсолютно был не готов. И нет, его не смущал секс. Смущало его скорее то, что секс обозначал. То, ради чего люди так старались и «тренировались». Вряд ли демон собирался вызвать у Азирафеля такие мысли. Азирафель подозревал, что Кроули вообще не в курсе никаких «таких» мыслей, потому что у него проблемы с тем, чтобы верить в хорошее к себе отношение. Так же, как он не верил в доброту Господа и обижался, когда Азирафель отказывался делать что-то по-настоящему для него, Кроули, опасное. Нацедив себе виски и сотворив в стакане кубики льда прямо из воздуха (лишнюю влажность все равно следовало убирать ради правильного климата для книг), ангел подвинул стул к Кроули и уселся.
— Ну и ради каких святых и грешников тренироваться надо... таким, как мы? У... таких, как мы, не может быть детей, у нас даже гормоны в теле выделяются только когда нам самим это необходимо.
Поставить Кроули в тупик вопросом Азирафелю удавалось не так уж часто. И не очень надолго. Обычно ставящие-в-тупик-внезапные-вопросы были как раз-таки прерогативой демона. Но иногда все же удавалось! Вот, например, сейчас Кроули потребовалось целых три секунды, чтобы сочинить какой-нибудь более дельный ответ вместо дурацкого «Как это зачем?».
— А есть тебе зачем? Или, вот, пить… — находчиво поинтересовался он, щелкнув ногтем по стакану, а потом отобрал у ангела бутылку и долил себе оттуда еще, сразу на четыре пальца. Потому что, вообще-то, до вопроса Азирафеля смотрел на эти картинки сугубо теоретически. А теперь — нет. И по этому поводу определенно нужно было выпить. Чтобы принять случившееся, как-то с ним смириться. А также заняться чем-нибудь и не таращиться на Азирафеля с нетеоретическим интересом.
Азирафель старательно отвел взгляд от своего друга, потому что опасался, что тот — взгляд, а не друг — сделался чересчур оценивающим. Отпил из своего стакана и решительно ответил то, что подумал:
— Чтобы получить удовольствие. Это приятно и весело. И иногда красиво. А еще поглощение пищи у людей не табуировано, так что можно это делать где угодно.
Увидев, что Кроули собирается что-то сказать, ангел помотал головой.
— Нет-нет! Не надо меня убеждать, что секс тоже приятная и веселая вещь, а также красивая и для удовольствия. Я достаточно про него читал, чтобы...
Азирафель все-таки сконфуженно покраснел, потому что, как только он упомянул чтение, Кроули расхохотался. В довольно обидном тоне.
— Ну конечно, вкус еды ты бы тоже мог понять исключительно по книгам! — Кроули взболтнул виски в стакане. — И различил бы прозаическое пойло и свой Ledaig!
Переспорить ангела после того, как он, пусть ненадолго, но уел Кроули, было делом чести. То есть, у демонов чести нет. Ну, значит, делом бесчестья.
Нервно поведя плечами, Азирафель вздохнул и уставился в свой стакан. Кроули так говорил, будто ангел ничего в этом не понимает! Самое обидное было, что он и правда в этом не так уж много понимал. По крайней мере, с практической точки зрения. Так что возразить на замечание демона было довольно-таки сложно. Но очень хотелось. Так что Азирафель подошел к вопросу более общо и абстрактно:
— Ну уж чего я точно не собираюсь делать — так это разбираться в этом вот всем, как в выпивке! Тем более — с ангелами и демонами. Виски у меня в погребе стоит двадцать бутылок. Я при всем желании столько ангелов не найду, чтобы попробовать… а демонов — тем более. Да и в принципе, если так об этом думать, выходит какое-то… безобразие! — последнее слово Азирафелю не нравилось. Оно совершенно не отражало глубины его морального неприятия изложенной им самим концепции. Но лучше ничего почему-то не подобралось.
Кроули задумчиво застыл, прислушиваясь к какому-то другому Кроули внутри себя. Этот Кроули определенно только что пришел в неуместную ярость и собирался даже отрастить себе хвост, чтобы можно было им в гневе побить по полу. Пока Азирафель переживал свои глубокие чувства, Кроули пытался понять, зачем он сам вообще собрался так резко реагировать на предположение о "двадцати демонах" и особенно "двадцати ангелах". Покрутив головой, он глубоко вздохнул, сделал еще один глоток из стакана. Подумав, присосался к горлышку бутылки и отставил ее на стол.
— Ты прав. Полное безобразие, — согласился он и ощутил, как злой Кроули-с-хвостом внутри него резко успокоился, так же, как до этого рассердился. Потому что ангел в ответ на его слова с облегчением выдохнул и расслабил плечи.
Ощутив неожиданную, но очень приятную поддержку от Кроули, Азирафель не только расслабился, но и улыбнулся, подумав: демон в очередной раз показал, что он сам в душе вовсе даже хороший и добрый, но говорить этого не стал, потому что Кроули это задевало. А потому мысль его вернулась к спору и он мягко повторил:
— И все же, дорогой мой, они так не изогнутся.
— Нет, должен быть способ! — решительно возразил Кроули. Тот факт, что в нем находилось около четверти бутылки раритетного виски с нотой чернослива и чего-то там еще, очень способствовал решительности. — Не может такого быть, чтобы не было, когда оно верно атано… анами… в общем, правильно нарисовано, — так и не преодолев слишком сложное слово «анатомически», все же договорил Кроули, долил и отпил еще дивного напитка, который позволял смотреть на происходящие вовне и внутри странности значительно легче и бодрее. — Ну и, в конце концов, уж я-то наверняка бы смог! Я же этот… змея! Змеи отлично гнутся в любых направлениях, у них несколько сотен позвонков. И хвост, — зачем-то добавил он в конце, вспомнив неприятное и загадочное появление Кроули-с-хвостом.
Азирафель слегка замутненным взором проследил за тем, как виски исчезает в Кроули, да так и продолжил на него пялиться. На Кроули, а не на виски. Потому что на самого Азирафеля алкоголь, кажется, действовал совсем по-дурацки. Вместо того, чтобы облегчать коммуникацию, а также озвучивание эмоционально сложных идей, он замедлял их осознавание, чего Азирафель не любил. Не так уж и трудно понять про себя, что представлять Кроули на месте того демона в травмоопасной ситуации над елками гораздо лучше, чем какого-то постороннего демона. И даже не просто лучше — а единственно возможно и даже правильно. Потому что тогда секс становился не про эксперимент, а про то, что есть. Подробней продумать эту сложную мысль у отравленного алкоголем ангельского мозга не получилось, поэтому Азирафель просто сказал, медленно подбирая слова:
— Ты прав. С тобой бы, может, и получилось бы, — имея в виду вовсе не количество позвонков. И не хвост.
Демоны не стесняются, им трогательных чувств от самого Падения не полагается. Так что Кроули определённо не застеснялся. Просто не захотел заводить своего ангела в подобные дебри слишком далеко. Разумеется, потому, что эту шутку еще можно будет растягивать! Вот так. Поэтому и только поэтому он сдал назад:
— Да я чисто теоретически.
У Азирафеля, ничего не подозревавшего о душевных метаниях Кроули, ровно в этот момент происходили собственные душевные метания. Точнее, они подходили к своему завершению, некоторому закономерному выводу, который заключался в том, что раз уж у них есть физические тела, а еще — отношения, то довольно логично… Что именно логично, он додумать не успел, потому что его перебила реплика Кроули. Которую он на всякий случай не стал осознавать: это могло помешать ему сказать, а если бы он не сказал сейчас, то наверняка раздумал бы — и потом вовсе никогда не сказал бы. Потому что могло не возникнуть больше подходящего момента. Ну или просто не сказал бы. Так что Азирафель, спешно допив виски в бокале, выпалил:
— На самом деле, я не против, — чем подвесил Кроули на бесконечно долгие семь секунд.
За это время Кроули успел три раза задумчиво покоситься на свой пустой стакан, два раза — на початую бутылку. Один раз, но очень быстро — на Азирафеля. А потом ему наконец в голову пришло хоть что-то, что можно сказать, и он, ухватившись за эту единственную в голове, так восхищающую своей стройностью, упорядоченностью и произносимостью мысль, поинтересовался:
— А у тебя кровать есть?
Сквозь звон и муть алкогольного опьянения Азирафель попытался вспомнить... Кажется, когда он покупал этот дом в конце восемнадцатого века, прежний хозяин что-то говорил о спальне, подходящей для молодой семьи. Да, точно что-то такое было.
— Где-то есть! Правда, я ее давно не видел. Не помню...
Азирафель растерянно огляделся. Раз в доме есть спальня, то и дверь в нее должна быть. О, лестница наверх! В доме есть лестница наверх, по которой Азирафель не поднимается никогда. Потому что там ничего интересного. Интересное есть в погребе, а туда ведет лестница вниз. А наверху, значит, спальня. Азирафель потряс головой, но более ясными и последовательными мысли от этого не стали. И слова тоже не проговаривались. Так что он просто махнул в сторону той самой лестницы, заросшей вековой пылью и паутиной.
Подниматься по лестнице было почти так же трудно, как возвращаться на утраченные Небеса, и Кроули решил, что это даже как-то символично. Правда, в чем символизм, он забыл, пока думал эту слишком длинную мысль.
Азирафель плелся следом, пару раз чуть не упал носом в пыль и теперь размышлял, что все-таки следует убираться в доме почаще. Может быть даже каждый год. На Рождество. Хороший праздник. Азирафель любил Рождество. Люди всегда становятся добрее в эти дни. И какао с корицей — рождественский напиток — Азирафель тоже очень уважал. А еще пряники. И медовые яблоки. Гусь в медовых яблоках. Азирафель так задумался о еде, что позабыл, зачем они пришли в эту пыльную комнату с огромной несуразной мебелью.
— Как в музее! — то ли восхищенно, то ли шокированно изрек Кроули, оглядев представшее перед ним великолепие, и добавил: — После бомбежки.
Комната всем своим видом сообщала, что ее обставили двести лет назад. «Обставили — и так оставили», — некстати срифмовал Кроули, зачем-то пытаясь вспомнить слово на букву «ч»*, которым вот это вот все называлось. Кровать с балдахином на ножках в виде лап, резной комод с витиеватыми ручками, стулья со спинками, похожими на странноватые музыкальные инструменты, столик с зеркалом, которое с двух сторон подпирали статуэтки ангелочков. На спинке кровати тоже сидели ангелочки — но за то время, пока сюда не заходили, они сделались больше похожими на чертенят. «Или одного чертенка и одного ангелочка, — подумал Кроули, впав в приступ очень внезапного и притом острейшего умиления. — Очень чумазого ангелочка… потому что после бомбежки! Церкви нацистами… то есть, демонами. Бомбежки нацистов демонами!» — развил он свою мысль дальше и впал еще и в приступ ностальгии.
Чувствовал он себя при этом мучительно, потому что ему хотелось обнять Азирафеля и разрыдаться. На него иногда нападали такие странные приступы, но, по счастью, он научился с ними справляться. Следовало срочно что-нибудь сделать, причем желательно — для Азирафеля. Кроули еще раз осмотрел комнату. Какого цвета при жизни был балдахин на кровати, понять было невозможно: сейчас он казался буровато-серым. Рисунок на обоях тоже было не разобрать. Если тут делать хоть что-то, хотя бы ходить — можно, пожалуй, и задохнуться в пыли веков. Даже демону с ангелом.
— Сейчас все исправим! — с энтузиазмом сказал Кроули и зачем-то засучил рукав. Один, правый. — Будет отлично. Лучше, чем девяносто восьмой Windows!
— Ой, что это? Неужели подарок от хозяина? Шоколадка! — тем временем обрадовался Азирафель, обнаружив нечто полуистлевшее на том, что когда-то было подушкой. Это отвечало его чаяниям о еде, и он даже не задумался о лимите на чудеса, когда проводил рукой и привычно бормотал: — Господи, исцели эту шоколадку.
И подумал, что нужно было подняться сюда еще раньше. Нельзя заставлять шоколадки так долго ждать.
Кроули тем временем старательно не обращал внимания на своего друга, потому что демоны, безусловно, не умиляются. Совсем. Даже пьяными в такой идиотской улыбке не расплываются. И вообще он занят. У него творческий порыв.
Спальня на глазах преображалась из музея после бомбежки в музей Очень Странных Дизайнерских Решений, если бы такой существовал. Кровать обзавелась подиумом и умным матрасом, которые Кроули уважал гораздо больше всех этих древних лебяжьих перин. Ангелочков у изголовья он, подумав, оставил, только сделал их сходство с чертенятами более явным. Поверх кровати легло покрывало с рисунком из шоколадок со злорадно ухмыляющейся мультяшной уткой. Почему-то кроме кровати изменились занавески, превратившись в ультрасовременные зеркальные жалюзи, а люстра под потолком преобразовалась в прозрачный шар, похожий на дискотечный, только светящийся мягким уютным светом. Кресло на витых ножках тоже задело нетрезвой демонической магией, и теперь оно еще больше походило на вставшего на дыбы жирафа, благодаря новому дебильно-радостному желтому цвету.
