Долихокефалофил || ХЮЩО больше изнутри || Jackass of all trades
Вбегает с четвертым постом, вносит Libertango. Вы ждали его, ребята, я же знаю!
УПД Мы внесли следом за Либертанго Обливион, мишон комплит.
УПД И еще прода! Как и было сказано ранее, Господь все видит.
Название: Ангельская милонга
Канон: Good Omens
Автор: Crazycoyote, Cirtaly
Размер: 30 608 слов без примечаний, 32 181 слов с примечаниями
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель
Категория: слэш, гет, никакой разницы
Жанр: ангст, драма, херт/комфорт, флафф, юмор, романс, броманс, сволочи-крылатые-вы-чо-творите
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Ангелы и демоны друг друга не любят, к друг другу не привязываются и не заводят друг с другом отношений. Однако из любого правила есть исключение. Еще ангелы не танцуют в принципе, а демоны — танцуют, но не умеют. Но из этого правила тоже бывают исключения. Парный танец, как правило, изначально придуман для того, чтобы его танцевали мужчина и женщина, и роли в нем четко поделены и не меняются. Из этого правила также существует исключение. Оно называется танго.
Примечание/Предупреждения: психотравмы, депрессия, упоминания самоубийств, массовых убийств, геноцида и Апокалипсиса, злоупотребление алкоголем, секс в сверхсознательном состоянии, гендерсвап (в незначительных количествах), танго (в значительных количествах), нацисты, розенкрейцеры, баобабы, итальянские и испанские слова, еврейские буквы, сомнительные теологические концепции, снобизм авторов и персонажей, гигантские множественные примечания
Название авторы беспринципно попятили у Астора Пьяццоллы, но с огромной любовью и уважением.
Господь все видит.
Читать на фикбуке | на АО3 | скачать файл
В тексте постоянно играет танго. И еще один раз — вальс «На прекрасном голубом Дунае», но мы не будем вам его показывать. А остальное — будем. Мелодии в фике чаще всего прямо не названы, так что тут есть цитаты, чтобы было понятно, откуда оно. Все расположено в том же порядке, что и в тексте. Бонусы — другие версии тех же мелодий, которые нам особенно нравятся.
Слушать звуки музыки...Скачать всю музыку
Плейлист целиком
«Игла граммофона, чуть скрипя, вела по линии, и он истекал тягучим томным звуком…»
Astor Piazzolla - Milonga del Angel
«В настоящем, где Азирафель все еще стоял посреди комнаты, труба граммофона тихонько всхлипнула, и запела новую песню…»
Astor Piazzolla - Introduccion al Angel
«Он отложил конверт в сторону и отсчитал третью мелодию на второй стороне, Азирафель глянул — она называлась “Por una cabeza”, не очень понятно…»
Carlos Gardel - Por una Cabeza
+bonus: Thomas Newman - Por una Cabeza
«Пластинка все еще не закончилась, и теперь заиграло что-то совсем невообразимое, так что ангел взял с прилавка брошенный на него раньше конверт, чтобы посмотреть, как это называется…»
Astor Piazzolla - La Muerte del Angel
+bonus: Gautier Violin - The Death of the Angel
«Граммофонная игла опустилась на пластинку, и Азирафель с благодарностью улыбнулся своему демону…»
Astor Piazzolla - Libertango
+bonus: Yo Yo Ma - Libertango
«Почти без перехода началась следующая мелодия, и она был такой же ломкой, но рваные синкопы вынудили Азирафеля, наоборот, замедлиться…»
Astor Piazzolla - Meditango
«Граммофон за спиной всхлипнул на середине такта — и заиграл что-то протяжное, щемящее…»
Astor Piazzolla - Oblivion
ПЕРВЫЙ ПОСТ
ВТОРОЙ ПОСТ
ТРЕТИЙ ПОСТ
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ...Азирафель и правда пристально следил за своим демоном, чтобы не сделать ему слишком неприятно своими откровениями и переключить его внимание на что-то другое, если понадобится. Из всех событий неслучившегося Конца Света Азирафеля больше всего поразили не Небеса и Ад, и даже не храбрость человеческих детей. Самым ошарашивающим открытием стало то, насколько, оказывается, демон умеет бояться. Каждый раз, когда они друг другу говорили какие-то слова, которые означали примерно ничего, кроме болезненно сильных эмоций, ангел пытался понять своего демона. Снова и снова смотрел на него, искал знакомые черты эфирной сущности Кроули, но каждый раз пристальный взор ангела разбивался о серо-стальной панцирь из паники. Животного ужаса, который, по логике вещей, демону не может быть присущ. Но он был. И если ангел задерживал на нем взгляд, у него самого мысли тоже начинали путаться и он начинал слишком сильно бояться. Но позволить себе так бояться он не мог, потому что Кроули в таком состоянии совсем ничего не соображал. Даже эти свои чудесные метафорические выражения по часу припоминал.
Сквозь панику Кроули было не видно и совсем ничего про него было непонятно. Почему он боится, из-за чего? И как его успокоить? Поэтому ангел очень долго и очень глупо думал, что Кроули боится за себя. Паникует перед лицом наказания. Даже когда демон внезапно посреди ужасно тяжелого разговора позвал Азирафеля удирать вместе к звездам, тот не понял, о чем была эта просьба. Подумал, что Кроули будет просто скучно там одному, вот он и решил взять ангела в попутчики. И еще всякое подумал, что теперь даже припоминать неприятно.
