Долихокефалофил || ХЮЩО больше изнутри || Jackass of all trades
Заводить разговоры про танго и Оменсов — очень опастна. Споткнулся, упал, очнулся — фик!
Танго и герои съели авторам мозг, а теперь и вас ждет то же самое...
УПД Я принес вампирожки со стеклом флафф и тлен свежую проду!
УПД Кому еще экзистенциального кризиса? Держите.
Название: Ангельская милонга
Канон: Good Omens
Автор: Crazycoyote, Cirtaly
Размер: 30 608 слов без примечаний, 32 181 слов с примечаниями
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель
Категория: слэш, гет, никакой разницы
Жанр: ангст, драма, херт/комфорт, флафф, юмор, романс, броманс, сволочи-крылатые-вы-чо-творите
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Ангелы и демоны друг друга не любят, к друг другу не привязываются и не заводят друг с другом отношений. Однако из любого правила есть исключение. Еще ангелы не танцуют в принципе, а демоны — танцуют, но не умеют. Но из этого правила тоже бывают исключения. Парный танец, как правило, изначально придуман для того, чтобы его танцевали мужчина и женщина, и роли в нем четко поделены и не меняются. Из этого правила также существует исключение. Оно называется танго.
Примечание/Предупреждения: психотравмы, депрессия, упоминания самоубийств, массовых убийств, геноцида и Апокалипсиса, злоупотребление алкоголем, секс в сверхсознательном состоянии, гендерсвап (в незначительных количествах), танго (в значительных количествах), нацисты, розенкрейцеры, баобабы, итальянские и испанские слова, еврейские буквы, сомнительные теологические концепции, снобизм авторов и персонажей, гигантские множественные примечания
Название авторы беспринципно попятили у Астора Пьяццоллы, но с огромной любовью и уважением.
Господь все видит.
Читать на фикбуке | на АО3 | скачать файл
В тексте постоянно играет танго. И еще один раз — вальс «На прекрасном голубом Дунае», но мы не будем вам его показывать. А остальное — будем. Мелодии в фике чаще всего прямо не названы, так что тут есть цитаты, чтобы было понятно, откуда оно. Все расположено в том же порядке, что и в тексте. Бонусы — другие версии тех же мелодий, которые нам особенно нравятся.
Слушать звуки музыки...Скачать всю музыку
Плейлист целиком
«Игла граммофона, чуть скрипя, вела по линии, и он истекал тягучим томным звуком…»
Astor Piazzolla - Milonga del Angel
«В настоящем, где Азирафель все еще стоял посреди комнаты, труба граммофона тихонько всхлипнула, и запела новую песню…»
Astor Piazzolla - Introduccion al Angel
«Он отложил конверт в сторону и отсчитал третью мелодию на второй стороне, Азирафель глянул — она называлась “Por una cabeza”, не очень понятно…»
Carlos Gardel - Por una Cabeza
+bonus: Thomas Newman - Por una Cabeza
«Пластинка все еще не закончилась, и теперь заиграло что-то совсем невообразимое, так что ангел взял с прилавка брошенный на него раньше конверт, чтобы посмотреть, как это называется…»
Astor Piazzolla - La Muerte del Angel
+bonus: Gautier Violin - The Death of the Angel
«Граммофонная игла опустилась на пластинку, и Азирафель с благодарностью улыбнулся своему демону…»
Astor Piazzolla - Libertango
+bonus: Yo Yo Ma - Libertango
«Почти без перехода началась следующая мелодия, и она был такой же ломкой, но рваные синкопы вынудили Азирафеля, наоборот, замедлиться…»
Astor Piazzolla - Meditango
«Граммофон за спиной всхлипнул на середине такта — и заиграл что-то протяжное, щемящее…»
Astor Piazzolla - Oblivion
ЧИТАТЬ ТЕКСТИгла граммофона, чуть скрипя, вела по линии, и он истекал тягучим томным звуком. Мягкий, медовый луч солнца блестел на его изогнутой трубе. Солнце склонялось, и луч медленно полз, удлиняясь, и тоже словно утекал, так же как мелодия, записанная на пластинке.
Азирафель, решив изучить пропущенное им в человеческой культуре, начал с аргентинского танго, написанного человеком по имени Пьяццолла. Он совсем не ожидал от этой части музыкального наследия Земли чего-то такого… Такого, что он, ангел Небес, замрет посреди комнаты с кипой книг в руках, перестав дышать, чтобы не пропустить ни ноты.
Смычок в давно умершей руке бесконечно полз по струне, легкие аккордеона расправлялись для вдоха и складывались для выдоха, наполняясь воздухом, которого тоже нет больше на вещном свете, а ангел стоял и слушал.
По ступеням крыльца кто-то прошагал, и Азирафель взмахом ресниц захлопнул все жалюзи. Магазин совершенно и определенно был закрыт, пока ангел не дослушает все, что написал и сыграл тот человек.
Потом он отвернулся от граммофона к розовеющему лучу солнца, продолжая прижимать к груди книги, и слушал. Слушал, машинально проводя ладонью по теплому корешку шоколадного цвета. Под обложкой его ждали умные слова, но они могли и дальше подождать. А в музыке жили мгновения, которые ангел давно не воскрешал в памяти, и он старался даже моргать мягко и в такт, чтобы не спугнуть их.
Тогда лучи пронизывали прозрачную взвесь из пыльцы и дорожной пыли и были такими же медовыми. Тягучими и сладкими, как воздух, напоенный запахом поздних цветов. Близкая осень пахнет сладко и тревожно, словно пугаясь самой себя. В ней живет зародыш будущей пурги. Пусть листья пока зеленеют, тянутся к теплому еще солнцу, ангел смотрит на них и видит холодную зиму. Она придет и будет жестокой, и медовые ноты в лучах исчезнут, как и краски живых цветов.
Сент-Джеймс-парк был упоительно красив. Он был наполнен жизнью, покойной, неспешной. Ей можно было наслаждаться. Можно было бы. Если бы ангел мог. Сорок лет после ссоры с демоном каждый ранний сентябрь он приходил сюда, на берег пруда с лебедями. Бросал крошки каждому новому поколению лебединой стаи. Иногда узнавал потомков тех, кому достался прах сгоревшей записки, и тепло улыбался им. Птицы были свидетелями. Они не могли понимать и знать, но Азирафель молчаливо делился с ними мыслями.
Садился на скамью, разворачивал свежую газету. Слушал души людей, гулявшие по парку. Пытался погрузиться в шумящую жизнь Земли, чтобы хотя бы ненадолго… На мгновение. В такие спокойные, предсказуемые, чистые души живущих. Провалиться в них, потонуть, упасть в их мысли с головой. Чтобы душа самого ангела перестала сгорать от отчаяния.
Записка сгорела, и Падший ангел когда-то сгорел. А ангел нынешний никак не мог догореть.
Сорок лет он приходил. Разворачивал газету...
Сорок лет ничего не менялось. Ангелу казалось, что ничего не изменится, пока однажды вместо газеты ангел не взял с собой книгу. В книге были стихи очень хорошего человека. Азирафель видел, как светятся страницы с его словами, и не мог не купить ее, чтобы тут же прочитать. С поэтами лучше знакомиться, пока они живы — их чутким душам часто нужна помощь, чтобы прожить дольше и написать больше прекрасных стихов.
«Пыль-пыль-пыль…»1 — ангел читал слова хорошего человека. Читал и видел горящую в огне отчаяния душу.
Душа горела — и не могла сгореть. Человек шел по желтым дорогам. Там, далеко. Шел и видел. Видел то, что сейчас. Так же ясно, как ангел видел, что будет. Как в ранней осени Азирафель чувствовал зародыш зимы, так и в этом ему являлось будущее мира.
«Брось-брось-брось — видеть то, что впереди», — человек мог велеть себе перестать думать. Отвернуться, не смотреть.
Ангел — нет. Он должен смотреть. И видеть.
Снаряды взрываются, и людям, смертным, очень смертным, самым смертным людям на свете, в лица летит дым. Дым неправильный. Так нельзя! Нельзя дыму быть таким… Чтобы хотеть вырвать из себя легкие. Чтобы глаза резало как ножами. Чтобы молить о смерти. Людям нельзя молить о смерти. Ангелам нельзя такое допускать.
«…пробуй думать о другом», — Азирафель пробовал, и мгла затягивала взор.
Нельзя допустить, чтобы демон… Чтобы Падший ангел… Ангелы должны противостоять Падшим. Нельзя допускать, чтобы Падшие взяли верх… Нельзя допустить, чтобы люди… Нельзя ему давать то-что-он-хочет. Ангелы противостоят злу. Должны взять верх. Ангел. Не. Хочет. Ничего. Брать. И давать.
«Бог-мой-дай-сил — обезуметь не совсем!» — ангел давно не просил у Господа никаких сил. Если дать ему Божественную силу, то придется применять ее по назначению.
Нельзя. Допустить. Чтобы.
Ангела тошнило от пыли далекой горящей земли. Горящей в самом настоящем, жарком огне. Огне, который стирает тебя с лица Земли. С лица горящей, пылающей Земли. Твой дом, дом твоих предков, твою жизнь. Оставляет только загон для остатков тебя, который больше уже не ты. И никогда не будешь ты.
Вода тоже так может. Сначала вода, а потом огонь. Единые. Противоположные. Противные друг другу. Противные. Нет, не так. Вода противна огню, она умирает в огне, улетает паром в небо. Убивает себя. Так правильно. Ангел противен себе, и демону наверняка тоже. За все, что ангел ему сказал. И все, что думал.
Ангел дочитывал стихотворение, глядя на него эфирным взглядом, потому что хотел видеть все, что говорил стихами этот человек. И потому что материальные глаза застила пелена и все материальные слова скрыла.
«Я-шел-сквозь-ад — шесть недель, и я клянусь,
Там-нет-ни-тьмы — ни жаровен, ни чертей,
Но-пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог,
И отпуска нет на войне!»
Людям не нужен Ад, чтобы принести его на Землю. Людям не нужны ангелы, чтобы их хранить. И демоны из самых темных глубин Преисподней в ужасе попрячутся при виде людского зла. Скоро, очень скоро.
— Сэр, вам плохо? — услышал ангел и покачал головой, бережно закрывая книгу. Этой заботливой душе осталось пребывать на Земле лет пятнадцать, не больше. Азирафель не мог помочь. И не хотел, вот что сейчас его… не пугало, нет. Никаких эмоций не вызывало.
В настоящем, где Азирафель все еще стоял посреди комнаты, труба граммофона тихонько всхлипнула и запела новую песню. Ангел вздрогнул, судорожно вздохнув. Память продолжала разверзаться картинами прошлого, как небеса грозой.
У Кроули была машина, и он на ней передвигался по Лондону. Азирафель осознал этот удивительный факт только в тот момент, когда увидел ее прямо перед собой. Точнее, когда демон подошел к ней, открыл переднюю дверь, кивнул внутрь и сказал Азирафелю:
— Забирайся! — тем самым прояснив еще и смысл совершенно загадочного до этой минуты выражения «подбросить домой». Ангел никак не мог сообразить, зачем и как его собрались подбрасывать, но все равно пошел за Кроули, продолжая прижимать к груди саквояж с книгами и смотреть на демона во все глаза. Пожалуй, Азирафель сейчас мог бы вот так идти до самого Гастингса2 — дальше, по воде через Английский канал3, ему бы не позволил лимит на чудеса. Но они пришли всего лишь к автомобилю, и довольно быстро.
На машину Азирафель наконец сумел отвлечься. Потому что она была частью Кроули, и очень важной. Демон не любил лошадей, но и ходить пешком тоже не любил. Когда люди придумали автомобили, Кроули, наверное, очень обрадовался. Азирафель мимолетно пожалел, что не видел, не порадовался вместе с ним — но тут же прогнал это чувство. Оно могло повлечь за собой другие, которые Кроули мог уже и заметить. Лучше было сосредоточиться на машине. Тут есть, на чем сосредотачиваться.
Ангел растерянно похлопал глазами на закрытую дверь. Кроули так легко открыл свою, а ангел понятия не имел, как это делать. Он ни разу не прикасался к этим… штукам. Только видел их из окна иногда. Это не должно быть сложно, верно? Людям ведь нужно попадать внутрь быстро. Машины для скорости и нужны, насколько Азирафель догадался, наблюдая за ними.
Осторожно потрогав прохладный металл, ангел нащупал рычажок и опасливо нажал на него. Внутри двери что-то щелкнуло, и она мягко открылась. Азирафель тихо вздохнул, продолжая глядеть, теперь уже на переднее сиденье, широко открытыми глазами. Знакомство с этой штукой началось нормально. Возможно, у них получатся хорошие отношения, не такие, как с ее хозяином.
Ангел замер, неловко положив руку на дверцу. Если Кроули хочет довезти Азирафеля до его магазина, то он точно заметит! Начнет задавать вопросы — он постоянно их задает по любому поводу. Заколоченные окна и разбитый фонарь над крыльцом его определенно насторожат. Все это следовало исправить прямо сейчас. Накопленный за много — ангел потерял им счет — лет бездействия лимит на чудеса подобное точно позволял. Всего лишь манипуляции с неживой материей, не о чем и говорить. Азирафель мог бы при желании сотворить из магазина совершенно новую, сверкающую стеклом и металлом, булочную, в которой пирожки пекутся сами. Но булочная вызвала бы у Кроули еще больше вопросов.
— Ты что, машину никогда раньше не видел? — будто подтверждая тревожные мысли Азирафеля, немедля спросил Кроули обычным своим ворчливым тоном, глядя на ангела сквозь стекла очков. Одной рукой он облокотился о штурвал… или как это должно называться в автомобилях? А другой — что-то повернул рядом, и машина низко заурчала и запыхтела, готовая их везти.