Оценив созданное, Кроули недовольно покачал головой и обвиняюще ткнул в балдахин:
— А еще это похоже на клетку! Пыточное орудие для переламывания крыльев.
Он, конечно, мог бы изменить кровать и так, но сначала следовало излить возмущение. А возмущаться, уже преобразив, было бы не на что.
— Это еще не клетка! Раньше было гораздо хуже! — возразил Азифарель, припоминая Средневековье. — Помнишь такие, похожие на ящик? Чем они там только дышали внутри.
Кроули задумчиво оглядел Азирафеля, прищурив один глаз — и сделал вывод, что спать он ровно с тех самых средневековых пор и не пробовал: та кровать его слишком напугала. Поэтому он, положив руку ангелу на плечо, от всей души попытался его утешить:
— Ничего, с тех пор стало намного лучше! Даже лучше вот этого, — он махнул рукой на бывший антиквариат восемнадцатого века. — И люди придумали кучу полезных и приятных штук! Пружинные матрасы, ортопедические подушки, и этот… наполнитель с эффектом памяти! Очень умные из него матрасы получаются. Может быть, даже умнее тебя! Хотя это сложно…
Ангел, дожевывая шоколадку, отчего-то растрогался. Почти до слез. То ли от того, что наконец вспомнил, зачем они сюда пришли. (Если бы он был трезвым, оно бы вызвало у него бурю новых мыслей, а сейчас — просто ощущение пустой и звонкой головы, как будто та была не голова, а кашпо для фикуса.) То ли от того, что Кроули обычно не клал ему руку на плечо. То ли вообще в целом от его заботы. Потому что, конечно же, чудеса с кроватями — это была забота. И еще люди! Такие умные, славные люди, которые придумали наверняка очень удобные матрасы. Люди всегда его умиляли, тут, кажется, даже демон и его сарказм ничего не могли бы изменить.
Азирафель вздохнул поглубже, чтобы со стороны не было заметно, что он почти расклеился, и ответил в духе Кроули. Трезвого ехидного Кроули:
— Вовсе нет. Когда я пьян — умнее меня быть как раз очень просто, милый мой. — Возможно, стиль Кроули ему не до конца удался.
Кроули тем временем продолжал ощущать нечто похожее на ответственность. Это с ним всегда бывало после приступов сентиментальности. Разумеется, ответственность он ощущал тоже про Азирафеля. Так что он оглянулся и предположил:
— Мы тут спьяну крыльями можем разбить... всякое.
Ангел при этом продолжал стремительно погружаться в пучины сентиментальности и уже едва удерживался от шмыганья носом. Он вновь был тронут заботой Кроули, а также ему стало очень жаль этот красивый хрупкий шар, который демон сотворил. И вазочку с котятами на комоде. Поскольку свой последний платок он оставил в камзоле в Бастилии, плакать и шмыгать носом ему было совсем не с руки. Да и вообще как-то неловко. Поэтому он поспешно согласился.
— Да. И виски лучше поберечь, другого такого у меня нет.
— Такой виски стоит и повторить, — согласился Кроули. Мысль Азирафеля казалась весьма разумной: вон как они весело время проводят с этим виски! Так что он принялся их протрезвлять.
В процессе трезвения идея отказаться от алкоголя в крови и пережить стремительное похмелье кажется идиотской всегда, но после обычно понимаешь, что это было верное решение. Только не в этот раз. Они обнаружили друг друга у кровати с недвусмысленным намерением заняться сексом и зачем-то абсолютно трезвыми. Едва ли это было подходящее состояние для такого сомнительного дела. Впрочем, Кроули сейчас был в принципе не уверен, что для него существовало подходящее состояние. Представлять, что они бы тут все это устроили, а потом уже протрезвели — тоже было как-то… не очень комфортно. Ангел наверняка бы пожалел о том, что в такое ввязался. А Кроули бы пожалел, что совратил… то есть, соблазнил. В общем, совершил самую страшную ошибку в своей жизни. Словом, можно было сказать, что они сравнительно легко отделались.
Тем не менее, сложная и неоднозначная ситуация уже возникла, и нужно было что-то предпринять. Только Кроули пока ничего умного не придумал. И вообще ничего не придумал. А при попытке обратиться к своему мозгу за помощью и поддержкой, он внезапно обнаружил там Кроули-с-хвостом, будто тот и не уходил никуда. Тот посмотрел с мрачной укоризной и сообщил: «Если ты сейчас передумаешь, я с тобой больше не разговариваю», — причем последние слова были сказаны голосом Азирафеля. «Ты с ума спятил. То есть, мы», — ответил ему Кроули. «А он, пока ты тут мнешься, пойдет каких-нибудь других ангелов искать!» — выдвинул Кроули-с-хвостом совершенно абсурдное и дикое предположение. Чем убедительно доказал, что таки спятил. Вместе с остальным Кроули. Потому что нес он эту пургу, по ощущениям, очень искренне и от души. На Азирафеля Кроули все это время очень старался не смотреть, хотя прекрасно понимал, что рано или поздно придется. И объясняться придется. Вот это, последнее, пугало больше всего.
Покуда Кроули вел диалоги сам с собой, Азирафель, переждав, пока голова перестанет гудеть со стремительно исчезнувшего похмелья, заново прислушался к себе. По всему выходило, что существенно его чувства не изменились. Он по-прежнему был тронут тем, как вел себя и что говорил Кроули, и по-прежнему считал, что они вполне могут это сделать. В конце концов, если Кроули заботился о нем, ангеле, то и Азирафель мог позаботиться о своем демоне. Например, помочь ему сейчас, когда тому явно стало слишком неловко. Настолько, что он даже руку с плеча Азирафеля убрал. И вообще, ангел еще раз утвердился в своих ощущениях: что и как бы они ни делали, это обязательно будет как нужно и про любовь. Про самое светлое и высокое чувство, ради которого ангелы в принципе существуют, как про себя всегда считал Азирафель. А вовсе не про все остальное, из-за чего секс виделся некоторым людям зоной ответственности Ада.
— Кроули, я... — начал он, обернувшись к демону и постаравшись, чтобы его слова не прозвучали резко. — Я думаю, тут нечего смущаться. Мы же не люди, в конце концов. Никаких побочных эффектов, чистая радость и...