Но Азирафель никак не мог полететь с ним. Потому что Кроули выбрал очень правильный способ соблазнить своего ангела противостоять Антихристу и Великому Замыслу. И с той самой ночи, когда родился Адам, Азирафель постоянно думал о семи миллиардах человек и обо всех остальных живых и не очень существах. Вообще-то ему даже окаменелые кости динозавров было жалко, хоть они и были поддельными. Конечно же, он не мог их бросить. Зато за Кроули — не переживал, особенно после предложения убегать вместе. Ангелу стало ясно, что тот в любом случае вовремя сбежит и все у него будет хорошо. А вот людям сбегать было некуда, даже космонавтам на орбите.
Он начал переживать за Кроули только когда узнал, что об их отношениях стало известно и Аду, и Небесам. Это и вправду было опасно. Не просто потерять Антихриста, а вступить в сговор с ангелом — за такое адское начальство точно сделало бы с Кроули что-то нехорошее. Но тот обо всем этом ангелу не рассказал, а потом в очередной раз от него убежал, так что Азирафель попытался выполнить свой дурацкий план — попытаться дозваться Господа. Мог бы и сразу понять, что Она не станет вмешиваться в кульминацию Игры, которую придумала, может быть, вместе с Первым Словом.
Сейчас Азирафель готов был обругать себя последними словами за то, что начал понимать так медленно и так поздно. Только после своего развоплощения.
Он вернулся на Землю и приготовился долго искать Кроули среди других сущностей. Пробиваться через его панику, к которой даже почти привык. Однако неожиданно это оказалось очень легко. Потому что никакой паники не было. Была глубокая неизбывная печаль. И то самое, красивое, что ангел увидел так ясно в Кроули в тысяча девятьсот сорок первом. Это его защищал панцирь из паники, потому что оно не могло вынести того… что случилось. Когда Кроули подумал, будто потерял Азирафеля, панцирь исчез, а оно… то, что умело так очаровывающе сиять, заплакало вовне. И ангел потом уже догадался, что оно на самом деле плакало внутри весь день, который так и не стал Последним Днем Земли. Плакало из-за ангела, потому что боялось его потерять.
А еще панцирь становился сильнее, когда ангел пытался объясниться. Сияющее и плачущее нечто очень пугалось Азирафеля, если он пытался говорить с ним напрямую. Оно не верило словам. Точнее, панцирь не давал. Слова застревали в шипах на панцире, и ангел даже предполагать боялся, в каком виде они доходили до Кроули. Если доходили вообще. И что самое противное, Азирафель сам пугался слишком сильно. Эти шипы не только от слов защищали, они ранили самого ангела, и он боялся даже шаг навстречу сделать. До слез боялся, хотя при Кроули так и не заплакал ни разу. Несмотря на то, что хотел в тот, Последний день, не раз.
Это тот самый панцирь так ужасно требовал убить ребенка, потому что… Потому что Кроули не мог убить ребенка. Потому что если бы он это сделал, панцирь обернулся бы своими шипами вовнутрь и уничтожил ангела, которым Кроули так давно перестал быть. Панцирь был очень страшный, он пугал Азирафеля до сих пор. Он был нужен, чтобы защищаться от Господа и от ангелов. Ото всех ангелов, и от Азирафеля, и от… него тоже. Ради него Азирафель был готов на что угодно, даже взять в руки оружие. Спасибо Господу, что не позволила его применить. Иначе — Азирафель чувствовал — он и сам отрастил бы поверх своей сути что-то подобное. Но ради него… Ради Кроули Азирафель был готов спуститься в Ад во всех смыслах. И ради его внутреннего ангела.
Да, именно так называл теперь ангел это. То, что любило и сияло, и плакало. Плакало тем сильнее, чем ближе подходил ангел, потому что боялось причинить ему боль шипами, которыми не умело управлять. И заходилось в рыданиях, когда он уходил, потому что... потому что он уходил! Оно было таким прекрасным и таким хрупким, как все прекрасное. Ангел внутренне умирал от сострадания к нему... К этому. Оно было таким же, как у него самого. Потому ангел так глупо и так долго не замечал его. Смотрел на демона, видел тепло и свет и уверенно повторял себе, что все правильно. Он же любит демона, вот его и охватывает это чувство рядом с ним. И свет у ангела тоже есть, вот он и светит… отовсюду. Но все это, и тепло, и свет, было его, демона. И было таким же бесконечным и таким же огромным, как у ангела, и одновременно маленьким и уязвимым. Оно могло сиять, но ему было слишком страшно. Ему было так же плохо от их ссоры в Сент-Джеймс парке, как и Азирафелю — он был в этом полностью уверен.
И это оно так искренне радовалось земным чудесам Мадагаскара тогда, в пятьдесят втором, вдруг пришло понимание к ангелу. Радовалось Творению и прославляло его, вот что Азирафель тогда видел в Кроули и в его удивительной и неожиданной улыбке. Как оно робко сияет вовне — то, что обычно испуганно скрыто внутри. Спасибо Господу и лягушке-помидору, что Азирафель смог в тот день узреть мгновение чуда. Ему вдруг нестерпимо захотелось обнять своего демона. Ангела. Но делать этого пока было нельзя.