— Видел, конечно, — ответил ангел, постаравшись сохранить невозмутимый вид и не сказать ничего лишнего. И ничего оскорбительного, как... тогда. Или как в церкви, про нацистов. Ангел успел отругать себя еще там, что совсем плохо соображает, раз предположил, что те люди могли работать на Кроули. Помнил же, что демон не любит убийств, особенно убийств детей, которыми нацисты отличались. Однако Азирафелю не с чего было соображать хорошо, а Кроули совсем незачем об этом знать. В том числе, незачем было знать, что Азирафель видел машины в основном на эфирном слое бытия. Потому что на нем и находился последние десятилетия. А в эфире автомобили выглядели... почти никак. В них что-то все время взрывалось, и на это было очень неприятно смотреть. Поэтому Азирафель отводил эфирный взгляд. Так же как... от остальных взрывов.
Он поспешил устроиться на сиденье рядом с Кроули и захлопнул за собой дверцу. Магазин уже был готов встречать гостей. С фасада, по крайней мере.
— Держись крепче, — велел Кроули, и Азирафель снова сперва не понял, но потом машина рванула с места — и он немедля принялся держаться. То есть, схватился за первое, что под руку подвернулось, потому что его вжало в сидение, а лондонские улицы понеслись мимо с такой скоростью, что ангелу в какой-то момент стало казаться, будто они сейчас взлетят. Ангел ошарашенно покосился на Кроули, но вид у того был совершенно невозмутимый, только больше обычного сосредоточенный и еще отчего-то очень довольный.
Азирафель украдкой погладил пальцем кусочек сиденья. Возможно, ей, машине, осталось жить совсем недолго, раз ее хозяин вот так… Ангел пожалел ее от всей души. Ее жалеть было можно. Получалось. Она неживая. И не Кроули.
— И часто ты их меняешь? — осторожно уточнил Азирафель, когда Кроули был вынужден притормозить на перекрестке.
— Кого — их? — с очень искренним недоумением поинтересовался тот, обернувшись к ангелу. — Придурковатых нацистов?
«Свои тела, безумный ты демон!» — чуть не выпалил Азирафель, только теперь поняв, зачем вдруг начал жалеть машину. И за кого на самом деле продолжал пугаться. Сколько было можно-то? Ангел помотал головой. Можно было всегда — сформулировал он про себя. Раз уж столько времени было можно делать только это и больше ничего.
— Машины. Я видел, что они могут сломаться, если так ездить, — еще осторожней пояснил он.
Кроули замер, с выражением на лице, которое можно было бы назвать «ошарашенным», если бы Азирафель считал, что его в принципе можно ошарашить. Помолчал немного, нахмурился — и резко рванул машину с места, кажется, еще быстрее, чем они ехали раньше. Молчал он довольно долго, и ангел успел внутренне сжаться не только от скорости, но и от испуга, что опять ляпнул что-то не то, когда Кроули наконец ответил:
— Я купил ее девять лет назад и ни разу не менял, она в идеальном состоянии, — очень ровным тоном, и тут же резко повернул на очередном перекрестке, так что Азирафель едва о стекло не ударился, когда их занесло вбок. Сложно было сказать, что в ответе Кроули выглядело наиболее странным: тон, слова «в идеальном состоянии», которые звучали так, будто он пытался машину ангелу продать, изображая коммивояжера, или то, что автомобиль он купил, а не материализовал или не позаимствовал у кого-нибудь.
Азирафель снова во все глаза уставился на Кроули. Как-то осмысливать свои чувства о нем, демоне, и складывать их в слова у него все еще не получалось. Или, может быть, все еще было нельзя. Может быть, всех этих долгих лет одиночества было недостаточно.
— Извини… — выдавил он на всякий случай, пытаясь успокоить дыхание и удивляясь тому, что оно вообще участилось. Слишком давно не испытывал страх своим телом, догадался ангел. И кровь в ушах у него стучала от волнения, что опять все испортил. Второй раз за вечер! Своими же дурацкими словами. Что стоило молчать всю дорогу? Как демон вообще его сейчас терпит?
— М-мгм, — согласно буркнул Кроули себе под нос, пристально глядя вперед, и больше не сказал ничего.
«За все, что сможешь, извини», — чуть не добавил ангел. А потом придумал более нейтральное: «Я не сомневаюсь в твоем искусстве наездника», — но так и не вспомнил, как правильно называется тот, кто за штурвалом. Капитан? Не всадник же.
Словом, Азирафель промолчал всю дорогу до магазина. Так же молча вышел на крыльцо, прижав к себе саквояж, и опять уставился на Кроули. Тот высунулся в окно, опустив стекло, посмотрел на ангела, усмехнулся — или улыбнулся, с демоном не всегда можно было понять наверняка — и неожиданно сообщил:
— Я заскочу через несколько дней. В гости, — без единой вопросительной ноты в голосе.
Азирафель рассеянно кивнул, развернулся на каблуках и вошел в магазин. Там он еще ничего не переделал, не убрал паутину из углов и не привел в порядок книги, кроме тех, которые понадобились симпатичному лже-агенту Секретной службы. И не собирался. Для Кроули несколько дней могли запросто превратиться в несколько лет. Или вообще в вечность, раз Азирафель продолжает его оскорблять в лучших чувствах после такой долгой разлуки. У ангела же внутри по-прежнему было слишком мало сил, чтобы оставаться снаружи бытия. Бытие все еще плохо для него подходило.
К преогромному изумлению Азирафеля, «через несколько дней» наступило послезавтра. Сперва истошно зазвонил дверной колокольчик, потом, спустя примерно минуту, в дверь магазина настойчиво постучали. А еще через некоторое время — со всей силы замолотили, кажется, ногой, или двумя ногами по очереди. «Эй, ангел! Ты там есть вообще?» — раздался одновременно с грохотом очень знакомый голос, и очень обеспокоенный. Кроули стоял там, снаружи, и пытался заглянуть за наглухо закрытые жалюзи на входной двери: в тонкую щель можно было видеть кончик длинного носа и отблеск темных очков.
К приему гостей было не готово не только помещение, но даже и сама ангельская оболочка. Саквояж с книгами неразобранный валялся на полу, а рядом валялось ненужное в эти дни тело. Оно не дышало, не двигалось и могло разве что видеть. Но немного. Азирафелю и эфирного слоя реальности хватало.
Но это же Кроули там пришел! Пришел. Надо же.
Ангел заставил свое тело вдохнуть пыльный воздух, разогнал сердце, поднялся, пережидая приступ щекотных мурашек по всему телу, и, спотыкаясь на подгибающихся ногах, побежал открывать. По пути приводя помещение хотя бы в относительно жилой вид.
— Я есть, — ответил ангел, распахнув дверь и растерянно уставившись на Кроули.
— Хм, и правда есть, — задумчиво взглянув на ангела в ответ, сказал тот. А потом просочился между Азирафелем и косяком внутрь и принялся оглядываться. В руках у него был объемистый сверток, замотанный в серую бумагу и перевязанный бечевкой. — А я уж было подумал, тебя какие-нибудь недобитые нацисты все-таки догнали и развоплотили, пока я был в отъезде… — добавил он так, как обычно говорят что-нибудь вроде: «Сегодня отличная погода, не правда ли?»
Азирафель незаметно взмахнул рукой, приказав саквояжу спрятаться под стол.
— Тут нет нацистов. Никого нет, — рассеянно ответил Азирафель. — Что это?
Он кивнул на сверток.
— Еда. — Кроули прошел дальше в магазин и положил свою ношу на стол, сдвинув в сторону широким жестом все, что на нем валялось. — У тебя позавчера был очень голодный вид. И я подумал, что война на тебе дурно сказывается, и, похоже, не ошибся, — Кроули небрежно махнул рукой вокруг, показывая на изрядно захламленный магазин. — И что с твоих станется еще и перемещаться из этой гастрономической Преисподней с карточками на продукты4 тебе запретить. Так что вот… — Он принялся развязывать бечевку, очень торопливо, так что сложно было уследить за порхающими в воздухе длинными пальцами.
— Еда, — медленно повторил ангел, завороженно глядя на руки Кроули. Потом до него дошел смысл остальной реплики демона, и Азирафелю пришлось срочно опуститься на стул — тело отреагировало новой вспышкой чересчур сильных эмоций, которых очень давно не испытывало.
— Нет-нет! Мне не запрещали ничего... Наоборот, дали отпуск. Хотя бумажек много пришлось... заполнить, — с трудом подбирая слова, выговорил он, не отводя глаз от свертка с едой.
Кроули снял шляпу и аккуратно положил ее поверх груды вещей на столе, потом опустил очки на кончик носа и уставился на Азирафеля поверх них, очень пристально и внимательно. И вглядывался долго, настолько долго, что ангел растерянно заморгал и уставился в ответ. Он не был уверен, что смотрел хоть сколько-нибудь осмысленно. Просто смотрел. Потому что физические глаза хотели смотреть.
— Отпуск, понятно, — наконец сказал Кроули и коротко кивнул. А потом принялся разбирать сверток, старательно перечисляя содержимое. — Пармская ветчина, сыр, итальянский и швейцарский. Швейцария не так далеко от Тосканы5, в конце-то концов… И у них нейтралитет6. Оливки, — они были в металлической банке, с нарисованными на ней оливками. Азирафель видел такие раньше, только тогда в них обычно хранили рыбу, и не слишком-то хорошую. Следующая банка была более привычной, стеклянной. — Вяленые томаты. В Италии, прямо скажем, тоже творится полный бардак, но чтобы там закончилась нормальная еда — должно случиться что-то совсем уж невероятное. Бискотти. И кьянти — должно быть неплохое. Ты посуду тут найдешь или мне сделать? — поставив на стол бутылку вина, спросил он и снова посмотрел на Азирафеля поверх очков, теперь вопросительно.
Азирафель смотрел и смотрел на появляющиеся из свертка продукты. Удивлялся их такому яркому запаху и цвету. Его тело сейчас было в восторге, что ему разрешили ощущать и что ему принесли еду — тоже. Смешное глупое. Наверное, оно заслужило передышку, решил Азирафель. И ляпнул первое, что пришло ему в голову:
— Не думаю, что в Италии есть кто-то из наших. Там... многие попросили отпуск. Поздно, правда. Можно было и раньше. Намного...
Искать посуду по дому ангел не хотел, поэтому щелкнул пальцами, и она послушно появилась на столе.
— Зато наши есть, — Кроули хмыкнул и очень выразительно скривился, после чего стремительно разложил еду по тарелкам, снова порхая пальцами над столом. В последнюю очередь он открыл бутылку взглядом, пробка вылетела на стол с легким хлопком, и Кроули тут же разлил вино в два бокала. — Buon appetito e buona serata!7 — Демон сделал глоток и, подхватив двумя пальцами оливку с тарелки, закинул ее в рот. А потом отправил туда же еще и кусочек сыра, явив собой редчайшее зрелище «Кроули, который ест».
Азирафель задумчиво замер, слушая бурчание в желудке. Тело решило, что раз его кормят, то надо подготовиться к еде. Сознание же категорически отказывалось работать, оглушенное всем творящимся безумием. Оно походило на горячечный сон, и верить в него никак не получалось. Демон пришел в гости. Потому что хотел накормить ангела. Невероятно.
Поэтому Азирафель промолчал в ответ на слова Кроули, зачем-то внимательно наблюдая за исчезновением в Кроули еды.
— Мгм-м, — протянул он рассеянно, чтобы хоть что-то ответить.
— Ешь давай, — проворчал демон и допил вино залпом, тут же долив себе еще. — А то я расстроюсь и сожру все сам, — и в подтверждение своей угрозы немедленно съел ломтик пармской ветчины и еще две оливки.
Ангел нервно вздрогнул, тут же потянув в рот кусочек сыра. Если бы демон расстроился, Азирафель бы тоже расстроился. И конечно он не мог допустить, чтобы демоновы старания пропали даром.
— Не надо, — попросил он, проглотив сыр.
— Вот и хорошо, — тут же смягчился Кроули, но сразу добавил, щелкнув пальцами по бокалу: — И пей тоже. В отпуске это совершенно необходимо.
Азирафель покивал, чтобы не огорчать Кроули, но бокал пока не трогал. Он переживал сырное ощущение во рту, гортани и дальше по всему желудочному тракту. Сыр был соленый. И сырный. Вкус и запах сыра словно заполнил все вкусовые рецепторы, и те пока не могли принять никаких других ощущений. Что с ними случится от бокала вина, Азирафель не решался представлять.
Кроули, тем временем, подперев рукой подбородок, уставился на него. И смотрел. А потом еще смотрел, изредка отпивая вино из бокала — словно наблюдал за чем-то очень увлекательным, или важным.
Ангел подумал, что демон никуда не торопится, и сам решил не спешить. Медленно жевал ветчину, сыр, помидоры. Каждый кусочек вгонял его в прострацию, полную очень плотных земных ощущений. Оглушающих. Их было так много, что Азирафель сумел отложить свои переживания об этой удивительной ситуации.
— Так... Как дела? — спросил он, когда вкус оливок перестал вызывать в мозгу картинки с побережья Средиземноморья, где они росли и спели на солнце.
— По-разному… — ответил Кроули после долгой, очень задумчивой паузы, перед этим снова опустошив свой бокал до дна. — С одной стороны, можно вообще не работать, просто вписывать в отчеты первое, что на глаза попалось. С другой — большинство происходящего я бы предпочел себе не приписывать. С третьей — я бы также предпочел из отчетов выписать к едреной матери свои достижения в деле создания оккультных кружков, если бы знал, что они с ними вытворят8… Знаменитый Энтони Джей Кроули! Фюреру нужен Святой Грааль! — откровенно передразнил он позавчерашних нацистов. — Фюреру нужно хоть немного мозгов, как и всем им… Но найти их посложнее, чем Грааль.
На фразе про мозги Азирафель вздрогнул, потому что вспомнил книгу, которую читал еще до своего... ну пусть отпуска. Один из персонажей хотел себе мозги9. То есть стать умным. Представлять фюрера героем этой книги оказалось очень освежающе. Настолько, что Азирафель вспомнил: Кроули пришел значительно позже того, как нацисты в церкви заговорили о Граале.