Ангел хотел бы сказать «любовь», но решил не заканчивать это предложение: он вовсе не был уверен, что Кроули сможет отреагировать адекватно. Впрочем, невзирая на попытки Азирафеля смягчить ситуацию, демон все равно вскинул голову и возмутился:
— Вот еще, демоны не смущаются! Мы пали, чтобы смущать других! Это ангелам положено всякие трепетные чувства испытывать, — тут он сделал короткую паузу, а потом твердо добавил: — Потому что они про секс только в книжках читали!
— А ты, выходит, не только в книжках? — выпалил в ответ Азирафель, зачем-то очень недовольным тоном. Хотя, рассуждая разумно, это был успокоительный факт: в конце концов, наличие опыта хоть у кого-то из них должно было способствовать тому, что все пройдет нормально. Возможно, его просто задела реакция Кроули. Да, видимо, именно так. И это было нехорошо, так резко реагировать, поэтому Азирафель немедля смущенно потупился.
Кроули ответил на его недовольство еще более недовольной физиономией, хотя внутри него Кроули-с-хвостом был отчего-то очень рад вопросу Азирафеля и даже его смущенному виду. Будто это что-то значило! Что-то серьезное и важное, чего оно значить не могло, просто потому что не могло. Азирафеля всего-то возмутило поведение Кроули. А также смутило. «Ангел, как всегда, готов застесняться всего подряд», — проворчал Кроули про себя, старательно игнорируя все, что предлагал ему сейчас сделать Кроули-с-хвостом. Особенно его поразило предложение немедленно извиниться за резкость и обсудить, в каких позах ангел предпочитает этим заняться. И имел в виду под «этим» Кроули-с-хвостом вовсе не извинения.
— Это по работе. Мне нужно было знать, на что я их соблазняю, — Кроули постарался быть рассудительным не меньше, чем до этого ангел. На самом деле его даже задело, что у ангела получились вполне разумные рассуждения, а него, у Кроули — нет.
Выслушав ответ, Азирафель с удивлением понял, что продолжает отчего-то огорчаться. Хотя огорчаться тут было решительно нечему с рациональной точки зрения. Впрочем, оставалась иррациональная сторона проблемы. Почему-то всегда, когда на горизонте появлялся демон, именно иррационального в жизни ангела и в самом ангеле становилось больше.
Например, зачем сейчас Азирафель испытывает такие сильные смешанные чувства, что от них даже в груди болит, чего быть просто не может? «Мне обидно, что Кроули понадобился для этого кто-то еще», — сформулировал ангел свои ощущения и нашел их невероятно глупыми и ненужными. Ангелы не ревнуют. Ангелы не ревнуют демонов. Ангелы не ревнуют демонов к людям. Еще Азирафель понял, что ему ужасно обидно, что именно ему словно бы приходится сейчас соблазнять Кроули, хотя это вообще-то была работа демона.
Ладно… Ангел глубоко вздохнул после реплики Кроули и заодно с удивлением обнаружил, что в нем сидит еще и дикий страх, будто Кроули мог пытаться пробовать с другим ангелом. В голове снова загудело, казалось, Азирафель снова был пьян, и ангел даже зажмурился от невероятно новых и неприятных ощущений. Потому что сам себе сейчас был противен.
Конечно же, он не прав. Кроули просто боялся. Как всегда боялся непонятно чего. Всегда, когда задевал Азирафеля, смеялся над ним, а потом искренне сопереживал так же, как сам Азирафель. И ангел ощущал слева самое родное плечо. Ему надо помочь. Ничего страшного не случится, если Азирафель продолжит быть искренним, каким и был до сих пор.
Поэтому ангел мягко улыбнулся своему демону и сказал:
— Но, мой дорогой, у них же не было крыльев, — продолжая улыбаться, он развернул их за спиной. — А у меня есть.
Возразить против крыльев Кроули было нечего, ведь в этом и был смысл их предприятия, верно? Да и не хотелось возражать вовсе, когда они такие красивые! Белые, огромные, способные укрыть от дождя, когда на душе смутно. Так идущие его ангелу. Его Азирафелю, который, как ни странно, даже сейчас не возражал против спора и эксперимента, несмотря на то, что протрезвел. Кроули, кажется, просто до сих пор не успел перестать удивляться происходящему… Тому, что ангел продолжает соглашаться и даже, если вдуматься, практически настаивает. А ведь Кроули уже был готов обижаться и настаивать сам. Потому что ему было важно. На самом деле, разумеется, Кроули было важно все, что могло происходить между ним и Азирафелем — каждая мелочь, от разговоров о забавной ерунде до поедания мороженого на улице. А тут все-таки не мелочь, Кроули пришлось это признать. Хотя думать о таком ему всегда было тяжко, как и переживать приступы умиления: возникало муторное чувство, что ему-то, Кроули, важно, и он ни про кого никогда ничего подобного не чувствовал, а Азирафель… он просто такой. И на месте Кроули запросто мог оказаться какой-нибудь котеночек, или смертный, или горшок с геранью. Но сейчас Кроули-с-хвостом категорически настаивал, что вот уж на этом месте, в постели, никого кроме них быть не может! И Кроули не в силах был этому противиться. И был готов даже активно ангела соблазнять: ему самому было любопытно с крыльями, в конце концов! Он и правда такого еще не пробовал.
«Ну, хватит этой рефлексии! Давай уже что-то делать! —Кроули-с-хвостом снова ворвался в голову Кроули. — Крылья распустить, на кровать завалить, развеять его одежду! Сколько можно!»
Тело на этот внутренний монолог, или диалог, выдало такие характерные реакции, что у Кроули не осталось никаких сомнений:
«Я разговариваю с собственным тестостероном, — мрачно поразился он, наконец узнав типа с хвостом. — Как низко я пал! И главное, прекратить не могу, он сам припёрся и убираться не собирается».
На этом месте у Кроули возник закономерный вопрос, с чего бы тому вообще припираться, не так уж часто в демонском теле случаются непроизвольные выплески гормонов. Но обдумать ответ оказалось слишком трудно, потому что Тестостерон-с-хвостом продолжил буйно орать:
«Вот еще, убираться! У нас тут секс по плану, без меня что ли?! Я в нем играю главную роль! Куда же я уйду, когда секса не было?!»