Азирафель пока мало понимал про эту часть своего демона. Как перестать ее пугать. Точно знал только, что ее, его, пугает ложь ангела, если демон умудряется ее заметить. А значит, с ним нужно быть максимально искренним и открытым, как бы это ни было сложно. Особенно важно — показывать слабость. Когда ангел слаб, демон остается с ним. Если это искренне. Поэтому Азирафель показал, как ему страшно вспоминать их ссору, и почему именно страшно — потому что знал: демону тоже будет страшно. И ангел пытался облегчить его страх. Говорил, что думал, и подробно, очень подробно отвечал на все вопросы. Формулировал свои реплики как можно точнее. Чтобы в них не было ни капли недосказанности. Сейчас, именно сейчас, он особенно боялся ляпнуть что-то не так. Как он всегда это делал в самые неподходящие моменты.
Все это было очень сложно, но необходимо было продолжать — это ангел очень четко понимал. Ведь разобрался же он, в конце концов, когда именно Кроули начинает злиться, если назвать его добрым! Хотя это тоже было непросто понять. Просто Кроули отрицал не только своего внутреннего ангела, но и все свои моральные принципы целиком. Само их наличие. И стоило хотя бы намекнуть ему, что они у него есть, и намекнуть верно, попав именно в самые его сокровенные искренние взгляды, Кроули вскидывался, как раненый зверь.
Очень сложно было об этом не говорить, потому что ангела все это восхищало. Перед ним стоял самый чистый ангел из всех, каких Азирафель когда-либо встречал — и отказывался признавать себя. Да, у него были черные крылья, и отчитывался он перед Адом, но это совсем не мешало ему творить настолько сияющее добро, что слепило взгляд даже Азирафелю. И ангел всерьез считал, что другие ангелы попросту не увидят Кроули, именно потому, что он умеет так слепяще сиять.
«Ничего особенного ты не сделал. Просто спас мне жизнь и рассудок, и все», — повторил за своим демоном Азирафель и снова улыбнулся. Мягко и, как он надеялся, успокаивающе. Это хрупкое и светящееся напоминало ему дикого рысенка, который видел от других только зло и пинки. Его нужно было успокаивать. Долго. Прежде чем оно убедится, что никто его не ударит, а будут только гладить, и никогда против шерсти.
— Я же понимаю, что тебе тоже было плохо, — сказал Азирафель, наконец подобрав нужные слова. — От того, что я сказал тогда. А я так и не извинился. Это же я думал, что ты собрался накладывать на себя руки, и это был мой долг — дружеский долг — оставаться рядом.
Азирафель подошёл к прилавку и посмотрел список композиций на другой стороне пластинки.
— К сорок первому мне было заметно лучше, чем тебе, — пробурчал Кроули, уставившись на граммофон. Ангел машинально кивнул — он пока этот факт себе никак не объяснил. Возможно, Кроули просто сильнее его? У ангела сначала были люди, и он держался за их души. А потом за них стало невозможно держаться, и ангел перестал, и держаться ему стало не за что. И он упал. Не совсем Упал, а просто упал духом, и выбраться сам не мог. А Кроули как-то смог! Хотя его отчаяние было столь же глубоким, раз Азирафель видел его следы даже в семидесятые. И это ангела беспокоило до сих пор. Что Кроули было очень плохо, а он ему никак не помог.
Кроули, пока Азирафель размышлял, торопливо глянул на него, тут же отвел взгляд и добавил:
— Люди вовремя придумали автомобили, знаешь… Скорость очень освежает. В общем, я нормально справился, и даже не развоплощался ни разу. Не переживай, — он щелкнул пальцами и уже совсем другим тоном, уверенным и нарочито бодрым, сказал: — Так! Вот это достаточно немрачно. Совсем не мрачно. И отлично.
Граммофонная игла опустилась на пластинку, и Азирафель с благодарностью улыбнулся своему демону. Все-таки он объяснил! Увидел, что ангел переживает за него, и объяснил. Утешил, как умел. Ангел с досадой подумал, что и правда выбил почву у Кроули из-под ног тогда, в сорок первом, когда предположил, что он мог разбить автомобиль и часто их менять. Машина вытащила его из серой паутины, как Кроули вытащил своего ангела. Она должна была быть и была одной-единственной. Теперь ангел был благодарен и машине тоже. За то, что она была с Кроули, когда ангел не мог.
Он помолчал, слушая музыку, и снова сказал то, что чувствовал, и то, что Кроули, вроде бы, испугать было не должно:
— Очень красиво.
Демон медленно развернулся и уставился на Азирафеля, а потом так же медленно кивнул.
— Жалко… что он ее только в семидесятые написал, — проговорил он, будто с трудом подбирая слова, еще несколько секунд посверлил ангела взглядом, а потом уставился вверх и вбок, будто заметил что-то очень важное на перилах галереи второго этажа.