А вспомнив, начал расстраиваться и вместе с тем неожиданно радоваться, что наконец чувствует еще какие-то эмоции, кроме затянувшейся на много лет паники.
— Так ты... Ты все слышал, да? Там, в церкви? — спросил Азирафель, ощущая, как горят со стыда щеки.
— Ну что ты, нет конечно, я стоял снаружи и смиренно ждал, когда тебя развоплотят, только в последний момент спохватился, — ответил Кроули со своим неизменным сарказмом, подливая еще вина. Бутылка за это время убавилась наполовину. Отпив, он посмотрел на ангела и вздохнул. — Да ладно тебе, я бы тоже не понял, что она немецкая шпионка, если бы не знал…
Азирафель глянул на свое, до сих пор нетронутое, кьянти, и взял бокал в руки. Спектр доступных эмоций стремительно и неуклонно расширялся. Ангел смотрел на искры в глубине бокала с печалью. Девушка казалось такой... целеустремленной. И цель у нее была благая. Та цель, о которой она ему так удачно наврала. Она вселила в него вдохновение снова действовать. Так глупо получилось!
— А мое тупоголовое начальство всему этому радуется, представляешь? — внезапно продолжил жаловаться Кроули. — Они там, внизу, не в состоянии даже подбить элементарный баланс. Когда на одного убийцу приходится такое количество невинно убитых, многие из которых погибли, героически спасая других… Словом, я бы на их месте не радовался. По счастью, я не на их месте. Но ты подумай, какая ирония: война, которую начала кучка отборных кандидатов на седьмой круг Ада10, в итоге уже породила и еще породит столько святых, сколько за предыдущие лет двести не наберется… — закончил он задумчиво-философским тоном, глядя куда-то на книжные полки, и только в самом конце покосился на Азирафеля через плечо и неожиданно твердо и уверенно припечатал: — На одну твою шпионку тоже пяток святых найдется, прямо в Лондоне.
Азирафель, пока Кроули говорил, отпил из бокала и закрыл глаза. Терпкий вкус на языке, знакомое легкое тепло в горле и в пищеводе — и острое, слишком острое, ощущение сжатой пружины в мозгу. Такой маленький глоток не может ее разжать. Возможно, вообще ничто.
— Я знаю. Я вижу, — коротко ответил Азирафель. Только их он и видел, если бросал случайный взгляд на Небо.
— Если вдруг что-то видишь про меня, никому не рассказывай, — прозвучал в ушах голос Кроули, как-то особенно ворчливо и едко. — А лучше вообще не думай об этом, так безопаснее, — Азирафель услышал звук отодвинувшегося стула и шаги Кроули куда-то в сторону от стола.
Ангел поставил бокал и оглянулся на демона. Про него он ничего не видел. Он вообще слишком мало видел. Потому что старался не смотреть.
— Не могу я думать, — проворчал он. — И видеть тоже. Позавчера это было особенно заметно.
Кроули стоял у граммофона и задумчиво перебирал лежащие рядом с ним стопкой пластинки. На словах Азирафеля он обернулся, подняв брови, и ответил:
— А это прекрасно вижу и знаю я, — с выражением на лице, которое ангел тоже не мог понять, потому что и впрямь ничего не соображал. Демон помолчал немного и пояснил небрежным тоном: — В общем-то, ничего существенного… возможно, я пару раз нечаянно сделал твою работу. И тебе, определенно, нужно выпить еще кьянти, — добавил он в конце и продолжил смотреть грамзаписи.
— Спасибо, — машинально ответил Азирафель на последнее предложение, не притрагиваясь к вину. Оно на него почему-то начало действовать, несмотря на буквально терапевтическую дозу. Мысли путались еще сильнее, и ангел опять совсем не понимал, что именно чувствует. Знал только, глянув на свои пластинки, что Кроули может очень удивиться его коллекции. Кажется, люди стали делать пластинки иначе. И музыка, конечно же... У Азирафеля не было ни одной композиции моложе тысяча девятисотого года.
— Если ты нечаянно, то никто тебя не осудит, — попытался он пошутить на первое замечание Кроули. Но улыбнуться отчего-то не вышло.
— Ну, может, не совсем нечаянно… почти нечаянно… — пробормотал тот, не отрываясь от своего занятия. — Ладно, пускай это! — он выхватил пластинку из стопки, достал ее из конверта и, крутнув в пальцах, как цирковой жонглер, поставил на граммофон. Игла опустилась под взглядом Кроули сама, и из трубы полились звуки вальса «На прекрасном голубом Дунае».
— Непроизвольно? — предположил Азирафель и именно теперь заулыбался, совершенно неожиданно для самого себя. Потому что вдруг сумел посмотреть на Кроули целиком, на всего, во всех слоях реальности. И сразу же понял, что до сих пор смотреть почему-то даже не пытался. Как будто боялся там увидеть что-то, с чем не сможет смириться, и тогда им опять придется ссориться. Притом совсем не факт, что ему снова согласятся дать такой длительный отпуск.
Внутренняя суть демона была почти такой же, какой Азирафель ее запомнил и какую… любил. Любил с Начала времен. Тогда Кроули переживал, что сделал добро, предложив Еве яблок, а внутри него переливался свет истинного Творения. Если будешь смотреть на святых и увидишь что-нибудь про меня… Ангел не знал, что именно Кроули недавно сделал с неизвестным ему святым, но сейчас увидел тот же свет. Робкий, как луч солнца, проникший сквозь тюремную решетку и упавший на стену каменного мешка. Азирафель его увидел и не мог не улыбнуться ему.
Кроули, который в этот момент развернулся на сто восемьдесят градусов, резко замер, будто споткнулся об ангельскую улыбку, а потом, всего на несколько мгновений, улыбнулся тоже. И тут же состроил нарочито мрачное лицо.
— Я же сказал: даже не думай! — строго напомнил он. — И ничего такого я делать не собирался, просто мимо проходил. По своим делам.
— Как скажешь, д... Кроули, — согласился ангел, проглотив привычное обращение «дорогой мой», плохо понимая зачем, и поспешно схватил со стола бокал, чтобы скрыть неловкость. Он сейчас был не уверен, что имеет право так называть… демона. И даже мысленно старался не называть его «своим», как называл раньше. Он не знал, можно ли… Ведь Кроули тогда сказал, что ангел ему не нужен, а значит, вовсе он не «свой».
Демон наклонил голову, прислушиваясь к звукам из граммофона, потом посмотрел на Азирафеля и констатировал:
— Ну вот, так уже больше похоже на buona serata. Но еще не совсем, — после чего щелкнул пальцами — и в магазине вдруг зажегся непривычный Азирафелю, более яркий, но все равно теплый и уютный, свет. — Электричество. Тебе давно пора было обзавестись электричеством. Теперь совсем хорошо...
— А зачем они тогда продают свечи до сих пор? — вдруг с любопытством спросил Азирафель, совсем забыв, что собирался скрывать от Кроули, сколько на самом деле длится его «отпуск».
— Электричество иногда тоже ломается, — ответил Кроули, покачав головой. Вернулся за стол, взял свой бокал и уставился на ангела со странной блуждающей улыбкой на лице. — Особенно в последнее время. Но тебе это не грозит, так что свечи можешь оставить просто для красоты. Керосинку тоже можешь, хотя она не слишком симпатичная.
Азирафель, чувствуя себя ужасно глупо, смотрел на Кроули и эту его улыбку, не в силах отвести взгляд и начать говорить что-то разумное. И решительно сделал большой глоток из бокала, решив, что раз Кроули до сих пор не догадался, то уже ничего и не заметит. Видимо, демон резонно считал, что ангел плохо соображает — Азирафель ведь сам ему сказал об этом, и Кроули признался, что он видит — и не обращает внимания на странности в его словах. А значит, можно говорить более свободно. Эта мысль принесла ангелу некоторое облегчение: он сразу стал меньше опасаться, что снова что-то ляпнет.
Немного послушав вальс и свои ассоциации, довольно внезапные, Азирафель тут же воспользовался новой возможностью и выпалил первую чушь, пришедшую ему на ум:
— А я не умею танцевать вальс. Хотя он красивый. А ты?
— А я умею, — ответил Кроули, вздернув бровь, и улыбка на его лице сменилась на обычную — ехидную, как у Кроули. — Ни за что бы не пропустил самый непристойный танец столетия. Могу научить, по нынешним временам это уже прилично до сервильности.
Азирафель всерьез обдумал его предложение. С одной стороны, пообщаться с Кроули подольше ему очень хотелось. Хоть он и не понимал пока отношения демона к нему — в голову просто не лезли мысли еще и об этом — свое-то отношение он знал, и оно не изменилось. С другой, к вальсу Азирафель относился двояко, еще когда наблюдал за людьми. Ангел находил его очень ограниченным странными рамками, несмотря на то, что в приличных домах Вены на него фыркали, как на слишком распущенный. Гавот он выбрал совершенно осознанно, потому что он не означал ничего, кроме совместной радости движения. И в нем не было ведущего, все участники были равноправны. Это, пожалуй, стало главным для ангела. А для общения с Кроули он, возможно, придумает другой повод.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Азирафель, закончив размышлять. — Пожалуй, он мне не настолько нравится, чтобы его танцевать. Мне кажется, он несколько скучный... Извини, если ты не согласен, я не настаиваю. Исключительно мое мнение, не навязываю.
— Если подумать, и впрямь ужасно скучный, раз-два-три, и так по кругу… — решительно согласился Кроули и уткнулся носом в свой бокал. — А музыка хорошая. У тебя там еще есть, я видел… — он кивнул на граммофон.
Ангел допил кьянти. В голове теперь приятно гудело, хотя думать ею стало еще сложней. Он даже с удивлением ощутил, что у него слипаются глаза, чего не случалось... кажется, с тех пор как он подменял Кроули на его задании, веке в шестнадцатом, и надо было терпеливо выслушать все откровения какого-то злодея. К счастью, подсказывать ему не понадобилось.
— Мне нравятся танцы, когда нужно ногами всякое... — честно сказал Азирафель, невольно наклонившись в сторону демона. — Гавот, например.
— Ты в курсе, что у тебя очень экзотические вкусы для сороковых годов? — поинтересовался Кроули, и у него на лице снова образовалась та же странная улыбка, что уже была раньше. Ангел в ответ чуть было не переспросил: «Так сейчас сороковые?» — но Кроули ему не дал. Он взял со стола бутылку, отпил прямо из горла и, совсем уж неожиданно, обхватил ангела за плечи. — Пойдем-ка…
— К-куда? — растерялся Азирафель, послушно следуя за ним. Пожалуй, он бы сейчас последовал за демоном куда угодно, просто чтобы этот изумительный день... или вечер... или где там солнце? Чтобы это непонятное, но очень, очень красивое, что он видел в Кроули, не заканчивалось.
— На диван, ты там будешь лежать, — безапелляционным тоном объявил Кроули — и действительно принялся укладывать ангела на диван. Потом ненадолго замер, вглядевшись ему в лицо, еще раз отхлебнул из бутылки и добавил: — А я рядом посижу. Ложись.
— Зачем? Мне лежать? — непонимающе переспросил Азирафель, потому что насчет второй части, про сидящего рядом Кроули, возражений у него не было. Но, спросив, он все равно податливо улегся, как велели — кажется, идея была и впрямь неплохой. Ангельскому телу горизонтальное положение очень понравилось, ему стало хорошо, и оно сразу начало расслабляться. Видимо, когда оно валялось на полу, как сломанная кукла, ему было неудобно, а он не считал нужным обращать на это внимание.
— Это полезно в твоем состоянии, — все так же непререкаемо провозгласил демон и действительно уселся рядом, на краю дивана, сделав еще глоток. — Полежи. Еще глаза можно закрыть, это тоже полезно, расслабляет.
Азирафель послушался, потому что его телу этого и правда хотелось. Странное желание, но в нем, кажется, не было ничего страшного.
— Это что с моим состоянием?.. По твоему мнению... — пробормотал он, с удивлением заметив, что язык шевелится как-то совсем неохотно. Зато дыхание само собой сделалось спокойным и глубоким. Пожалуй, так дышать у него не получалось с середины девятнадцатого века.
— Ты устал, поэтому и нужно полежать, — сказал Кроули, вроде бы, довольно логичную в целом вещь. И ангел почувствовал, как ему на плечо легла узкая демонская ладонь. От ладони по телу расходилось приятное расслабляющее тепло, и даже захотелось открыть глаза и посмотреть на нее. Но веки стали совсем свинцовыми и не желали разлипаться.
— В отпуске не устают, — с трудом выговорил ангел, или ему показалось, что выговорил. Потому что телесное сознание погружалось в уютную темноту. А еще ему, сознанию, от руки демона на плече вдруг стало хорошо. Будто только этого ему не хватало, чтобы… чтобы огонь, все еще сжигавший душу, отпустил ее и мучение оборвалось. Ангел своим засыпающим сознанием еще успел удивиться, что, оказывается, перестал чувствовать этот огонь в тысяча девятьсот третьем году, прочитав стихотворение хорошего человека, но он, огонь, никуда не девался. Какая ирония, что понадобился демон, полный адского пламени, чтобы погасить ангельский огонь отчаяния.
Телесное сознание отпустило и эту мысль и отключилось, но это было совсем не похоже на оцепенение, в которое Азирафель погрузил его в конце Второй Бурской кампании11, отказавшись слушать все, что творилось вокруг и внутри него самого.
Когда ангел пришел в себя, на него светило солнце. Тонкими полосками через слегка приоткрытые жалюзи. На столе стояла почти полная бутылка кьянти, а все остальное было накрыто льняной салфеткой угольно-черного цвета. Поверх нее лежала записка, написанная угловатым размашистым почерком Кроули — кажется, на первом же обрывке бумаги, который попался ему под руку: «Ci vediamo!»12
Азирафель улыбнулся этой записке, а потом оглянулся в сторону двери. Первые годы «отпуска» он не выносил оставаться в телесном сознании, потому что его тело немедленно начинало тошнить, как только он позволял ему очнуться. Всякие мысли о еде в таких условиях очень скоро вовсе перестают приходить. Но Кроули он об этом не рассказал, да и вообще забыл, по какой причине не мог есть.