Ситуация выглядела безвыходной. Точнее, безальтернативной. Кроули придется хотя бы попробовать. Попытаться использовать момент, когда ангел согласен… непонятно, почему. Наверное, из любопытства. В конце концов, он Кроули достаточно хорошо и близко знает, это удачный выбор. Сеанс самоубеждения действовал как-то не очень: все равно было иррационально страшно, что Азирафель возьмет и передумает. Кроули всегда про это было иррационально страшно. Что возьмет и не придет, возьмет и не захочет его видеть, возьмет и откажется, как уже делал раньше. Возьмет и когда-нибудь скажет, что Кроули ему надоел. Задолбал. За столько-то времени. Он, в конце концов, умудрился задолбать Ее Саму. В общем, Кроули боялся этого всегда. И еще сильнее боялся, что Азирафель увидит, как сильно Кроули боится и как сильно он Кроули нужен на самом деле. Но, вроде бы, он достаточно старательно этого не показывал. Даже сейчас.
«Ладно, все равно Азирафель ни о чем не догадается. Это всего лишь секс!»— решился Кроули и наконец-то шагнул к ангелу, притянул его к себе, слишком уж порывисто и жадно для того, кто так долго сомневается. И поцеловал. Так, как будто у него никаких сомнений вовсе не было.
Азирафель, наконец получив вполне определенный и недвусмысленный ответ, пусть и без слов, зачем-то задумчиво застыл, пытаясь понять, что ему теперь делать. Подумав, он решил прислушиваться к ощущениям, раз уж весь секс в принципе был про ощущения. И к чувствам — по той же причине. Ощущение Кроули совсем рядом, вот прямо тут, оказалось очень приятным, хотя и непривычным. Они прежде даже руки друг другу редко пожимали, и только для чего-нибудь утилитарного, например, для обмена телами. Сейчас же все было совсем иначе. Как-то настолько по-другому, что Азирафелю даже сознательных усилий прилагать не пришлось, чтобы сердце застучало быстрей и сильней, а все остальное тело бросило в жар.
Надо сказать, что хоть Азирафель и правда знал о сексе только по книжкам, знал он довольно много. У него была большая библиотека. И он давно заметил, что действия и ощущения в сексе, как их описывают люди, довольно сильно похожи на действия во время еды. Очень, очень вкусной еды, долгожданной, которую очень долго не получал. А он даже и не знал, что хотел получить.
Азирафель вспомнил пару инструкций и осторожно попытался шевельнуть губами и языком, а потом обхватил Кроули обеими руками, прижавшись в ответ. Сразу стало легче, хотя и еще жарче.
«Охренеть можно!» — подумал в этот самый момент то ли Кроули, то ли его тестостерон. А скорее, оба вместе. Перестав с ним спорить, Кроули наконец прекратил ощущать его как что-то отдельное от себя. Это было его желание, это он сейчас всем собой подавался навстречу Азирафелю, чтобы вжаться в него еще сильнее, это он весь целиком испытывал ощущения, которые внезапно свалились ему на голову и от которых охренеть было можно. Если взять весь его предыдущий опыт в сексе, потом пропустить через мясорубку, сделать из этого радужный воздушный шарик и очень старательно надуть, чтобы он увеличился раз в десять от того, что было вначале, а потом улетел ко всем чертям в верхние слои атмосферы — то это было бы примерно то, что чувствовал сейчас Кроули. И категорически не мог обдумать. Раньше его всегда хватало на то, чтобы обдумать и оценить происходящее (должен же он был тщательно понять процессы и ощущения, чтобы потом использовать в работе!) на всем протяжении действа, и тем более во время всего лишь поцелуев. А теперь вот — не хватало. Дальше мысль Кроули двигаться отказывалась. Двигались только огромные, как слоны, мурашки, стадами кочующие сейчас по всему его туловищу от макушки до пяток.
Азирафель, еще когда Кроули схватил его за талию и начал целовать, закрыл глаза: обычно писали, что люди закрывают глаза при поцелуе. Ну и других ощущений ему хватало с лихвой. Их было много, и притом головокружительных. Кроули пах. У него был вкус, хотя и не как у еды. Совсем другой, но тоже притягательный. Он прикасался, и это было так ощутимо! Весомо! Азирафель постарался сделать объятие со своей стороны столь же крепким и мягко и медленно провел ладонями по спине демона к лопаткам, рассчитывая зарыться руками в перья. Они у Кроули, наверное, такие же мягкие, как и у Азирафеля. Только это перья Кроули, а значит, тоже совсем другие, как и его запах. Но вот ладони Азирафеля уже опустились ниже лопаток, а никаких крыльев не нашли.
— Мммхм, — высказался он и с некоторым разочарованием оторвался от губ Кроули, открыв глаза и взглянув в лицо своему демону. — У тебя все еще нет крыльев, хороший мой. Это нечестно, мы ведь договорились!
Тот выглядел… ошарашенным. Даже в очках. И, кажется, вовсе не услышал Азирафеля, пытаясь прожечь взглядом и очки, и ангела сразу. Тот снова мягко погладил его по спине и повторил свой вопрос, неудержимо расплываясь в застенчивой и счастливой улыбке. Кроули наконец-то выражал чувства, и Азирафелю было так радостно и тепло от этого, пусть даже он до сих пор не увидел его крыльев.
Что именно говорит ему ангел, Кроули с первого раза действительно не понял. И со второго тоже понял не сразу. Все, что он мог — таращиться на это сияющее лицо. Ангел светился, как только он один умел. И ситуация снова была безальтернативной: Кроули точно, определенно, без вариантов знал, что Азирафель сейчас сияет для него. Или про него. Про то, что тут происходит. Как понимать хоть какие-то слова, когда такое творится, было не очень ясно, но Кроули совершил над своим сознанием поистине титаническое усилие и наконец смог растерянно пробурчать:
— А, да, крылья… — и раскрыть их за спиной. Так резко, что от неожиданности чуть не упал назад. Он и забыл, какие они тяжеленные и как… смещают центр тяжести. Словосочетание «смещают центр тяжести» Кроули очень понравилось. Это были сложные слова, отлично отвлекающие от того, чтобы идиотски пялиться на ангела, особенно вместе с попытками не грохнуться на пол спиной назад.
Азирафель тут же обхватил его за плечи обеими руками, притягивая обратно к себе и помогая удержаться на ногах.
— Осторожно, милый! — сказал он взволнованно. Потому что Кроули чуть не упал. И потому что крылья и правда ему шли. Они были черные. И они были… они были крыльями его демона. Вообще-то демоны не любят быть похожими на ангелов. Кроули был один такой. Даже останься он среди ангелов, все равно был бы один-единственный совсем особенный ангел.