Азирафель с состраданием наблюдал за ним и вспоминал, как тяжело было Кроули от их танцев в пятидесятые. Он замирал от того, что ангел был с ним, весь, целиком, но одновременно считал, что столько ангела не заслужил. Демонам не полагается. Будто любовь можно заслужить или получить обманом, или в награду за подвиг, как медаль. Бедный-бедный демон. И теперь ангел даже не представлял, сколько душевных сил потребовалось Кроули, чтобы просто намекнуть на то, что ему хотелось снова получить…
В пятьдесят втором Азирафель поверил, что Кроули пришел разучивать танго. А теперь, когда он сам углубился в историю этого танца, уже точно знал, что демон лгал, и довольно неуклюже. И, кроме того, уже умел тогда его танцевать. Сердце Азирафеля разрывалось от сочувствия сейчас. Бедному, несчастному демону был нужен повод, чтобы провести время с ангелом. И очевидно, он долго решался — едва успел до того, как мода на танго прошла.
Он, наверное, думал, что ангелу просто нравится танец, а сам Кроули тут совершенно ни при чем. Хотя если бы демон мог разумно рассуждать на эту тему, он бы догадался, что будь это так, Азирафель просто пошел бы в клуб латиноамериканских танцев, когда Кроули решил прекратить их занятия. Но там, с людьми, все было совсем не так, и Азирафель от них убежал почти в ужасе, решив, что танцевать танго будет только с Кроули, если он когда-нибудь снова захочет.
Однако находить нужные слова становилось все сложнее. Такие слова, которые бы не напоролись на шипы. Возможно, их вовсе не существует, пока существует этот страшный доспех из страха у Кроули на душе. Демону проще выражать отношение без слов. Значит будет лучше перейти на язык действий. Когда они танцуют, Кроули не прячется за панцирь, и ему будет легче понять, что он не должен просить, чтобы получить себе ангела. Тот просто у него уже есть, и все. Поэтому Азирафель тепло улыбнулся и ответил на робкий намек Кроули, вдруг сильно заволновавшись, потому что демон мог опять испугаться — продолжить пугаться:
— Мне нравилось танцевать с тобой. Знаешь... если тебе тоже нравилось, для этого больше не нужен повод.
Кроули перестал созерцать перила, снова впился в ангела взглядом и стоял, ничего не говоря и не двигаясь, какое-то время, будто напряженно думал, что ответить. Потом вздернул вверх бровь и сделал несколько шагов вперед, на середину зала, нарочито вальяжной даже для него самого походкой, все это время не сводя глаз с Азирафеля.
Ангел быстро, в такт этой стремительной и плавной мелодии, подошел к Кроули и, взяв его за руку, положил свою ему на спину, а потом уверенно и мягко повел по кругу. Он продолжал улыбаться, тепло и открыто глядя ему в глаза. И дальше, глубже. Смотрел на… это. Оно было таким красивым и завораживало его. Азирафелю хотелось быть для него не страшным, чтобы оно не пряталось. Хотелось проявлять заботу и беречь его, так же как берег его, ангела, Кроули.
Тот тоже смотрел. Следовал в танце, послушно, может, даже слишком послушно для себя самого — и смотрел. Так же завороженно, как когда-то раньше, в конце их самого первого танца. Азирафель даже забеспокоился, что Кроули снова дышать забудет, но пока что с этим все было в порядке. Хотя Азирафель не был уверен, что тело Кроули сейчас двигается полностью сознательно: оно помнило танец, ощущало Азирафеля и его движения, а весь остальной демон — просто смотрел на ангела, словно полностью стал этим взглядом.
Азирафель ускорял шаги, потому что к концу ускорялся темп, а еще продолжал волноваться, потому что эта, первая композиция, не желала успокаиваться к завершению. В ней звенел и дрожал упорный нерв, и танец невольно делался таким же. Но ангел ощутил, что ему так даже лучше, потому что именно это он и чувствовал: непроходящее волнение и беспокойство за Кроули. А теперь их еще и можно было выразить без слов — которых демон пугался, потому что не умел на них отвечать вслух.
Почти без перехода началась следующая мелодия, и она был такой же ломкой, но рваные синкопы вынудили Азирафеля, наоборот, замедлиться. Потому что нужно было позаботиться о Кроули — он, судя по ауре, вовсе отказался хоть как-то осмысливать, что сейчас творится. Поэтому ангел крепче обхватил Кроули за талию, вынудив его закинуть руку ему за шею, чтобы удобнее держаться, и дальше демону шагать было уже не нужно, и вообще ничего делать было не нужно. Только отдыхать в танцевальном объятии. Потому что демон очень устал. От отсутствия в его жизни ангела. Настолько сильно устал, что даже этого не чувствовал.
Азирафель мягко и четко шагал вокруг него, бережно поворачивая Кроули вокруг своей оси, и делал танец сам, так что за его ногами было трудно уследить. Он напомнил самому себе своего демона в этот момент, который постоянно обходил его по кругу, как будто окружал собой — и наверняка не знал, как успокаивает этим ангела. Своим постоянным присутствием везде, вокруг и всегда. Ангелу хотелось, чтобы Кроули тоже почувствовал — ангел всегда будет с ним и никуда не денется. Что бы демон ни говорил, и что бы ни делал.