Однако представив, что сейчас он подойдет к двери, выйдет на улицу и сотворит какое-нибудь небольшое чудо, он ощутил тот самый очень знакомый приступ тошноты. Похоже, еще рано заканчивать отпуск, решил он. А потом глянул на диван и задумчиво провел рукой по взъерошенным со сна волосам. После пробуждения ему стало еще лучше, чем после еды. Он даже вспомнил то, что намертво забыл — потому что появились силы вспоминать.
Азирафель щелкнул пальцами, превратив диван в односпальную кровать с белым постельным бельем и железными ножками. Он видел такую однажды в каком-то госпитале на севере Франции, когда случайно все-таки посмотрел в сторону континента эфирным зрением. Она выглядела удобной — Азирафель ее такой представил, и она такой стала. Ангел забрался под тонкое одеяло с головой, и сонное забытье накрыло его почти так же быстро, как в прошлый раз.
Кроули снова появился в книжном магазине через две недели и опять принес еды, на этот раз — корзинку. И из Парижа. Ангел обрадовался демону, почти как в старые времена, хотя все еще не мог расшифровать его, демона, улыбку, которой тот одарил его в ответ. Кроули ворчливо предложил ему расческу и зеркало, потому что он выглядит, как забытый в пыли плюшевый мишка. Потом он так долго ругался на вишистов13, что к концу Азирафель почти понял, кто такие вишисты, хотя по-прежнему старался не думать на эту тему. В третий раз Кроули явился через месяц, со швейцарским шоколадом и сыром. Азирафель к тому моменту разобрался, как приводить прическу в порядок, чтобы демону не приходилось этого делать. Потом — пришел опять, через три недели, потом еще раз, еще раз и еще раз…
Однажды Кроули заявился с захертортом14, пивом и колбасками. Вид у него при этом был такой, будто он только что участвовал в буйной кабацкой драке, но он неожиданно оказался абсолютно трезв и почему-то ужасно доволен собой. На взволнованный вопрос Азирафеля, что случилось, Кроули заявил, что он в полном порядке и совершенно цел, не о чем и волноваться, одним добрым делом больше, одним меньше — какая уже разница, к тому же он по пути отправил в Ад миниум трех человек, и это частично компенсирует. И вид у него сделался еще более довольный и гордый, хотя он очень старался это скрыть. Поскольку его объяснение ничего не объясняло, Азирафель попытался стребовать рассказать подробнее еще раз. «Придурковатые нацисты мешали мне покупать торт. Этого нельзя было так оставить», — сообщил Кроули и с видом того, кто уже все окончательно и бесповоротно объяснил, откупорил две бутылки пива. Одну сунул ангелу, а вторую выпил сам, залпом, пока Азирафель пытался себе представить, во что демон превратил некую кондитерскую в Вене, сражаясь с нацистами за шоколадный десерт. Наконец, метким броском отправив пустую бутылку в мусорное ведро, Кроули сказал: «Пойдем есть!» — и потащил ангела к столу. «Пойдем есть» все это время оставалось универсальным ответом Кроули на любые реплики Азирафеля, когда тот был взволнован, напуган или растерян. Альтернативу составляли «вот, съешь» и «на, выпей». Странным образом, следуя указаниям Кроули, ангел действительно спустя какое-то время успокаивался.
Азирафель спал все время, пока к нему не заглядывал Кроули, и даже вернул обратно камуфляж от смертных на фасад магазина, чтобы никто его не беспокоил. На третье появление демона Азирафель не успел превратить кровать обратно в диван, и Кроули выразительно щелкнул пальцами, преобразив ее в совсем другую, с душистыми подушками и вкусно пахнущую оструганным деревом. И еще мягко намекнул, что спать лучше в пижаме или раздетым. Ангел поблагодарил за совет, но почему-то стал успевать переодеваться, прежде чем бухнуться на простыню, только через несколько месяцев.
Про сновидения он вспомнил сам, когда Кроули принес попробовать какой-то неведомый новый кофе — и отказался рассказывать, из чего его делают15. Азирафель велел своему мозгу показать ему сновидения сразу же, как снова улегся в кровать, но они ему совсем не понравились. И дальше он предпочел спать без снов.
Последний из регулярных визитов Кроули случился аккурат восьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого. Он вломился к Азирафелю с двумя бутылками «Вдовы Клико» и коробкой пирожных, разбудив его истошным воплем: «Просыпайся, ангел, война кончилась!» Ангел подскочил из-под одеяла, поправляя пижамную рубашку и развеивая кровать, как он надеялся, насовсем. Голова у него была наконец-то свежая и светлая, совсем как в середине девятнадцатого века. Азирафель был рад вновь встретиться со своим ясным сознанием и восприятием, не меньше, чем с Кроули.
А потом они сидели на диване, и демон смотрел сквозь витрину магазина на улицу, где гуляли, радостно кричали, обнимались, пели песни и танцевали прямо на улице очень радостные люди. Многие — уже откровенно нетрезвые, что и не удивительно: ангел с демоном тоже трезвыми не были. Они как раз покончили с первой бутылкой шампанского и принялись за вторую. Кроули по этому поводу в выражении своих чувств отличался почти пугающей прямотой.
— Теперь их там, этих… ну, в Германии! Наверняка всех повес-сят, — сообщил он, глядя на ликующую толпу слегка расфокусированным взглядом. — И правильно с-сделают! Превратили Европу… в с-смесь дурдома с борделем и с-ското… бойней. Я уже начал думать, что если это… оно… в общем, если дальше так будет, я начну любить четрн… цатый век! — закончил он свою пламенную речь и, отвернувшись от окна, уставился на Азирафеля, которого ровно в этот момент настиг приступ чувства вины и наверняка отразился на лице.
Он чувствовал себя виноватым за то, что Кроули было так тяжело — теперь Азирафель это видел очень ясно — а он, ангел, никак его груз не облегчал. Кроули переживал из-за того, что творили люди, не меньше ангела. Выражал это иначе — злился, создавал новых святых, дрался с нацистами за торт — но чувства его были столь же глубокими, а сопереживание невинным — гораздо большим, чем у ангела, который вовсе не мог сопереживать никому живому целых сорок три года! И вот на Кроули, помимо всего этого ужаса, повисли еще и заботы о спящем ангеле. Приходилось с ним возиться, потому что — тут у Азирафеля теплело в груди и хотелось обнимать демона или хотя бы улыбаться ему — спящий ангел был ему все-таки нужен, а тогда, в тысяча восемьсот шестьдесят втором, он просто обиделся на резкий отказ. Азирафелю нестерпимо захотелось сделать для Кроули что-нибудь хорошее, но он пока никак не мог придумать, что.
— Пирожное ешь, — вглядевшись в его лицо, сказал Кроули и пихнул ангелу в руку эклер, облитый розовой глазурью. — Все хр-ршо уже. А потом… еще лучше будет, — и снова взглянул в окно, на празднующих, довольно улыбнувшись. Ангел послушно откусил большой кусок эклера, измазавшись в креме. Кроули был прав, и его труды не должны были пропасть даром, так что ангел постарался прогнать дурацкое чувство вины и оставил только желание отплатить демону добром. Таким добром, которое ему понравится.
____________________
1 Стихотворение «Пыль» Редьярда Киплинга впервые было опубликовано в 1903 году, с подзаголовком «Пехотные колонны недавней войны». Недавняя война — это вторая англо-бурская (1899–1902), примечательная для истории человечества тем, что там впервые появились концлагеря, ковровые бомбежки и прототипы химического оружия, которыми мы потом имели счастье наслаждаться во время обеих мировых войн.
2 Гастингс — приморский город на южном побережье Великобритании, и заодно то самое место, откуда началось норманнское завоевание: с битвы, соответственно, при Гастингсе.
3 Снобизм авторов не позволяет им вставлять слово «Ла-Манш» в тексты, где речь идет о Британии и британцах. Поэтому они используют английское название.
4 Во Вторую мировую Британию блокировали на море, и она фактически оказалась в изоляции, напоминающей блокаду Ленинграда, пусть и куда менее страшной. Но остров выживал на внутренних ресурсах и экономил на всем. Карточки на продукты были введены в январе 1940-го и продержались аж до 1953 года. В общем, с едой в войну в Великобритании было очень паршиво.
5 Тоскана находится на северо-западе Италии, так что от Швейцарии на северной границе это и впрямь сравнительно недалеко.
6 На самом деле, конечно, у Швейцарии были банки, которые и позволили сохранить нейтралитет во Вторую мировую и довольно неплохо при этом жить. Чем и воспользовался Штирлиц, чтобы переправить туда Плейшнера и пастора Шлага. И Кроули, чтобы добыть побольше хорошего сыра.
7 Приятного аппетита и хорошего вечера! (итал.)
8 Свой оккультный кружок нацисты создали задолго до прихода к власти. «Общество Туле», оно же Группа изучения германской древности, появилось в 1918 году. Именно оттуда приходили к Азирафелю за книжками. Учитывая, что в своей доктрине они творчески переработали практически все европейское оккультное наследие, Кроули есть про что переживать.
9 «Волшебник страны Оз» увидел свет в 1900 году. Так что Азирафель успел его прочитать незадолго до «отпуска».
10 Седьмой круг дантовского Ада предназначается, в том числе, для убийц и насильников.
11 Авторский снобизм продолжает настаивать на том, что в тексте все названия должны быть британскими. Поэтому — Вторая Бурская кампания, а не Вторая англо-бурская война, как ее принято называть во всем остальном мире.
12 До встречи! (итал.)
13 Вишисты — коллаборационистский режим, возникший после завоевания Франции нацистами. Примечательно, что официально вишисты соблюдали нейтралитет, хотя на деле находились под контролем Рейха. Второй примечательный факт — что немцы захватили Париж за месяц, а всю Францию — меньше чем за два. Все эти выдающиеся достижения сделали слово «вишист» синонимом труса и подлеца. Также по этому поводу до сих пор ходит множество прекрасных анекдотов. Например, таких:
— Почему запретили ежедневные салюты в парижском Диснейленде?
— Из-за того, что каждый день, услышав выстрелы, французское правительство пыталось кому-нибудь сдаться.
14 Традиционный австрийский десерт, известный с начала XIX века. Так что Азирафелю нетрудно было понять, куда именно в этот раз мотался Кроули.
15 Разумеется, это копи лювак. И мы тоже отказываемся рассказывать, из чего его делают.
ВТОРОЙ ПОСТ. ПРОДОЛЖЕНИЕ.
ТРЕТИЙ ПОСТ. ЕЩЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ...
ЧЕТВЕРТЫЙ ПОСТ. И ЕЩЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ...
ПЯТЫЙ ПОСТ. ОКОНЧАНИЕ.
Танго и герои съели авторам мозг, а теперь и вас ждет то же самое...
УПД Я принес вам
УПД Кому еще экзистенциального кризиса? Держите.
Название: Ангельская милонга
Канон: Good Omens
Автор: Crazycoyote, Cirtaly
Размер: 30 608 слов без примечаний, 32 181 слов с примечаниями
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель
Категория: слэш, гет, никакой разницы
Жанр: ангст, драма, херт/комфорт, флафф, юмор, романс, броманс, сволочи-крылатые-вы-чо-творите
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Ангелы и демоны друг друга не любят, к друг другу не привязываются и не заводят друг с другом отношений. Однако из любого правила есть исключение. Еще ангелы не танцуют в принципе, а демоны — танцуют, но не умеют. Но из этого правила тоже бывают исключения. Парный танец, как правило, изначально придуман для того, чтобы его танцевали мужчина и женщина, и роли в нем четко поделены и не меняются. Из этого правила также существует исключение. Оно называется танго.
Примечание/Предупреждения: психотравмы, депрессия, упоминания самоубийств, массовых убийств, геноцида и Апокалипсиса, злоупотребление алкоголем, секс в сверхсознательном состоянии, гендерсвап (в незначительных количествах), танго (в значительных количествах), нацисты, розенкрейцеры, баобабы, итальянские и испанские слова, еврейские буквы, сомнительные теологические концепции, снобизм авторов и персонажей, гигантские множественные примечания
Название авторы беспринципно попятили у Астора Пьяццоллы, но с огромной любовью и уважением.
Господь все видит.
Читать на фикбуке | на АО3 | скачать файл
В тексте постоянно играет танго. И еще один раз — вальс «На прекрасном голубом Дунае», но мы не будем вам его показывать. А остальное — будем. Мелодии в фике чаще всего прямо не названы, так что тут есть цитаты, чтобы было понятно, откуда оно. Все расположено в том же порядке, что и в тексте. Бонусы — другие версии тех же мелодий, которые нам особенно нравятся.
Слушать звуки музыки...Скачать всю музыку
Плейлист целиком
«Игла граммофона, чуть скрипя, вела по линии, и он истекал тягучим томным звуком…»
Astor Piazzolla - Milonga del Angel
«В настоящем, где Азирафель все еще стоял посреди комнаты, труба граммофона тихонько всхлипнула, и запела новую песню…»
Astor Piazzolla - Introduccion al Angel
«Он отложил конверт в сторону и отсчитал третью мелодию на второй стороне, Азирафель глянул — она называлась “Por una cabeza”, не очень понятно…»
Carlos Gardel - Por una Cabeza
+bonus: Thomas Newman - Por una Cabeza
«Пластинка все еще не закончилась, и теперь заиграло что-то совсем невообразимое, так что ангел взял с прилавка брошенный на него раньше конверт, чтобы посмотреть, как это называется…»
Astor Piazzolla - La Muerte del Angel
+bonus: Gautier Violin - The Death of the Angel
«Граммофонная игла опустилась на пластинку, и Азирафель с благодарностью улыбнулся своему демону…»
Astor Piazzolla - Libertango
+bonus: Yo Yo Ma - Libertango
«Почти без перехода началась следующая мелодия, и она был такой же ломкой, но рваные синкопы вынудили Азирафеля, наоборот, замедлиться…»
Astor Piazzolla - Meditango
«Граммофон за спиной всхлипнул на середине такта — и заиграл что-то протяжное, щемящее…»
Astor Piazzolla - Oblivion
ЧИТАТЬ ТЕКСТИгла граммофона, чуть скрипя, вела по линии, и он истекал тягучим томным звуком. Мягкий, медовый луч солнца блестел на его изогнутой трубе. Солнце склонялось, и луч медленно полз, удлиняясь, и тоже словно утекал, так же как мелодия, записанная на пластинке.