На лице у Азирафеля при этом нарисовалось еще более трогательное выражение, от которого Кроули почувствовал, что просто обязан сказать что-то ехидное. Иначе становилось совсем невыносимо и непонятно, и хотелось пялиться на ангела с еще более глупым видом.
— Не надо мне помогать! Я же не какой-нибудь несчастный котеночек или кто там еще. И сам справлюсь! — решительно сказал он, действительно выравниваясь.
Ангел в ответ очень удивился и перестал так сильно сиять, от чего демону сразу полегчало.
— Но Кроули… Зачем тебе справляться самому, когда сексом занимаются вдвоем? Как минимум вдвоем.
— Вместе с крыльями нас аж шестеро, — хмыкнул Кроули, добавив про себя: «А с тестостероном аж семеро». Все же познания Азирафеля о сексе из книжек были вполне разнообразны. А Кроули зачем-то немедля захотелось зарычать в ответ на слова о том, что их тут может быть больше двух. Поэтому он предпочел ляпнуть первую пришедшую в голову глупость: — Я забыть успел, что они такие здоровенные…
Азирафель слегка улыбнулся замечанию Кроули о шестерых и прогнал некстати всплывшую в памяти картинку древнеримской оргии при дворе Калигулы. Все-таки люди чересчур старались, чтобы получить побольше удовольствий. Самому Азирафелю уже от поцелуев сделалось всего так много, куда тут еще какое-то постороннее тело! А крылья у них и правда большие и тянут на полноценных участников действа.
Ангел задумчиво оглядел оба крыла Кроули, а потом и свои, и еще более задумчиво изрек:
— Знаешь, а ведь я только об эрогенных зонах людей слышал… А у них нет… — и он потянулся крылом к Кроули, осторожно дотронувшись им края его маховых перьев, как мог бы потянуться к его руке и коснуться пальцев.
Теперь слоноподобные мурашки заскакали еще и по крыльям Кроули, которые тут же затрепетали от прикосновения других крыльев. И еще голова закружилась, будто треть бутылки виски из него никуда не делась. В общем, с ним творилось полное безобразие. «А еще ангел называется!» — с укоризной и зачем-то еще с умилением подумал Кроули о заинтересованности Азирафеля в эрогенных зонах. Надо же! «Хотя, вообще-то, и впрямь любопытно», — наконец справившись с ощущениями, согласился демон и провел рукой по плечу ангела, чтобы добраться до основания крыла и погладить уже его. Очень любопытно… сам себе он туда не дотягивался, а трогать вот так кого-то еще ему в голову не приходило. Крыло тут было очень мягким и нежным на ощупь, немного щекотным. Интересно, а по Азирафелю тоже гуляют мурашки?.. Ну, если не со слона, то хотя бы с корги размером… Интересно, а если не просто коснуться, а погладить крыло крылом?... А если его при этом снова поцеловать?.. Кроули сам не заметил, как увлекся, и снова стремительно потонул в ощущениях. Только теперь, вместе с крыльями, их было еще больше. И они были еще сильнее. И все мысли из головы при этом выметало начисто, но ему было так хорошо, что его это категорически не волновало.
Ангел опять невольно ухватился за плечо Кроули, потому что от основания крыльев, где тот его касался, по телу расплылся горячий трепет, и кровь застучала в ушах. Там его не только никто никогда не касался, туда даже смотреть мало кто мог, разве что Всевышняя, ибо Она-то всегда видит всех настоящими. Азирафель мягко отвечал на поцелуи Кроули, снова закрыв глаза и сосредоточившись на ощущениях. В них хотелось раствориться, стать снова светом, которым они все были в начале времен. Ангелу казалось, что его тело плавится, и даже на ногах устоять сделалось сложно, когда до коленей дотянулось тепло от основания крыльев.
Азирафель совершенно неуместно подумал, что эрогенные зоны на крыльях действительно есть, и одну Кроули нашел с первой же попытки.
— К… Кроули… — странно хрипло произнес ангел и только тут заметил, как участилось его дыхание, и стало сложно заставлять язык произносить слова человеческого языка. — П-по-моему, люди для этого еще раздеваются.
— Точно, одеш-шда! — с готовностью отреагировал Кроули. Он сейчас вообще готов был на все реагировать очень стремительно и с огромным энтузиазмом. Если только оно исходило от Азирафеля и имело отношение к сексу. А если нет, Кроули готов был стремительно и с энтузиазмом это нечто придушить и выкинуть в окно, чтобы не мешало самому главному. И судя по тому, что он еще и шипеть начал, его состояние было так же далеко от вменяемости, как он сам — от Буэнос-Айреса. — Да не вопрос-с! Сам ее сотворил, сам и это с-самое… — после чего, щелкнув пальцами, в одно мгновение остался без одежды вовсе. В одних темных очках. И собрался было проделать то же самое с одеждой ангела, но все-таки успел сообразить, что она — ни разу не сотворенная, а настоящая, и к тому же Азирафель ей дорожит.
— У меня этот костюм с 1842-го года, я не собираюсь его развеивать, — ангел тут же подтвердил его догадку вслух, даже почти нормальным тоном, и потянулся сам расстегивать пуговицы, но оказалось, что у него не только голос слегка подрагивал, но и руки.
Ангел смущенно и растерянно улыбнулся. Все простые и бытовые вещи вдруг сделались такими сложными — совсем новое и увлекательное ощущение. И вовсе не походило на то измененное состояние сознания, в которое его вводил, например, алкоголь.
— Я его давно не снимал… — потупившись, добавил он, с трудом справляясь с последней пуговицей и стягивая пиджак с плеч.
Кроули до этой пуговицы едва дотерпел, исключительно из добрых чувств к добрым чувствам Азирафеля к пиджаку. Но представлять, что все остальное тот будет снимать с той же скоростью, было решительно невыносимо. У Кроули сейчас было слишком много тестостерона, чтобы он мог такое выносить. Особенно когда ангел раздевается. И смущается. И вообще — настолько Азирафель, что терпеть невозможно.
— Разумеется, не снимал… зачем же снимать такой отличный пиджак… — неожиданно нежным тоном сказал Кроули, шагнув к ангелу, и положил руки ему на плечи. Близость ангела производила на него потрясающий эффект: внизу живота возникало горячее пузыристое ощущение, которое растекалось вверх по остальному телу — и в конце давало в голову, как шампанское. — Давай помогу, — безапелляционно предложил Кроули и принялся окончательно стягивать с Азирафеля пиджак. А потом — снимать все остальное. Которого было мучительно много. И пуговиц на нем было много, но Кроули честно пытался сдерживаться и не оборвать их все к едреной матери, а все-таки расстегнуть. У него была цель — добраться до Азирафеля, всего целиком, без этих мешающих штук, как можно быстрее. И он стремился к ней со скоростью и неумолимостью сверхзвукового истребителя.