Кроули не способен сделать ничего, что могло бы оттолкнуть Азирафеля, а слова… Вряд ли теперь, после Апокалипсиса, демон сможет вновь сказать что-то подобное тем ужасным проклятиям Замыслу Господа в беседке, от которых у Азирафеля чуть сердце не разорвалось и он наговорил в ответ много столь же кошмарных глупостей. Теперь Кроули точно так не скажет, ведь он тоже понял Замысел. А если обратит свои проклятия не Господу, а Небесам, после того, как те позволили себе обойтись с ними обоими, ангел готов был повторить за ним любые самые грязные ругательства.
Демон просто позволял себя вести, потом вдруг неровно вздохнул и первое, что сделал — закрыл глаза. И уткнулся лбом Азирафелю в висок и шагнул вслед за его шагом. Шагнул снова. Продолжил движение. Не открывая глаз, не отстраняясь. Крепко вцепившись ангелу в плечо, намного крепче, чем нужно было в танце. Так, словно боялся, что Азирафель прямо сейчас исчезнет, что все это прекратится.
Тут ангел чуть было не сделал глупость — ему невыносимо захотелось просто обнять демона, обеими руками сжать в объятиях и начать говорить вслух что-то идиотское вроде «все будет хорошо», «я тебя люблю», «я здесь, с тобой», и тому подобное. Но всего этого нельзя было делать. Все еще нельзя, чтобы демону не стало снова плохо. Хорошо, что мелодия наконец замедлилась и полилась неспешной равнинной рекой, так что его заминки Кроули, скорее всего, не заметил. Разве что участившееся дыхание и судорожный вздох, похожий на всхлип, с которым Азирафель тоже закрыл глаза и крепче стиснул руку у него на талии, почти вжимаясь в своего демона всем телом и делая объятие еще ближе. И осторожно, очень медленно — словно вопросительно — опять повел его в следующий шаг. Раз уж Кроули показал, что готов тоже что-то делать в танце.
Тот шумно вздохнул в ответ — и опять шагнул следом, одновременно подаваясь навстречу, словно даже той близости, которая сейчас была у них, ему не хватало. Вздохнул снова. И уткнулся в щеку Азирафеля носом. Шагнул еще раз, вслед за ангелом, потом шагнул сам, в ритм музыки, не сбиваясь с танца.
Ангел остановился — потому что так решил. Было можно. А еще зачем-то нужно. С закрытыми глазами он погрузился в ощущение эфирной сущности Кроули, и ему внезапно стало очень мало этого ощущения. Хотелось еще. Чтобы Кроули тоже был везде.
Он невольно опустил голову, зарываясь лицом в ворот его пиджака, наклонился вместе с Кроули вперед, выставив одну ногу, и медленно повернулся вокруг своей оси. Крепко, очень крепко сжимая своего демона в объятиях.
Все было очень хорошо, потому что реальность сейчас состояла из ангела. Тот был везде, вокруг — и кроме него больше почти ничего не было. Только музыка. Она была замечательной вещью, это из-за нее, благодаря ей, ангела оказалось так много, без нее никогда раньше не было, а теперь был… Когда играла музыка — было можно столько ангела, он точно знал это из одного старого воспоминания. Хотя там, в воспоминании, ангела было все-таки меньше. Все равно недостаточно. И одновременно чересчур. Вот так было там. А теперь было достаточно наконец, и почему-то не слишком. Он это ощущал всем собой — что сейчас не слишком, хотя раньше было. Что там, где прежде не получалось соприкоснуться, не выходило даже оказаться слишком близко… Там теперь тоже был ангел, рядом, совсем рядом. Реальность состояла из него и музыки, и ничего прекраснее себе представить было невозможно. Когда снаружи больше ничего не мешало этому — было упоительно хорошо. Почти совсем, но не до конца, потому что все еще мешало внутри… сильно, кололо и жгло. А он все никак не мог ухватить его, уплывая на волнах ангела прочь. Было слишком замечательно, чтобы его ощущать, чтобы хотеть почувствовать. Но оно мешало. И уплыть окончательно никак не получалось тоже. И он дернулся назад, вглубь себя, чтобы дотянуться. И смог. «Демонам — разве можно так близко к ангелам?.. Разве можно?..»
Кроули резко распахнул глаза, тут же крепче вцепившись в Азирафеля, потому что мог бы и упасть, так резко вернув себе полноценное ощущение физического тела. До этого момента он осознавал себя здесь довольно смутно: что он точно знал — что ангел был тут так же близко, как и там, по-другому и быть не могло, если там настолько рядом, так тут и тем более. Это казалось чем-то само собой разумеющимся. И становиться как можно ближе к нему в ответ — тоже. А вот теперь Кроули наконец ясно видел, где они находятся, что делают и в какой… причудливой позе. Следом пришло понимание, что они в ней уж точно не благодаря ему, Кроули, оказались. Хотя это было бы логично. Но вряд ли он был на такое способен… Нет, реагировать он очень даже был способен, и довольно бурно. Но проявлять инициативу — очень вряд ли. Он бы не смог, не стал, это Кроули знал точно, хоть и не до конца понимал, что с ним происходило тут, пока он был… там, где был. Там, где было очень много ангела. И это «много ангела» тоже вовсе не он, Кроули, сделал: он бы никогда не решился первым приблизиться. Даже тут. А тем более — там. А тем более — настолько.