Азирафель, решив изучить пропущенное им в человеческой культуре, начал с аргентинского танго, написанного человеком по имени Пьяццолла. Он совсем не ожидал от этой части музыкального наследия Земли чего-то такого… Такого, что он, ангел Небес, замрет посреди комнаты с кипой книг в руках, перестав дышать, чтобы не пропустить ни ноты.
Смычок в давно умершей руке бесконечно полз по струне, легкие аккордеона расправлялись для вдоха и складывались для выдоха, наполняясь воздухом, которого тоже нет больше на вещном свете, а ангел стоял и слушал.
По ступеням крыльца кто-то прошагал, и Азирафель взмахом ресниц захлопнул все жалюзи. Магазин совершенно и определенно был закрыт, пока ангел не дослушает все, что написал и сыграл тот человек.
Потом он отвернулся от граммофона к розовеющему лучу солнца, продолжая прижимать к груди книги, и слушал. Слушал, машинально проводя ладонью по теплому корешку шоколадного цвета. Под обложкой его ждали умные слова, но они могли и дальше подождать. А в музыке жили мгновения, которые ангел давно не воскрешал в памяти, и он старался даже моргать мягко и в такт, чтобы не спугнуть их.
Тогда лучи пронизывали прозрачную взвесь из пыльцы и дорожной пыли и были такими же медовыми. Тягучими и сладкими, как воздух, напоенный запахом поздних цветов. Близкая осень пахнет сладко и тревожно, словно пугаясь самой себя. В ней живет зародыш будущей пурги. Пусть листья пока зеленеют, тянутся к теплому еще солнцу, ангел смотрит на них и видит холодную зиму. Она придет и будет жестокой, и медовые ноты в лучах исчезнут, как и краски живых цветов.
Сент-Джеймс-парк был упоительно красив. Он был наполнен жизнью, покойной, неспешной. Ей можно было наслаждаться. Можно было бы. Если бы ангел мог. Сорок лет после ссоры с демоном каждый ранний сентябрь он приходил сюда, на берег пруда с лебедями. Бросал крошки каждому новому поколению лебединой стаи. Иногда узнавал потомков тех, кому достался прах сгоревшей записки, и тепло улыбался им. Птицы были свидетелями. Они не могли понимать и знать, но Азирафель молчаливо делился с ними мыслями.
Садился на скамью, разворачивал свежую газету. Слушал души людей, гулявшие по парку. Пытался погрузиться в шумящую жизнь Земли, чтобы хотя бы ненадолго… На мгновение. В такие спокойные, предсказуемые, чистые души живущих. Провалиться в них, потонуть, упасть в их мысли с головой. Чтобы душа самого ангела перестала сгорать от отчаяния.
Записка сгорела, и Падший ангел когда-то сгорел. А ангел нынешний никак не мог догореть.
Сорок лет он приходил. Разворачивал газету...
Сорок лет ничего не менялось. Ангелу казалось, что ничего не изменится, пока однажды вместо газеты ангел не взял с собой книгу. В книге были стихи очень хорошего человека. Азирафель видел, как светятся страницы с его словами, и не мог не купить ее, чтобы тут же прочитать. С поэтами лучше знакомиться, пока они живы — их чутким душам часто нужна помощь, чтобы прожить дольше и написать больше прекрасных стихов.
«Пыль-пыль-пыль…»1 — ангел читал слова хорошего человека. Читал и видел горящую в огне отчаяния душу.
Душа горела — и не могла сгореть. Человек шел по желтым дорогам. Там, далеко. Шел и видел. Видел то, что сейчас. Так же ясно, как ангел видел, что будет. Как в ранней осени Азирафель чувствовал зародыш зимы, так и в этом ему являлось будущее мира.
«Брось-брось-брось — видеть то, что впереди», — человек мог велеть себе перестать думать. Отвернуться, не смотреть.
Ангел — нет. Он должен смотреть. И видеть.
Снаряды взрываются, и людям, смертным, очень смертным, самым смертным людям на свете, в лица летит дым. Дым неправильный. Так нельзя! Нельзя дыму быть таким… Чтобы хотеть вырвать из себя легкие. Чтобы глаза резало как ножами. Чтобы молить о смерти. Людям нельзя молить о смерти. Ангелам нельзя такое допускать.
«…пробуй думать о другом», — Азирафель пробовал, и мгла затягивала взор.
Нельзя допустить, чтобы демон… Чтобы Падший ангел… Ангелы должны противостоять Падшим. Нельзя допускать, чтобы Падшие взяли верх… Нельзя допустить, чтобы люди… Нельзя ему давать то-что-он-хочет. Ангелы противостоят злу. Должны взять верх. Ангел. Не. Хочет. Ничего. Брать. И давать.
«Бог-мой-дай-сил — обезуметь не совсем!» — ангел давно не просил у Господа никаких сил. Если дать ему Божественную силу, то придется применять ее по назначению.
Нельзя. Допустить. Чтобы.
Ангела тошнило от пыли далекой горящей земли. Горящей в самом настоящем, жарком огне. Огне, который стирает тебя с лица Земли. С лица горящей, пылающей Земли. Твой дом, дом твоих предков, твою жизнь. Оставляет только загон для остатков тебя, который больше уже не ты. И никогда не будешь ты.
Вода тоже так может. Сначала вода, а потом огонь. Единые. Противоположные. Противные друг другу. Противные. Нет, не так. Вода противна огню, она умирает в огне, улетает паром в небо. Убивает себя. Так правильно. Ангел противен себе, и демону наверняка тоже. За все, что ангел ему сказал. И все, что думал.
Ангел дочитывал стихотворение, глядя на него эфирным взглядом, потому что хотел видеть все, что говорил стихами этот человек. И потому что материальные глаза застила пелена и все материальные слова скрыла.
«Я-шел-сквозь-ад — шесть недель, и я клянусь,
Там-нет-ни-тьмы — ни жаровен, ни чертей,
Но-пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог,
И отпуска нет на войне!»
Людям не нужен Ад, чтобы принести его на Землю. Людям не нужны ангелы, чтобы их хранить. И демоны из самых темных глубин Преисподней в ужасе попрячутся при виде людского зла. Скоро, очень скоро.
— Сэр, вам плохо? — услышал ангел и покачал головой, бережно закрывая книгу. Этой заботливой душе осталось пребывать на Земле лет пятнадцать, не больше. Азирафель не мог помочь. И не хотел, вот что сейчас его… не пугало, нет. Никаких эмоций не вызывало.
В настоящем, где Азирафель все еще стоял посреди комнаты, труба граммофона тихонько всхлипнула и запела новую песню. Ангел вздрогнул, судорожно вздохнув. Память продолжала разверзаться картинами прошлого, как небеса грозой.
У Кроули была машина, и он на ней передвигался по Лондону. Азирафель осознал этот удивительный факт только в тот момент, когда увидел ее прямо перед собой. Точнее, когда демон подошел к ней, открыл переднюю дверь, кивнул внутрь и сказал Азирафелю:
— Забирайся! — тем самым прояснив еще и смысл совершенно загадочного до этой минуты выражения «подбросить домой». Ангел никак не мог сообразить, зачем и как его собрались подбрасывать, но все равно пошел за Кроули, продолжая прижимать к груди саквояж с книгами и смотреть на демона во все глаза. Пожалуй, Азирафель сейчас мог бы вот так идти до самого Гастингса2 — дальше, по воде через Английский канал3, ему бы не позволил лимит на чудеса. Но они пришли всего лишь к автомобилю, и довольно быстро.
На машину Азирафель наконец сумел отвлечься. Потому что она была частью Кроули, и очень важной. Демон не любил лошадей, но и ходить пешком тоже не любил. Когда люди придумали автомобили, Кроули, наверное, очень обрадовался. Азирафель мимолетно пожалел, что не видел, не порадовался вместе с ним — но тут же прогнал это чувство. Оно могло повлечь за собой другие, которые Кроули мог уже и заметить. Лучше было сосредоточиться на машине. Тут есть, на чем сосредотачиваться.
Ангел растерянно похлопал глазами на закрытую дверь. Кроули так легко открыл свою, а ангел понятия не имел, как это делать. Он ни разу не прикасался к этим… штукам. Только видел их из окна иногда. Это не должно быть сложно, верно? Людям ведь нужно попадать внутрь быстро. Машины для скорости и нужны, насколько Азирафель догадался, наблюдая за ними.
Осторожно потрогав прохладный металл, ангел нащупал рычажок и опасливо нажал на него. Внутри двери что-то щелкнуло, и она мягко открылась. Азирафель тихо вздохнул, продолжая глядеть, теперь уже на переднее сиденье, широко открытыми глазами. Знакомство с этой штукой началось нормально. Возможно, у них получатся хорошие отношения, не такие, как с ее хозяином.
Ангел замер, неловко положив руку на дверцу. Если Кроули хочет довезти Азирафеля до его магазина, то он точно заметит! Начнет задавать вопросы — он постоянно их задает по любому поводу. Заколоченные окна и разбитый фонарь над крыльцом его определенно насторожат. Все это следовало исправить прямо сейчас. Накопленный за много — ангел потерял им счет — лет бездействия лимит на чудеса подобное точно позволял. Всего лишь манипуляции с неживой материей, не о чем и говорить. Азирафель мог бы при желании сотворить из магазина совершенно новую, сверкающую стеклом и металлом, булочную, в которой пирожки пекутся сами. Но булочная вызвала бы у Кроули еще больше вопросов.
— Ты что, машину никогда раньше не видел? — будто подтверждая тревожные мысли Азирафеля, немедля спросил Кроули обычным своим ворчливым тоном, глядя на ангела сквозь стекла очков. Одной рукой он облокотился о штурвал… или как это должно называться в автомобилях? А другой — что-то повернул рядом, и машина низко заурчала и запыхтела, готовая их везти.
— Видел, конечно, — ответил ангел, постаравшись сохранить невозмутимый вид и не сказать ничего лишнего. И ничего оскорбительного, как... тогда. Или как в церкви, про нацистов. Ангел успел отругать себя еще там, что совсем плохо соображает, раз предположил, что те люди могли работать на Кроули. Помнил же, что демон не любит убийств, особенно убийств детей, которыми нацисты отличались. Однако Азирафелю не с чего было соображать хорошо, а Кроули совсем незачем об этом знать. В том числе, незачем было знать, что Азирафель видел машины в основном на эфирном слое бытия. Потому что на нем и находился последние десятилетия. А в эфире автомобили выглядели... почти никак. В них что-то все время взрывалось, и на это было очень неприятно смотреть. Поэтому Азирафель отводил эфирный взгляд. Так же как... от остальных взрывов.
Он поспешил устроиться на сиденье рядом с Кроули и захлопнул за собой дверцу. Магазин уже был готов встречать гостей. С фасада, по крайней мере.
— Держись крепче, — велел Кроули, и Азирафель снова сперва не понял, но потом машина рванула с места — и он немедля принялся держаться. То есть, схватился за первое, что под руку подвернулось, потому что его вжало в сидение, а лондонские улицы понеслись мимо с такой скоростью, что ангелу в какой-то момент стало казаться, будто они сейчас взлетят. Ангел ошарашенно покосился на Кроули, но вид у того был совершенно невозмутимый, только больше обычного сосредоточенный и еще отчего-то очень довольный.
Азирафель украдкой погладил пальцем кусочек сиденья. Возможно, ей, машине, осталось жить совсем недолго, раз ее хозяин вот так… Ангел пожалел ее от всей души. Ее жалеть было можно. Получалось. Она неживая. И не Кроули.
— И часто ты их меняешь? — осторожно уточнил Азирафель, когда Кроули был вынужден притормозить на перекрестке.
— Кого — их? — с очень искренним недоумением поинтересовался тот, обернувшись к ангелу. — Придурковатых нацистов?
«Свои тела, безумный ты демон!» — чуть не выпалил Азирафель, только теперь поняв, зачем вдруг начал жалеть машину. И за кого на самом деле продолжал пугаться. Сколько было можно-то? Ангел помотал головой. Можно было всегда — сформулировал он про себя. Раз уж столько времени было можно делать только это и больше ничего.
— Машины. Я видел, что они могут сломаться, если так ездить, — еще осторожней пояснил он.
Кроули замер, с выражением на лице, которое можно было бы назвать «ошарашенным», если бы Азирафель считал, что его в принципе можно ошарашить. Помолчал немного, нахмурился — и резко рванул машину с места, кажется, еще быстрее, чем они ехали раньше. Молчал он довольно долго, и ангел успел внутренне сжаться не только от скорости, но и от испуга, что опять ляпнул что-то не то, когда Кроули наконец ответил:
— Я купил ее девять лет назад и ни разу не менял, она в идеальном состоянии, — очень ровным тоном, и тут же резко повернул на очередном перекрестке, так что Азирафель едва о стекло не ударился, когда их занесло вбок. Сложно было сказать, что в ответе Кроули выглядело наиболее странным: тон, слова «в идеальном состоянии», которые звучали так, будто он пытался машину ангелу продать, изображая коммивояжера, или то, что автомобиль он купил, а не материализовал или не позаимствовал у кого-нибудь.
Азирафель снова во все глаза уставился на Кроули. Как-то осмысливать свои чувства о нем, демоне, и складывать их в слова у него все еще не получалось. Или, может быть, все еще было нельзя. Может быть, всех этих долгих лет одиночества было недостаточно.