Азирафель чуть было не ляпнул что-то про пуговицы, которые не хотелось бы оторвать, но вовремя одернул себя. Потому что на слова Кроули мог отреагировать по-разному, а пуговицы потом и починить можно. Демон, его демон, выражал чувства, которые привык прятать, и их было так много! Настолько много, что ангела будто утягивал водоворот из Кроули. Из его нетерпения, его такой внезапной нежности и бережности, из всего. Меньше всего Азирафелю сейчас хотелось что-то испортить неосторожными словами, и он молчал, стараясь не мешать Кроули избавлять его от одежды.
Белье и носки он, наклонившись, снял сам. Взмахом руки велел груде вещей аккуратно сложиться на спинке стула и обернулся к Кроули, заволновавшись еще сильней, хотя казалось, больше было невозможно.
Все дело было в очках. Почти всегда, с самого Рима, дело было в очках. Олицетворенная дистанция, которую Азирафель уважал с тех самых пор и не лез со своими чувствами, даже когда очень хотелось. Кроули и его собственные чувства были так хрупки, так… уязвимы. Ангел это ощущал сейчас каждым пером на своих крыльях, каждым фотоном света, из которого когда-то состоял. И все же — демон мог видеть его глаза, всегда мог. А ангел — нет, и сейчас тоже. И это казалось Азирафелю неправильным, неполным. Потому что все происходящее было про любовь, про контакт и близость. И он очень хотел наконец увидеть, ощутить любовь и близость демона целиком, всю, какая она есть. В том числе и через его глаза. Но испугать и нарушить дистанцию было все равно боязно.
Закусив губу, Азирафель осторожно потянулся к Кроули и бережно снял с него очки. Обеими руками, потому что пальцы снова задрожали, и ангел не смог понять, от чего — то ли от возбуждения, что накрывало его с головой, то ли от страха, что он сейчас оттолкнет Кроули, и тогда придется что-то срочно придумывать, чтобы их отношения не оборвались вот так.
— Забыл о них. Так привык! — растерянно прошептал Кроули и шагнул к ангелу, глядя ему прямо в глаза. Не то чтобы он через стекла сильно хуже Азирафеля видел, он его и в полной темноте мог неплохо видеть… Но так было как-то правильней, что ли. Чтобы тут были только они, вместе с телами, крыльями — и безо всего остального. Кроули шагнул еще ближе, положил свои ладони поверх ладоней Азирафеля, а потом вырвал очки из рук ангела и отшвырнул куда-то в сторону, возможно, на кресло-жирафа. Очки тоже не должны были мешать их сближению с Азирафелем. Ничто не должно было. Потому что он этого так давно ждал... Конечно, секс значил для них намного меньше, чем для людей. Но Кроули был рад и этому: схватить Азирафеля и никуда не отпускать. Хоть на время ощутить, что он с Кроули весь целиком, только с ним — разве не прекрасно? Весь, весь его, его ангел… Теперь Кроули наконец понял, для чего и зачем притащился Тестостерон-с-хвостом и о чем все это время пытался орать. Его, его Азирафель — ничей больше. Ни других ангелов, ни других демонов, ни тем более людей. Весь его, целиком. Кроули хотел ощутить это настолько, насколько возможно. Так что он схватил и прижался всем телом, наслаждаясь этим чудесным ощущением Азирафеля, который хотя бы сейчас — только его.
Ангел с облегчением обхватил своего демона обеими руками. По крайней мере, сейчас никакой дистанции в голове у Кроули не существовало, и Азирафель мог с легким сердцем забыть о ней. Секс нужен для выражения чувств, которые словами не выражаются, а еще для удовольствия. И ангел решил не терять зря время и вплотную заняться и тем, и другим. Все это было, в конце концов, невероятно увлекательно.
Трогать Кроули было приятно. Теперь, без одежды, можно было изучать пальцами его кожу, ощущать, какая она шершавая, и какие мягкие перья с внутренней стороны крыла. Там следовало быть осторожным — даже себя здесь щупать было бы неприятно. Кроули в ответ на его движение вздрогнул, но не отпрянул, а наоборот, прижался сильнее… И Азирафель продолжил. Можно было попробовать поцеловать Кроули где-то еще. Так делают, ангел знал. К тому же это поможет погрузиться в его запах и вкус с головой, а этого ангел сейчас хотел больше всего. Азирафель прижался губами к изгибу шеи Кроули, бережно касаясь обеими руками нежного пуха, в который превращались перья у самых оснований крыльев, и окончательно утонул в чувствах, больше не в силах их как-то осознавать, анализировать и контролировать.
Последними двумя ясными мыслями в голове Кроули были, во-первых: «Ты что творишь, а еще ангел называется…» — когда Азирафель коснулся одновременно губами его шеи и руками его крыльев. Тот явно решил применить все свои теоретические знания на практике, то есть, на Кроули. И у него, во имя Небес, получалось! Поэтому во-вторых Кроули подумал, что у него тоже знания есть, в конце концов, и не только теоретические, поэтому какого черта он тут стоит… И самым непристойным образом, отчасти даже мстительно, ухватил ангела за задницу. Отчего тот сперва пискнул от неожиданности, как пойманная в руку птичка, а потом, когда Кроули его еще и второй рукой между крыльев погладил, застонал так, что никакому интернету с его порносайтами не снилось. И от этого у Кроули пробки выбило окончательно. Больше он ничего не думал. Только трогал, целовал, ощущал. Везде. Постаравшись выложиться по полной. Это должен был быть самый лучший секс в жизни ангела… Хотя вообще-то он был единственным, и еще книжки… Ну, значит, Кроули должен был оказаться лучше всей эротической литературы начиная с Древней Греции.
Водоворот засасывал, не оставляя возможности дышать, думать, видеть. Только осязать и чувствовать. Азирафелю казалось, что это длится вечность и будет длиться еще вечность, но вдруг оказалось, что у вечности есть границы. В данном случае границей оказался потолок, обидно твердый.
— Ай! — вырвалось у ангела вслед за Кроули, который добавил к возгласу пару отборных ругательств.
И мгновение спустя они обнаружили друг друга сидящими на полу и потирающими макушки. Они переглянулись и неудержимо расхохотались. Об этом ни одна картинка из интернета не предупреждала.