Азирафель ощущал, что тонет в море из Кроули, а музыка не кончалась и не кончалась. Погрузившись всем своим существом в это красивое и сияющее звездами нечто, он чувствовал, что летит, как не летал с Начала времен. Оно — нечто — нуждалось в этом полете, и ангел обязан был быть с ним, никогда не оставлять его в одиночестве.
Там, наверху, было звенящее Ничто и ослепительная суть Бытия, куда стремились все смертные, но могли попасть только их слова и их музыка, которым суждено остаться в вечности. Там звучали скрипка и аккордеон, звучало танго Пьяццоллы. И еще — летел ангел впервые с Начала времен. Теперь здесь все было не так. Тогда Время еще не было создано и вокруг сияли первые Слова Творения, а сейчас — бесконечная улыбка Господа, и единственный, ради кого стоило существовать.
Азирафель летел, обняв собой, окружив всем своим существом сияющее и прекрасное, которое отвечало ему столь же крепкими объятиями, впервые не пытаясь исчезнуть от пристального взгляда. Ангел держал его и нес на руках, как самую чистую душу для Рая, успокаивал и утешал, чтобы оно больше не пугалось. Оно боялось упасть, и оно тоже не было здесь так долго, так бесконечно долго. Так же долго оно не могло дышать полной грудью, не смело ощущать себя целым, потому что считало себя недостойным. Но сейчас ему не нужно было бояться, ведь ангел летит с ним, и с ангелом полет для него не превратится в падение никогда. Ангел шептал слова восхищения, которые говорил про себя вечность, а теперь осмелился сказать вслух. Повторял, что видел его, всегда видел, с момента, когда Времени еще не было, но уже были звезды. Видел — и любил.
И оно поверило Азирафелю. Доверилось его рукам, словам, глазам и его крыльям. И вокруг, везде, повсюду и всегда бесконечную тьму Ничего медленно растворил мерцающий свет звезд, окружил ангела, обнял и засветился так, что хотелось слиться с этим светом, стать единым целым. И Азирафель потянулся к нему еще сильнее, чтобы быть еще ближе, так близко, как только могут быть две частицы Создателя.
А физическая оболочка следовала за настойчивым требованием эфирной сущности, и делала… что-то очень нужное. Это все еще было танго. Все еще был молчаливый разговор. Только совсем на другом уровне близости. Азирафель не следил за телом, он видел только того, другого. Который должен был быть настолько рядом, насколько возможно. Сливаться сущностями, аурами. Всем.
Тело Азирафеля подхватывало тело Кроули под бедра обеими руками, подняв над полом, забиралось губами, языком и зубами за ворот его рубашки, чтобы целовать, лизать и кусать. Трепетало в восторге от ответной страсти, от того, как другое тело податливо вжимается в него, желая того же самого. Тело ощущало прикосновения других рук, губ в ответ и снова отвечало на них, продолжало движения этого танца, чтобы подаваться глубже, сильнее, до боли и наслаждения, когда уже нельзя различить, что чувствуешь, а просто летишь. Или падаешь. Но вместе.
Кроули вцепился в Азирафеля, и ангел тоже распахнул глаза, а потом округлил их еще шире, невольно крепче прижав к себе демона. Потому что понял, что держит его на руках, и вполне может уронить от удивления. Покачнувшись, он сделал пару шагов, и бережно усадил Кроули на прилавок, подхватив под спину и продолжив обнимать. Больше он сейчас ни на что был не способен. Говорить — особенно.
Меньше всего он ожидал вот этого, когда погрузился всем сознанием в эфир. Не мог не погрузиться, потому что там происходило самое важное! Так он считал. И теперь… был не так уверен в этом. И не знал, что и думать. Ошибся он или нет, что не следил за своим телом? Оно натворило такое! Когда они танцевали тогда, в пятидесятые, ангел так тоже делал, и его тело себе ничего подобного не позволяло! Отключить чересчур тревожное сознание на время танго даже полезно, чтобы не мешать телу танцевать. И его тело послушно танцевало, и очень даже неплохо. А сейчас Азирафель понятия не имел, как отреагирует Кроули. Насколько он теперь испугается?
В начале вечера Кроули отшатнулся даже от намека на недружеское прикосновение. Азирафеля так растрогали его забота и беспокойство, что он с трудом сдержал себя в руках и не коснулся его щеки. Остановился именно потому, что Кроули собрался отстраниться от его руки, и Азирафель тут же отошел чуть назад. Он старался проявлять свои чувства как можно осторожней. Как если бы его, ангела, чувства были питательной пищей, а демон — умирающим от истощения. Слишком явные и резкие признаки глубокой симпатии действовали на него, как истекающая соком запеченная баранья нога на ослабленный организм. То есть, могли его попросту убить. Или убить их отношения, что совершенно одно и то же. Ангел совсем не зря испугался за Кроули в пятидесятые, и сейчас тоже продолжал пугаться. Только лечение теперь выбрал иное. Как для умирающего от голода подходящей едой был бы слабый бульон, так и Азирафель просто стал показывать свои чувства очень аккуратно, чтобы Кроули не стало чересчур страшно.