— Извини… — выдавил он на всякий случай, пытаясь успокоить дыхание и удивляясь тому, что оно вообще участилось. Слишком давно не испытывал страх своим телом, догадался ангел. И кровь в ушах у него стучала от волнения, что опять все испортил. Второй раз за вечер! Своими же дурацкими словами. Что стоило молчать всю дорогу? Как демон вообще его сейчас терпит?
— М-мгм, — согласно буркнул Кроули себе под нос, пристально глядя вперед, и больше не сказал ничего.
«За все, что сможешь, извини», — чуть не добавил ангел. А потом придумал более нейтральное: «Я не сомневаюсь в твоем искусстве наездника», — но так и не вспомнил, как правильно называется тот, кто за штурвалом. Капитан? Не всадник же.
Словом, Азирафель промолчал всю дорогу до магазина. Так же молча вышел на крыльцо, прижав к себе саквояж, и опять уставился на Кроули. Тот высунулся в окно, опустив стекло, посмотрел на ангела, усмехнулся — или улыбнулся, с демоном не всегда можно было понять наверняка — и неожиданно сообщил:
— Я заскочу через несколько дней. В гости, — без единой вопросительной ноты в голосе.
Азирафель рассеянно кивнул, развернулся на каблуках и вошел в магазин. Там он еще ничего не переделал, не убрал паутину из углов и не привел в порядок книги, кроме тех, которые понадобились симпатичному лже-агенту Секретной службы. И не собирался. Для Кроули несколько дней могли запросто превратиться в несколько лет. Или вообще в вечность, раз Азирафель продолжает его оскорблять в лучших чувствах после такой долгой разлуки. У ангела же внутри по-прежнему было слишком мало сил, чтобы оставаться снаружи бытия. Бытие все еще плохо для него подходило.
К преогромному изумлению Азирафеля, «через несколько дней» наступило послезавтра. Сперва истошно зазвонил дверной колокольчик, потом, спустя примерно минуту, в дверь магазина настойчиво постучали. А еще через некоторое время — со всей силы замолотили, кажется, ногой, или двумя ногами по очереди. «Эй, ангел! Ты там есть вообще?» — раздался одновременно с грохотом очень знакомый голос, и очень обеспокоенный. Кроули стоял там, снаружи, и пытался заглянуть за наглухо закрытые жалюзи на входной двери: в тонкую щель можно было видеть кончик длинного носа и отблеск темных очков.
К приему гостей было не готово не только помещение, но даже и сама ангельская оболочка. Саквояж с книгами неразобранный валялся на полу, а рядом валялось ненужное в эти дни тело. Оно не дышало, не двигалось и могло разве что видеть. Но немного. Азирафелю и эфирного слоя реальности хватало.
Но это же Кроули там пришел! Пришел. Надо же.
Ангел заставил свое тело вдохнуть пыльный воздух, разогнал сердце, поднялся, пережидая приступ щекотных мурашек по всему телу, и, спотыкаясь на подгибающихся ногах, побежал открывать. По пути приводя помещение хотя бы в относительно жилой вид.
— Я есть, — ответил ангел, распахнув дверь и растерянно уставившись на Кроули.
— Хм, и правда есть, — задумчиво взглянув на ангела в ответ, сказал тот. А потом просочился между Азирафелем и косяком внутрь и принялся оглядываться. В руках у него был объемистый сверток, замотанный в серую бумагу и перевязанный бечевкой. — А я уж было подумал, тебя какие-нибудь недобитые нацисты все-таки догнали и развоплотили, пока я был в отъезде… — добавил он так, как обычно говорят что-нибудь вроде: «Сегодня отличная погода, не правда ли?»
Азирафель незаметно взмахнул рукой, приказав саквояжу спрятаться под стол.
— Тут нет нацистов. Никого нет, — рассеянно ответил Азирафель. — Что это?
Он кивнул на сверток.
— Еда. — Кроули прошел дальше в магазин и положил свою ношу на стол, сдвинув в сторону широким жестом все, что на нем валялось. — У тебя позавчера был очень голодный вид. И я подумал, что война на тебе дурно сказывается, и, похоже, не ошибся, — Кроули небрежно махнул рукой вокруг, показывая на изрядно захламленный магазин. — И что с твоих станется еще и перемещаться из этой гастрономической Преисподней с карточками на продукты4 тебе запретить. Так что вот… — Он принялся развязывать бечевку, очень торопливо, так что сложно было уследить за порхающими в воздухе длинными пальцами.
— Еда, — медленно повторил ангел, завороженно глядя на руки Кроули. Потом до него дошел смысл остальной реплики демона, и Азирафелю пришлось срочно опуститься на стул — тело отреагировало новой вспышкой чересчур сильных эмоций, которых очень давно не испытывало.
— Нет-нет! Мне не запрещали ничего... Наоборот, дали отпуск. Хотя бумажек много пришлось... заполнить, — с трудом подбирая слова, выговорил он, не отводя глаз от свертка с едой.
Кроули снял шляпу и аккуратно положил ее поверх груды вещей на столе, потом опустил очки на кончик носа и уставился на Азирафеля поверх них, очень пристально и внимательно. И вглядывался долго, настолько долго, что ангел растерянно заморгал и уставился в ответ. Он не был уверен, что смотрел хоть сколько-нибудь осмысленно. Просто смотрел. Потому что физические глаза хотели смотреть.
— Отпуск, понятно, — наконец сказал Кроули и коротко кивнул. А потом принялся разбирать сверток, старательно перечисляя содержимое. — Пармская ветчина, сыр, итальянский и швейцарский. Швейцария не так далеко от Тосканы5, в конце-то концов… И у них нейтралитет6. Оливки, — они были в металлической банке, с нарисованными на ней оливками. Азирафель видел такие раньше, только тогда в них обычно хранили рыбу, и не слишком-то хорошую. Следующая банка была более привычной, стеклянной. — Вяленые томаты. В Италии, прямо скажем, тоже творится полный бардак, но чтобы там закончилась нормальная еда — должно случиться что-то совсем уж невероятное. Бискотти. И кьянти — должно быть неплохое. Ты посуду тут найдешь или мне сделать? — поставив на стол бутылку вина, спросил он и снова посмотрел на Азирафеля поверх очков, теперь вопросительно.
Азирафель смотрел и смотрел на появляющиеся из свертка продукты. Удивлялся их такому яркому запаху и цвету. Его тело сейчас было в восторге, что ему разрешили ощущать и что ему принесли еду — тоже. Смешное глупое. Наверное, оно заслужило передышку, решил Азирафель. И ляпнул первое, что пришло ему в голову:
— Не думаю, что в Италии есть кто-то из наших. Там... многие попросили отпуск. Поздно, правда. Можно было и раньше. Намного...
Искать посуду по дому ангел не хотел, поэтому щелкнул пальцами, и она послушно появилась на столе.
— Зато наши есть, — Кроули хмыкнул и очень выразительно скривился, после чего стремительно разложил еду по тарелкам, снова порхая пальцами над столом. В последнюю очередь он открыл бутылку взглядом, пробка вылетела на стол с легким хлопком, и Кроули тут же разлил вино в два бокала. — Buon appetito e buona serata!7 — Демон сделал глоток и, подхватив двумя пальцами оливку с тарелки, закинул ее в рот. А потом отправил туда же еще и кусочек сыра, явив собой редчайшее зрелище «Кроули, который ест».
Азирафель задумчиво замер, слушая бурчание в желудке. Тело решило, что раз его кормят, то надо подготовиться к еде. Сознание же категорически отказывалось работать, оглушенное всем творящимся безумием. Оно походило на горячечный сон, и верить в него никак не получалось. Демон пришел в гости. Потому что хотел накормить ангела. Невероятно.
Поэтому Азирафель промолчал в ответ на слова Кроули, зачем-то внимательно наблюдая за исчезновением в Кроули еды.
— Мгм-м, — протянул он рассеянно, чтобы хоть что-то ответить.
— Ешь давай, — проворчал демон и допил вино залпом, тут же долив себе еще. — А то я расстроюсь и сожру все сам, — и в подтверждение своей угрозы немедленно съел ломтик пармской ветчины и еще две оливки.
Ангел нервно вздрогнул, тут же потянув в рот кусочек сыра. Если бы демон расстроился, Азирафель бы тоже расстроился. И конечно он не мог допустить, чтобы демоновы старания пропали даром.
— Не надо, — попросил он, проглотив сыр.
— Вот и хорошо, — тут же смягчился Кроули, но сразу добавил, щелкнув пальцами по бокалу: — И пей тоже. В отпуске это совершенно необходимо.
Азирафель покивал, чтобы не огорчать Кроули, но бокал пока не трогал. Он переживал сырное ощущение во рту, гортани и дальше по всему желудочному тракту. Сыр был соленый. И сырный. Вкус и запах сыра словно заполнил все вкусовые рецепторы, и те пока не могли принять никаких других ощущений. Что с ними случится от бокала вина, Азирафель не решался представлять.
Кроули, тем временем, подперев рукой подбородок, уставился на него. И смотрел. А потом еще смотрел, изредка отпивая вино из бокала — словно наблюдал за чем-то очень увлекательным, или важным.
Ангел подумал, что демон никуда не торопится, и сам решил не спешить. Медленно жевал ветчину, сыр, помидоры. Каждый кусочек вгонял его в прострацию, полную очень плотных земных ощущений. Оглушающих. Их было так много, что Азирафель сумел отложить свои переживания об этой удивительной ситуации.
— Так... Как дела? — спросил он, когда вкус оливок перестал вызывать в мозгу картинки с побережья Средиземноморья, где они росли и спели на солнце.
— По-разному… — ответил Кроули после долгой, очень задумчивой паузы, перед этим снова опустошив свой бокал до дна. — С одной стороны, можно вообще не работать, просто вписывать в отчеты первое, что на глаза попалось. С другой — большинство происходящего я бы предпочел себе не приписывать. С третьей — я бы также предпочел из отчетов выписать к едреной матери свои достижения в деле создания оккультных кружков, если бы знал, что они с ними вытворят8… Знаменитый Энтони Джей Кроули! Фюреру нужен Святой Грааль! — откровенно передразнил он позавчерашних нацистов. — Фюреру нужно хоть немного мозгов, как и всем им… Но найти их посложнее, чем Грааль.
На фразе про мозги Азирафель вздрогнул, потому что вспомнил книгу, которую читал еще до своего... ну пусть отпуска. Один из персонажей хотел себе мозги9. То есть стать умным. Представлять фюрера героем этой книги оказалось очень освежающе. Настолько, что Азирафель вспомнил: Кроули пришел значительно позже того, как нацисты в церкви заговорили о Граале.
А вспомнив, начал расстраиваться и вместе с тем неожиданно радоваться, что наконец чувствует еще какие-то эмоции, кроме затянувшейся на много лет паники.
— Так ты... Ты все слышал, да? Там, в церкви? — спросил Азирафель, ощущая, как горят со стыда щеки.
— Ну что ты, нет конечно, я стоял снаружи и смиренно ждал, когда тебя развоплотят, только в последний момент спохватился, — ответил Кроули со своим неизменным сарказмом, подливая еще вина. Бутылка за это время убавилась наполовину. Отпив, он посмотрел на ангела и вздохнул. — Да ладно тебе, я бы тоже не понял, что она немецкая шпионка, если бы не знал…
Азирафель глянул на свое, до сих пор нетронутое, кьянти, и взял бокал в руки. Спектр доступных эмоций стремительно и неуклонно расширялся. Ангел смотрел на искры в глубине бокала с печалью. Девушка казалось такой... целеустремленной. И цель у нее была благая. Та цель, о которой она ему так удачно наврала. Она вселила в него вдохновение снова действовать. Так глупо получилось!
— А мое тупоголовое начальство всему этому радуется, представляешь? — внезапно продолжил жаловаться Кроули. — Они там, внизу, не в состоянии даже подбить элементарный баланс. Когда на одного убийцу приходится такое количество невинно убитых, многие из которых погибли, героически спасая других… Словом, я бы на их месте не радовался. По счастью, я не на их месте. Но ты подумай, какая ирония: война, которую начала кучка отборных кандидатов на седьмой круг Ада10, в итоге уже породила и еще породит столько святых, сколько за предыдущие лет двести не наберется… — закончил он задумчиво-философским тоном, глядя куда-то на книжные полки, и только в самом конце покосился на Азирафеля через плечо и неожиданно твердо и уверенно припечатал: — На одну твою шпионку тоже пяток святых найдется, прямо в Лондоне.
Азирафель, пока Кроули говорил, отпил из бокала и закрыл глаза. Терпкий вкус на языке, знакомое легкое тепло в горле и в пищеводе — и острое, слишком острое, ощущение сжатой пружины в мозгу. Такой маленький глоток не может ее разжать. Возможно, вообще ничто.
— Я знаю. Я вижу, — коротко ответил Азирафель. Только их он и видел, если бросал случайный взгляд на Небо.
— Если вдруг что-то видишь про меня, никому не рассказывай, — прозвучал в ушах голос Кроули, как-то особенно ворчливо и едко. — А лучше вообще не думай об этом, так безопаснее, — Азирафель услышал звук отодвинувшегося стула и шаги Кроули куда-то в сторону от стола.
Ангел поставил бокал и оглянулся на демона. Про него он ничего не видел. Он вообще слишком мало видел. Потому что старался не смотреть.
— Не могу я думать, — проворчал он. — И видеть тоже. Позавчера это было особенно заметно.
Кроули стоял у граммофона и задумчиво перебирал лежащие рядом с ним стопкой пластинки. На словах Азирафеля он обернулся, подняв брови, и ответил:
— А это прекрасно вижу и знаю я, — с выражением на лице, которое ангел тоже не мог понять, потому что и впрямь ничего не соображал. Демон помолчал немного и пояснил небрежным тоном: — В общем-то, ничего существенного… возможно, я пару раз нечаянно сделал твою работу. И тебе, определенно, нужно выпить еще кьянти, — добавил он в конце и продолжил смотреть грамзаписи.