______________________________________________
*Тут Кроули пытается мучительно вспомнить сложное слово «чиппендейл», которым называется интерьер спальни Азирафеля, но ему мешает односолодовый виски

Часть 2

@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Наглая авторская морда в лице меня имеет наглость считать иллюстрациями к своему тексту обе картинки
Но вторая - она совсем-совсем для меня! Так что я счастливый автор, у которого есть длиннющие ноги Кроули и баклажан ))))))))))

Спасибоооо!

PS Фик туточки лежит

31.07.2019 в 15:44

Пишет  Katze_North:

немного овощей =D
Вообще эта идейка меня посетила после просмотра вот этого видео. Смеялась над этим "Пик! Пик! Баклажан! Пик! Пик! Как страшно жить!" до слёз, а потом в блокноте закономерно начирикалось вот это.



Плюс ещё одна картинка на ту же тему, но уже в качестве иллюстрации к милейшему фику от Crazycoyote.

тык-тык

---

The boy can talk to snakes, Dumbledore...

Так, товарищи, граждане, люди!
Меня вчера накрыло внезапным и страшным осознанием И я должна у вас спросить! Признавайтесь: кто услышал, что Кроули шипит, а кто - нет?
А то я уже начинаю думать, что это только я одна помню, что Десятый совсем не так разговаривает отличаю шотландский акцент от парселтанга расслышала.
Но... он же... ШИПИТ!

ГИФОЧКИ! Это отличный повод принести гифочки!

Тут шипит:


"Sssshhhhut it! I'm a demon. I'm not niccccce."

И тут, прошу заметить, тоже шипит!

"Do I look like I run a bookssshhhop?"

Он вообще постоянно ЭТО делает

@темы: чудо-трава, good omens, повадки хомосапиенсов, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Une vie d'amour que l'on s'était jurée

Мастер-классы от лучших мастеров фиолетового безумия:
1. начни писать порнографию
2. вставь прямо посреди эротической сцены разговор о Леопольде Захер-Мазохе (а чо, он отлично подходит для эротической сцены)
3. немедля придумай хэдканон о трогательных интеллектуальных беседах Азирафеля с Захер-Мазохом насчет природы любви и чувств
4. и о том, что крестный отец мазохизма ангела цитирует
5. воткни в датировки биографии Захер-Мазоха и таймлайна сериала
6. на этой почве вырасти хэдканон до состояния "во время столетней ссоры™ Азирафель с горя, чтобы развеяться, ездил по Европе и делился своими трагическими любовными чувствами со всеми, кто под руку подвернется".
7. наслаждайся результатом

"Нет, любовь не есть нечто преходящее. Она никогда не зарождается и никогда не угасает и только возможна между двумя твердыми существами, одинаково мыслящими, чувствующими и действующими, которые с первой минуты, как встретятся, уже знают, что они принадлежат друг другу. Никто не говорит им этого; они не руководствуются наукою, не пользуются чужим опытом и не поддаются случайному приятному впечатлению; нет, чувство их возникает внезапно и каждый час, день и год все более и более убеждает их в том, что они не ошиблись друг в друге. Такого рода любовь кончается лишь с самой жизнью и, быть может, даже продолжается и после нее".
Леопольд фон Захер-Мазох, "Любовь Платона", 1870 год

PS Не могу не напомнить лишний раз, что фанфик, в котором до Захер-Мазоха дело пока не дошло, но непременно дойдет, лежит здеся.

@темы: чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Ladies and gents! Это Он! Самый гениальный клип по Good Omens. Всех времен и народов. Превзойти его невозможно. Придумать что-то более прекрасное - нереально. Брильянт в короне. Вершина фантворчества этого фандома.
*ставит на бесконечный повтор, уходит в Нирвану

@темы: чудо-трава, good omens, дорогая редакция рекомендует, майндфак, Happy Apocalypse!