А сейчас, когда внезапно и ненарочно получилось вот так, Азирафель понятия не имел, как Кроули воспримет его настолько явную инициативу на сближение. Воспримет ли в принципе как инициативу, или как грубые домогательства? Он же боится близости, а близости с ангелом боится еще сильнее! Вдруг это будет слишком для него? Вдруг Азирафель разрушил не метафорическую дистанцию, а последние капли доверия демона к себе?
Разумеется, ангел не сделал ничего, чего бы Кроули сам не хотел. Он смутно помнил, что тело Кроули почти накинулось на его тело, стоило только коснуться его губами. Ну и что с того? Голодный тоже накинется на ту самую опасную для него баранью ногу, это не значит, что не надо отставить тарелку со слишком тяжелой едой подальше… Или так тоже было бы неправильно? Азирафель совсем запутался и оказался не в силах продолжать распутываться. Снова не понимал, что можно, а что нельзя, будто они только познакомились. И все опять стало мучительно непонятно.
Граммофон за спиной всхлипнул на середине такта — и заиграл что-то протяжное, щемящее. От чего тоже хотелось перестать думать, прямо сейчас. Впрочем, ангел и так не думал, просто потрясенно смотрел в желтые глаза напротив и продолжал обнимать своего демона… ангела на всех уровнях бытия сразу. Единственное, что ему оставалось, чтобы помочь Кроули не бояться. Помочь Кроули не бояться близости — показать ему максимальную близость.
Азирафель держался за своего демона. Держал его и не выпускал. Потому что больше ему держаться было не за что.
Когда музыка сменилась, резко и вдруг, Кроули чуть над прилавком не подбросило. Это был… добивающий удар молотком прямо в лоб. В придачу ко всему остальному, которое он еще осознать толком не успел. Вообще никак не успел. По правде сказать, сначала Кроули был уверен, что у них получится просто потанцевать и все, и ничего особенного не случится. Они делали так раньше и теперь тоже могут, раз уж Азирафель сказал, что не против. Ангел любил танцевать, очевидно. И друзья вполне могут вместе танцевать, тоже очевидно. «Друзья вполне могут» — это была одна из отточенных годами формулировок, которая спасала Кроули постоянно. Друзья вполне могут вместе ходить в ресторан, забегать друг к другу в гости, даже лететь на Альфу Центавра тоже могут… Потрясающее множество всего, что можно себе позволить.
Принцип вранья, которым пользовался Кроули, был не сложнее, чем принцип соблазнения: слова могут иметь множество значений, главное — вовремя приписать им нужное, накрепко его запомнить и в дальнейшем только эти слова только в таком значении и использовать. Например, «очень заманчивая идея» в словаре Кроули означало: «Нечто, во что стоит только впутаться — и ты сто процентов окажешься в Аду, если только тебе вдруг каким-то чудом не придет в голову светлая мысль вовремя выпутаться обратно». А «лучший друг» в нем же означало: «Кто-то, кто нужен тебе абсолютно целиком и полностью, от кончика носа до кончиков крыльев, физически, метафизически и как угодно, но ты не можешь и не имеешь права себе позволить быть к нему слишком близко, так что радуйся счастливой возможности просто околачиваться рядом и, твою мать, не смотри на него так, ты же демон, а он ангел». Кроули вызубрил правильное значение слов очень старательно, так что называть Азирафеля «лучшим другом» не составляло ему никакого труда. Даже в горящем книжном магазине отработанный столетиями метод не дал сбоя. Словом, Кроули решил, что лучшие друзья вполне могут потанцевать вместе разок. Или даже два.
А потом ангел подошел, положил руку ему на талию — и что-то случилось. Так неожиданно и стремительно, что Кроули не успел даже испугаться. Будто у него в сознании разом выгорели все предохранители, которые худо-бедно продержались даже перед лицом Апокалипсиса… Но, кажется, сегодняшних новостей и откровений им оказалось многовато. И в Кроули разом хлынули, как прорвавшая плотину река, все эмоции, желания, ощущения, от которых он так долго и старательно бегал. Это был совершенно необратимый процесс, потому что предохранители сгорели к чертям и ничего держать внутри больше не собирались. Оно затапливало Кроули целиком, и он никак не контролировал происходящее. И почти ничего не соображал.
Единственное, что он продолжал осознавать со всей ясностью — что никогда не сделает ничего, чего Азирафель не хочет. Никогда и ни за что. Даже предлагать не будет, не говоря уже… хоть о чем-нибудь еще. Перед Апокалипсисом он достаточно напредлагал… и наделал. И чуть не потерял ангела. Следовало признать, что это была паника. Она заставляет совершать беспорядочные и опасные вещи, приводящие к кошмарным последствия. Так что Кроули решил, что лучше всего, если страшно, на всякий случай не делать ничего, во избежание. А сейчас ему было страшно — от одного воспоминания об этом. Поэтому он не делал вовсе ничего, на всякий случай. Только следовал за Азирафелем в танце. Ангел сказал, что хочет танцевать и танцует с ним — значит, это можно. Ангел стал ближе — значит, это можно тоже, прижаться сильнее, а потом еще сильнее, раз ангел не отстраняется, а наоборот. Можно. Ощущать его так близко, как всегда хотелось ощущать, почти всем телом, и не только им… Кроули ощущал Азирафеля всем собой, и чем дальше — тем больше, потому что он становился ближе и ближе… и ближе… Это совершенно точно было слишком близко, уже десять раз слишком. Но Кроули сейчас не в силах был отказаться, если ангел ему позволял.