— Спасибо, — машинально ответил Азирафель на последнее предложение, не притрагиваясь к вину. Оно на него почему-то начало действовать, несмотря на буквально терапевтическую дозу. Мысли путались еще сильнее, и ангел опять совсем не понимал, что именно чувствует. Знал только, глянув на свои пластинки, что Кроули может очень удивиться его коллекции. Кажется, люди стали делать пластинки иначе. И музыка, конечно же... У Азирафеля не было ни одной композиции моложе тысяча девятисотого года.
— Если ты нечаянно, то никто тебя не осудит, — попытался он пошутить на первое замечание Кроули. Но улыбнуться отчего-то не вышло.
— Ну, может, не совсем нечаянно… почти нечаянно… — пробормотал тот, не отрываясь от своего занятия. — Ладно, пускай это! — он выхватил пластинку из стопки, достал ее из конверта и, крутнув в пальцах, как цирковой жонглер, поставил на граммофон. Игла опустилась под взглядом Кроули сама, и из трубы полились звуки вальса «На прекрасном голубом Дунае».
— Непроизвольно? — предположил Азирафель и именно теперь заулыбался, совершенно неожиданно для самого себя. Потому что вдруг сумел посмотреть на Кроули целиком, на всего, во всех слоях реальности. И сразу же понял, что до сих пор смотреть почему-то даже не пытался. Как будто боялся там увидеть что-то, с чем не сможет смириться, и тогда им опять придется ссориться. Притом совсем не факт, что ему снова согласятся дать такой длительный отпуск.
Внутренняя суть демона была почти такой же, какой Азирафель ее запомнил и какую… любил. Любил с Начала времен. Тогда Кроули переживал, что сделал добро, предложив Еве яблок, а внутри него переливался свет истинного Творения. Если будешь смотреть на святых и увидишь что-нибудь про меня… Ангел не знал, что именно Кроули недавно сделал с неизвестным ему святым, но сейчас увидел тот же свет. Робкий, как луч солнца, проникший сквозь тюремную решетку и упавший на стену каменного мешка. Азирафель его увидел и не мог не улыбнуться ему.
Кроули, который в этот момент развернулся на сто восемьдесят градусов, резко замер, будто споткнулся об ангельскую улыбку, а потом, всего на несколько мгновений, улыбнулся тоже. И тут же состроил нарочито мрачное лицо.
— Я же сказал: даже не думай! — строго напомнил он. — И ничего такого я делать не собирался, просто мимо проходил. По своим делам.
— Как скажешь, д... Кроули, — согласился ангел, проглотив привычное обращение «дорогой мой», плохо понимая зачем, и поспешно схватил со стола бокал, чтобы скрыть неловкость. Он сейчас был не уверен, что имеет право так называть… демона. И даже мысленно старался не называть его «своим», как называл раньше. Он не знал, можно ли… Ведь Кроули тогда сказал, что ангел ему не нужен, а значит, вовсе он не «свой».
Демон наклонил голову, прислушиваясь к звукам из граммофона, потом посмотрел на Азирафеля и констатировал:
— Ну вот, так уже больше похоже на buona serata. Но еще не совсем, — после чего щелкнул пальцами — и в магазине вдруг зажегся непривычный Азирафелю, более яркий, но все равно теплый и уютный, свет. — Электричество. Тебе давно пора было обзавестись электричеством. Теперь совсем хорошо...
— А зачем они тогда продают свечи до сих пор? — вдруг с любопытством спросил Азирафель, совсем забыв, что собирался скрывать от Кроули, сколько на самом деле длится его «отпуск».
— Электричество иногда тоже ломается, — ответил Кроули, покачав головой. Вернулся за стол, взял свой бокал и уставился на ангела со странной блуждающей улыбкой на лице. — Особенно в последнее время. Но тебе это не грозит, так что свечи можешь оставить просто для красоты. Керосинку тоже можешь, хотя она не слишком симпатичная.
Азирафель, чувствуя себя ужасно глупо, смотрел на Кроули и эту его улыбку, не в силах отвести взгляд и начать говорить что-то разумное. И решительно сделал большой глоток из бокала, решив, что раз Кроули до сих пор не догадался, то уже ничего и не заметит. Видимо, демон резонно считал, что ангел плохо соображает — Азирафель ведь сам ему сказал об этом, и Кроули признался, что он видит — и не обращает внимания на странности в его словах. А значит, можно говорить более свободно. Эта мысль принесла ангелу некоторое облегчение: он сразу стал меньше опасаться, что снова что-то ляпнет.
Немного послушав вальс и свои ассоциации, довольно внезапные, Азирафель тут же воспользовался новой возможностью и выпалил первую чушь, пришедшую ему на ум:
— А я не умею танцевать вальс. Хотя он красивый. А ты?
— А я умею, — ответил Кроули, вздернув бровь, и улыбка на его лице сменилась на обычную — ехидную, как у Кроули. — Ни за что бы не пропустил самый непристойный танец столетия. Могу научить, по нынешним временам это уже прилично до сервильности.
Азирафель всерьез обдумал его предложение. С одной стороны, пообщаться с Кроули подольше ему очень хотелось. Хоть он и не понимал пока отношения демона к нему — в голову просто не лезли мысли еще и об этом — свое-то отношение он знал, и оно не изменилось. С другой, к вальсу Азирафель относился двояко, еще когда наблюдал за людьми. Ангел находил его очень ограниченным странными рамками, несмотря на то, что в приличных домах Вены на него фыркали, как на слишком распущенный. Гавот он выбрал совершенно осознанно, потому что он не означал ничего, кроме совместной радости движения. И в нем не было ведущего, все участники были равноправны. Это, пожалуй, стало главным для ангела. А для общения с Кроули он, возможно, придумает другой повод.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Азирафель, закончив размышлять. — Пожалуй, он мне не настолько нравится, чтобы его танцевать. Мне кажется, он несколько скучный... Извини, если ты не согласен, я не настаиваю. Исключительно мое мнение, не навязываю.
— Если подумать, и впрямь ужасно скучный, раз-два-три, и так по кругу… — решительно согласился Кроули и уткнулся носом в свой бокал. — А музыка хорошая. У тебя там еще есть, я видел… — он кивнул на граммофон.
Ангел допил кьянти. В голове теперь приятно гудело, хотя думать ею стало еще сложней. Он даже с удивлением ощутил, что у него слипаются глаза, чего не случалось... кажется, с тех пор как он подменял Кроули на его задании, веке в шестнадцатом, и надо было терпеливо выслушать все откровения какого-то злодея. К счастью, подсказывать ему не понадобилось.
— Мне нравятся танцы, когда нужно ногами всякое... — честно сказал Азирафель, невольно наклонившись в сторону демона. — Гавот, например.
— Ты в курсе, что у тебя очень экзотические вкусы для сороковых годов? — поинтересовался Кроули, и у него на лице снова образовалась та же странная улыбка, что уже была раньше. Ангел в ответ чуть было не переспросил: «Так сейчас сороковые?» — но Кроули ему не дал. Он взял со стола бутылку, отпил прямо из горла и, совсем уж неожиданно, обхватил ангела за плечи. — Пойдем-ка…
— К-куда? — растерялся Азирафель, послушно следуя за ним. Пожалуй, он бы сейчас последовал за демоном куда угодно, просто чтобы этот изумительный день... или вечер... или где там солнце? Чтобы это непонятное, но очень, очень красивое, что он видел в Кроули, не заканчивалось.
— На диван, ты там будешь лежать, — безапелляционным тоном объявил Кроули — и действительно принялся укладывать ангела на диван. Потом ненадолго замер, вглядевшись ему в лицо, еще раз отхлебнул из бутылки и добавил: — А я рядом посижу. Ложись.
— Зачем? Мне лежать? — непонимающе переспросил Азирафель, потому что насчет второй части, про сидящего рядом Кроули, возражений у него не было. Но, спросив, он все равно податливо улегся, как велели — кажется, идея была и впрямь неплохой. Ангельскому телу горизонтальное положение очень понравилось, ему стало хорошо, и оно сразу начало расслабляться. Видимо, когда оно валялось на полу, как сломанная кукла, ему было неудобно, а он не считал нужным обращать на это внимание.
— Это полезно в твоем состоянии, — все так же непререкаемо провозгласил демон и действительно уселся рядом, на краю дивана, сделав еще глоток. — Полежи. Еще глаза можно закрыть, это тоже полезно, расслабляет.
Азирафель послушался, потому что его телу этого и правда хотелось. Странное желание, но в нем, кажется, не было ничего страшного.
— Это что с моим состоянием?.. По твоему мнению... — пробормотал он, с удивлением заметив, что язык шевелится как-то совсем неохотно. Зато дыхание само собой сделалось спокойным и глубоким. Пожалуй, так дышать у него не получалось с середины девятнадцатого века.
— Ты устал, поэтому и нужно полежать, — сказал Кроули, вроде бы, довольно логичную в целом вещь. И ангел почувствовал, как ему на плечо легла узкая демонская ладонь. От ладони по телу расходилось приятное расслабляющее тепло, и даже захотелось открыть глаза и посмотреть на нее. Но веки стали совсем свинцовыми и не желали разлипаться.
— В отпуске не устают, — с трудом выговорил ангел, или ему показалось, что выговорил. Потому что телесное сознание погружалось в уютную темноту. А еще ему, сознанию, от руки демона на плече вдруг стало хорошо. Будто только этого ему не хватало, чтобы… чтобы огонь, все еще сжигавший душу, отпустил ее и мучение оборвалось. Ангел своим засыпающим сознанием еще успел удивиться, что, оказывается, перестал чувствовать этот огонь в тысяча девятьсот третьем году, прочитав стихотворение хорошего человека, но он, огонь, никуда не девался. Какая ирония, что понадобился демон, полный адского пламени, чтобы погасить ангельский огонь отчаяния.
Телесное сознание отпустило и эту мысль и отключилось, но это было совсем не похоже на оцепенение, в которое Азирафель погрузил его в конце Второй Бурской кампании11, отказавшись слушать все, что творилось вокруг и внутри него самого.
Когда ангел пришел в себя, на него светило солнце. Тонкими полосками через слегка приоткрытые жалюзи. На столе стояла почти полная бутылка кьянти, а все остальное было накрыто льняной салфеткой угольно-черного цвета. Поверх нее лежала записка, написанная угловатым размашистым почерком Кроули — кажется, на первом же обрывке бумаги, который попался ему под руку: «Ci vediamo!»12
Азирафель улыбнулся этой записке, а потом оглянулся в сторону двери. Первые годы «отпуска» он не выносил оставаться в телесном сознании, потому что его тело немедленно начинало тошнить, как только он позволял ему очнуться. Всякие мысли о еде в таких условиях очень скоро вовсе перестают приходить. Но Кроули он об этом не рассказал, да и вообще забыл, по какой причине не мог есть.
Однако представив, что сейчас он подойдет к двери, выйдет на улицу и сотворит какое-нибудь небольшое чудо, он ощутил тот самый очень знакомый приступ тошноты. Похоже, еще рано заканчивать отпуск, решил он. А потом глянул на диван и задумчиво провел рукой по взъерошенным со сна волосам. После пробуждения ему стало еще лучше, чем после еды. Он даже вспомнил то, что намертво забыл — потому что появились силы вспоминать.
Азирафель щелкнул пальцами, превратив диван в односпальную кровать с белым постельным бельем и железными ножками. Он видел такую однажды в каком-то госпитале на севере Франции, когда случайно все-таки посмотрел в сторону континента эфирным зрением. Она выглядела удобной — Азирафель ее такой представил, и она такой стала. Ангел забрался под тонкое одеяло с головой, и сонное забытье накрыло его почти так же быстро, как в прошлый раз.
Кроули снова появился в книжном магазине через две недели и опять принес еды, на этот раз — корзинку. И из Парижа. Ангел обрадовался демону, почти как в старые времена, хотя все еще не мог расшифровать его, демона, улыбку, которой тот одарил его в ответ. Кроули ворчливо предложил ему расческу и зеркало, потому что он выглядит, как забытый в пыли плюшевый мишка. Потом он так долго ругался на вишистов13, что к концу Азирафель почти понял, кто такие вишисты, хотя по-прежнему старался не думать на эту тему. В третий раз Кроули явился через месяц, со швейцарским шоколадом и сыром. Азирафель к тому моменту разобрался, как приводить прическу в порядок, чтобы демону не приходилось этого делать. Потом — пришел опять, через три недели, потом еще раз, еще раз и еще раз…
Однажды Кроули заявился с захертортом14, пивом и колбасками. Вид у него при этом был такой, будто он только что участвовал в буйной кабацкой драке, но он неожиданно оказался абсолютно трезв и почему-то ужасно доволен собой. На взволнованный вопрос Азирафеля, что случилось, Кроули заявил, что он в полном порядке и совершенно цел, не о чем и волноваться, одним добрым делом больше, одним меньше — какая уже разница, к тому же он по пути отправил в Ад миниум трех человек, и это частично компенсирует. И вид у него сделался еще более довольный и гордый, хотя он очень старался это скрыть. Поскольку его объяснение ничего не объясняло, Азирафель попытался стребовать рассказать подробнее еще раз. «Придурковатые нацисты мешали мне покупать торт. Этого нельзя было так оставить», — сообщил Кроули и с видом того, кто уже все окончательно и бесповоротно объяснил, откупорил две бутылки пива. Одну сунул ангелу, а вторую выпил сам, залпом, пока Азирафель пытался себе представить, во что демон превратил некую кондитерскую в Вене, сражаясь с нацистами за шоколадный десерт. Наконец, метким броском отправив пустую бутылку в мусорное ведро, Кроули сказал: «Пойдем есть!» — и потащил ангела к столу. «Пойдем есть» все это время оставалось универсальным ответом Кроули на любые реплики Азирафеля, когда тот был взволнован, напуган или растерян. Альтернативу составляли «вот, съешь» и «на, выпей». Странным образом, следуя указаниям Кроули, ангел действительно спустя какое-то время успокаивался.
Азирафель спал все время, пока к нему не заглядывал Кроули, и даже вернул обратно камуфляж от смертных на фасад магазина, чтобы никто его не беспокоил. На третье появление демона Азирафель не успел превратить кровать обратно в диван, и Кроули выразительно щелкнул пальцами, преобразив ее в совсем другую, с душистыми подушками и вкусно пахнущую оструганным деревом. И еще мягко намекнул, что спать лучше в пижаме или раздетым. Ангел поблагодарил за совет, но почему-то стал успевать переодеваться, прежде чем бухнуться на простыню, только через несколько месяцев.
Про сновидения он вспомнил сам, когда Кроули принес попробовать какой-то неведомый новый кофе — и отказался рассказывать, из чего его делают15. Азирафель велел своему мозгу показать ему сновидения сразу же, как снова улегся в кровать, но они ему совсем не понравились. И дальше он предпочел спать без снов.
Последний из регулярных визитов Кроули случился аккурат восьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого. Он вломился к Азирафелю с двумя бутылками «Вдовы Клико» и коробкой пирожных, разбудив его истошным воплем: «Просыпайся, ангел, война кончилась!» Ангел подскочил из-под одеяла, поправляя пижамную рубашку и развеивая кровать, как он надеялся, насовсем. Голова у него была наконец-то свежая и светлая, совсем как в середине девятнадцатого века. Азирафель был рад вновь встретиться со своим ясным сознанием и восприятием, не меньше, чем с Кроули.
А потом они сидели на диване, и демон смотрел сквозь витрину магазина на улицу, где гуляли, радостно кричали, обнимались, пели песни и танцевали прямо на улице очень радостные люди. Многие — уже откровенно нетрезвые, что и не удивительно: ангел с демоном тоже трезвыми не были. Они как раз покончили с первой бутылкой шампанского и принялись за вторую. Кроули по этому поводу в выражении своих чувств отличался почти пугающей прямотой.
— Теперь их там, этих… ну, в Германии! Наверняка всех повес-сят, — сообщил он, глядя на ликующую толпу слегка расфокусированным взглядом. — И правильно с-сделают! Превратили Европу… в с-смесь дурдома с борделем и с-ското… бойней. Я уже начал думать, что если это… оно… в общем, если дальше так будет, я начну любить четрн… цатый век! — закончил он свою пламенную речь и, отвернувшись от окна, уставился на Азирафеля, которого ровно в этот момент настиг приступ чувства вины и наверняка отразился на лице.
Он чувствовал себя виноватым за то, что Кроули было так тяжело — теперь Азирафель это видел очень ясно — а он, ангел, никак его груз не облегчал. Кроули переживал из-за того, что творили люди, не меньше ангела. Выражал это иначе — злился, создавал новых святых, дрался с нацистами за торт — но чувства его были столь же глубокими, а сопереживание невинным — гораздо большим, чем у ангела, который вовсе не мог сопереживать никому живому целых сорок три года! И вот на Кроули, помимо всего этого ужаса, повисли еще и заботы о спящем ангеле. Приходилось с ним возиться, потому что — тут у Азирафеля теплело в груди и хотелось обнимать демона или хотя бы улыбаться ему — спящий ангел был ему все-таки нужен, а тогда, в тысяча восемьсот шестьдесят втором, он просто обиделся на резкий отказ. Азирафелю нестерпимо захотелось сделать для Кроули что-нибудь хорошее, но он пока никак не мог придумать, что.
— Пирожное ешь, — вглядевшись в его лицо, сказал Кроули и пихнул ангелу в руку эклер, облитый розовой глазурью. — Все хр-ршо уже. А потом… еще лучше будет, — и снова взглянул в окно, на празднующих, довольно улыбнувшись. Ангел послушно откусил большой кусок эклера, измазавшись в креме. Кроули был прав, и его труды не должны были пропасть даром, так что ангел постарался прогнать дурацкое чувство вины и оставил только желание отплатить демону добром. Таким добром, которое ему понравится.
____________________
1 Стихотворение «Пыль» Редьярда Киплинга впервые было опубликовано в 1903 году, с подзаголовком «Пехотные колонны недавней войны». Недавняя война — это вторая англо-бурская (1899–1902), примечательная для истории человечества тем, что там впервые появились концлагеря, ковровые бомбежки и прототипы химического оружия, которыми мы потом имели счастье наслаждаться во время обеих мировых войн.
2 Гастингс — приморский город на южном побережье Великобритании, и заодно то самое место, откуда началось норманнское завоевание: с битвы, соответственно, при Гастингсе.
3 Снобизм авторов не позволяет им вставлять слово «Ла-Манш» в тексты, где речь идет о Британии и британцах. Поэтому они используют английское название.
4 Во Вторую мировую Британию блокировали на море, и она фактически оказалась в изоляции, напоминающей блокаду Ленинграда, пусть и куда менее страшной. Но остров выживал на внутренних ресурсах и экономил на всем. Карточки на продукты были введены в январе 1940-го и продержались аж до 1953 года. В общем, с едой в войну в Великобритании было очень паршиво.
5 Тоскана находится на северо-западе Италии, так что от Швейцарии на северной границе это и впрямь сравнительно недалеко.
6 На самом деле, конечно, у Швейцарии были банки, которые и позволили сохранить нейтралитет во Вторую мировую и довольно неплохо при этом жить. Чем и воспользовался Штирлиц, чтобы переправить туда Плейшнера и пастора Шлага. И Кроули, чтобы добыть побольше хорошего сыра.
7 Приятного аппетита и хорошего вечера! (итал.)
8 Свой оккультный кружок нацисты создали задолго до прихода к власти. «Общество Туле», оно же Группа изучения германской древности, появилось в 1918 году. Именно оттуда приходили к Азирафелю за книжками. Учитывая, что в своей доктрине они творчески переработали практически все европейское оккультное наследие, Кроули есть про что переживать.
9 «Волшебник страны Оз» увидел свет в 1900 году. Так что Азирафель успел его прочитать незадолго до «отпуска».
10 Седьмой круг дантовского Ада предназначается, в том числе, для убийц и насильников.
11 Авторский снобизм продолжает настаивать на том, что в тексте все названия должны быть британскими. Поэтому — Вторая Бурская кампания, а не Вторая англо-бурская война, как ее принято называть во всем остальном мире.
12 До встречи! (итал.)
13 Вишисты — коллаборационистский режим, возникший после завоевания Франции нацистами. Примечательно, что официально вишисты соблюдали нейтралитет, хотя на деле находились под контролем Рейха. Второй примечательный факт — что немцы захватили Париж за месяц, а всю Францию — меньше чем за два. Все эти выдающиеся достижения сделали слово «вишист» синонимом труса и подлеца. Также по этому поводу до сих пор ходит множество прекрасных анекдотов. Например, таких:
— Почему запретили ежедневные салюты в парижском Диснейленде?
— Из-за того, что каждый день, услышав выстрелы, французское правительство пыталось кому-нибудь сдаться.
14 Традиционный австрийский десерт, известный с начала XIX века. Так что Азирафелю нетрудно было понять, куда именно в этот раз мотался Кроули.
15 Разумеется, это копи лювак. И мы тоже отказываемся рассказывать, из чего его делают.
ВТОРОЙ ПОСТ. ПРОДОЛЖЕНИЕ.
ТРЕТИЙ ПОСТ. ЕЩЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ...
ЧЕТВЕРТЫЙ ПОСТ. И ЕЩЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ...
ПЯТЫЙ ПОСТ. ОКОНЧАНИЕ.
@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!
-
-
15.08.2019 в 15:15ААА!!! Извините, но - ААА!
Гавот он выбрал совершенно осознанно, потому что он не означал ничего, кроме совместной радости движения.
ЫЫЫ!!! Да что ж такое?
Ась? ))) Мне нравятся твои эмоции, но я жажду объяснений )))
Нашёл метод, который на друге хорошо работает, и ну практиковать.
Есть, принимать заботу, слушать любимый голос и спать - то, что доктор прописал в состоянии нервного (и не только) истощения.
Ага, он долго вертел эту конструкцию и понял, как она работает )))
Чтобы пробрало, так пробрало, и долго ещё мало не показалось.
Во, ты все правильно понимаешь! ))))
-
-
15.08.2019 в 15:22В воспоминаниях о войнах и временах вокруг них еде всегда уделяется особое значение, сакральное даже. Не только потому, что она драгоценна, а смерть от голода реальна, как никогда. Но ещё и потому, что если тебе удалось еду добыть и ощутить вкус - это самый простой и сшибающий с ног способ почувствовать себя живым. Всё ещё, несмотря на ужас, творящийся с тобой, вокруг и в остальном мире. Такое же значение, пожалуй, только у музыки.
-
-
15.08.2019 в 15:26Я попытаюсь объясниться, это был радостный крик при виде пасхалок, но не только. Безоговорочно верю в мотивацию обоих при выборе танцев, уж с гавотом вы безусловно попали в точку. А о том, что вальс считали развратным, было просто умилительно вспомнить.
Аж порефлексировал, как себе танец под темперамент искал.
-
-
15.08.2019 в 16:49Мне кажется, он несколько скучный...
Эх, Азирафель, это у тебя
мужикапартнёра нормального не было) ну ничего, теперь-то снова Кроули появился, с ним ничего не страшно-
-
15.08.2019 в 16:57Грёбаный мужской империализм в глобальном масшатбе.
Ангел не знал, что именно Кроули недавно сделал с неизвестным ему святым, но сейчас увидел тот же свет. Робкий, как луч солнца, проникший сквозь тюремную решетку и упавший на стену каменного мешка. Азирафель его увидел и не мог не улыбнуться ему.
Кроули, который в этот момент развернулся на сто восемьдесят градусов, резко замер, будто споткнулся об ангельскую улыбку, а потом, всего на несколько мгновений, улыбнулся тоже. И тут же состроил нарочито мрачное лицо.
Когда он влючил наконец этот свой взгляд мимо глаз, прямо в душу, у меня просто рука на сердце разжалась.
-
-
15.08.2019 в 18:39-
-
15.08.2019 в 19:15Сижу млею. Получилось значит показать! Ты видишь - значит вышло... ))))
В воспоминаниях о войнах и временах вокруг них еде всегда уделяется особое значение, сакральное даже. Не только потому, что она драгоценна, а смерть от голода реальна, как никогда. Но ещё и потому, что если тебе удалось еду добыть и ощутить вкус - это самый простой и сшибающий с ног способ почувствовать себя живым. Всё ещё, несмотря на ужас, творящийся с тобой, вокруг и в остальном мире.
О да! Спасибо тебе за этот комментарий отдельно. Я еще помню бабушкино отношение к хлебу. Голод и война. Хлеб - священная вещь. Даже когда в доме холодильник забит деликатесами, так что они вываливаются...
Такое же значение, пожалуй, только у музыки.
Поэтому без нее приятный вечер не окончательно приятный. Еда, музыка и свет еще. Свет, когда весь город в затемнении из-за бомбежек.
Я попытаюсь объясниться, это был радостный крик при виде пасхалок, но не только. Безоговорочно верю в мотивацию обоих при выборе танцев, уж с гавотом вы безусловно попали в точку.
Мотивации, да... они как-то очевидны ) вот именно такие ) у обоих ))
А о том, что вальс считали развратным, было просто умилительно вспомнить.
Аж порефлексировал, как себе танец под темперамент искал.
Я сколько об этом знаю - столько с этого и прикалываюсь. Знали бы они, как будет лет через сто хотя бы...
Грёбаный мужской империализм в глобальном масшатбе.
Для меня это еще мысль о том, что в людях дурное никогда не убьет хорошее. Если кто-то толпой ебанулся, рядом с ними вдруг прорастают те, кто готов так же совсем до конца этому сопротивляться. Герои войны уравновесили тот пиздец, который нацисты учинили. (Ох, блин, только сейчас сообразила, что автоматом частично перенесла сюда смысл любимого "Счастливого Рождества, мистер Лоуренс"... тот смысл, который я там вижу. Крайняя жестокость одних ломает, других ожесточает, а из третьих вдруг делает героев и святых. Хотя до этого они обычные такие были...)
Когда он влючил наконец этот свой взгляд мимо глаз, прямо в душу, у меня просто рука на сердце разжалась./span>
Ты правда прекрасный читатель - и все-все видишь
-
-
15.08.2019 в 19:36Он НЕМИЛЫЙ ))) И незаботливый. И добрые дела у него по недоразумению получились. И вообще.
Эх, Азирафель, это у тебя мужика партнёра нормального не было) ну ничего, теперь-то снова Кроули появился, с ним ничего не страшно
Танго все равно интереснее, бгггг )))))))
-
-
15.08.2019 в 19:59-
-
15.08.2019 в 20:06да, и это тоже ))))
-
-
15.08.2019 в 20:59И свет, точно! Ещё и электрический.
С твоими сольными и вашими парными текстами как-то сразу входишь в резонанс, да так, что хрен из него выйдешь потом несколько дней.
-
-
15.08.2019 в 21:05-
-
15.08.2019 в 21:12И свет, точно! Ещё и электрический.
Я опять же помню бабушкин рассказ про новые годы в войну. Елочка горит, а окна одеялами завешаны, потому что бомбят. На меня в детстве эта вот воображаемая картина абсолютно темного для общей безопасности города глубочайшее впечатление произвела. Оно кстати отлично передано и в Докторе, и в Оменсах. Они там тоже помнят, хотя заставших войну уже мало осталось...
Про героев, которыми становятся от некуда деваться - перед глазами встаёт Сэм Гэмджи и все реальные маленькие люди, архетипом кого он является. Которые не хотели быть ни мудрецами, ни воинами отважными, но когда такое творилось, иначе не смогли.
Да, Толкин же прямо говорил, что он Сэма с одноокопников Первой мировой писал. Простые парни из английской деревни...