Последнее, что он запомнил более или менее четко — как его шеи вдруг коснулись губы ангела, и ровно тут его совсем сорвало. Он больше не мог вовсе никак себя контролировать, и оставаться на физическом плане реальности тоже не мог. Потому что ему оказалось чересчур, всего было чересчур много, чтобы ощущать его через одно только тело. Кроули еще успел осознать, как впивается губами в ответ, как судорожно и жадно прижимает ангела к себе, а потом очутился там… очень высоко. В последний раз он туда забирался еще до Начала времен. А после… ему всегда было слишком страшно. Сильнее, чем перед Апокалипсисом: здесь он совсем уж сильно чувствовал, как Падает. А это было страшно всегда, еще недавно он сказал бы, что страшнее всего на свете, но теперь он точно знал, что страшнее всего на свете — потерять ангела. Поэтому теперь он снова оказался здесь. Потому что больше не был тут один, он был с ангелом. С ним даже Падать было… можно. Переносимо. Хотя все равно страшно, и от этого хотелось вцепиться в ангела крепче, вжаться в него всем собой. Быть еще ближе, совсем ближе… Потому что и это теперь было можно. А потом оказалось, что когда ангел так близко… то можно вдруг перестать Падать. И страшно быть перестало, сделалось упоительно хорошо.
Все, что Кроули ясно понимал о творящемся внизу — что там с их телами происходит то же самое, что происходит с ними наверху. И это тоже было упоительно хорошо. Но теперь Кроули представлял все случившееся здесь, в материальной реальности, крайне мутно в целом, а в деталях — очень фрагментарно. И это было даже как-то досадно: если уж он только что совершил самую чудовищную вещь в своей жизни, которой боялся больше всего, ему хотелось хотя бы помнить ее как следует везде. А не только обрывки, судя по которым, если бы он вытворил что-то в таком роде со смертным, ему в Аду полагалась бы премия, за особую изощренность… Что Кроули полагалось за подобное с ангелом, ему и думать было страшно. Но он честно сознался сам себе, что воспоминания были приятные… о том, как ангел… сделал то… чего, по мнению Кроули, не мог в принципе никогда… даже захотеть…
На этом месте Кроули на какое-то время намертво заклинило. Он просто гонял по кругу одну за другой мысли. Что это не Кроули вытворил, а они вытворили. И ангел первый начал. И не только тут, но еще и там… Там. А Кроули все это время до смерти боялся, что если хотя бы дернется, чтобы настолько приблизиться, их отношения на этом и закончатся. Потому что Азриафель не хочет и ему это не нужно. А оказывается… Он сделал над собой заметное усилие, чтобы двинуться в рассуждении дальше, все еще продолжая медленно осознавать, что ангел на самом деле захотел. Сам. Первым. Захотел. И что теперь?.. Как?.. Ведь было еще второе, которого Кроули боялся тоже. Которое заключалось в том, что им просто нельзя… Не из-за долбаного Небесного начальства или какой-нибудь выдуманной человеческой глупости, разумеется. Нельзя — потому что они ангел и демон. Ангелы наверху, демоны внизу. Ангелы летают, демоны падают. Несовместимые вещи. Потому что их нельзя совместить, так уж в мире все устроено… Кроули думал об этом, а звучащая музыка всверливалась ему прямо в голову, как дрель. Заставляя ощущать вовсе не то, о чем он сейчас думал, совсем другое. Ощущать, как они с ангелом… совмещаются, прямо в эту секунду.
Ему казалось, что мелодия играет прямо на нервах его физического тела, прямо на эмоциях и там, дальше, выше, на каких-то еще струнах, которые у него, оказывается, были, хотя Кроули об этом даже не подозревал. И главное — он наверняка знал, про что именно играют сейчас на нем самом эту музыку. Точнее, про кого. Тот стоял прямо перед ним, взъерошенный, будто Кроули его только что разбудил, ввалившись в магазин, в каком-нибудь сорок третьем или сорок четвертом, и таращился совершенно обалдевшим взглядом. И Кроули не понимал, какого дьявола… или какого господа… Зачем они вообще ссорились в Сент-Джеймс парке и потом снова, перед Апокалипсисом. Зачем ему, глупому демону, нужны были какие-то еще доказательства, зачем он давил, выбивал, требовал «сделай это для меня» — и совсем не видел этого взгляда, в котором ясно читалось ровно одно: страх, что Кроули куда-нибудь денется, что с ним что-нибудь случится…
Ничего не видел, ничего не замечал. Был полным, совершенно сферическим идиотом. Пытался вытребовать себе немного ангела, когда у него и так уже был весь ангел, целиком. Вот как сейчас — был. И обнимал, как-то совершенно немыслимо обнимал, тоже сразу везде, на всех слоях бытия, где на Кроули продолжала играть музыка. И он тоже обнял, одновременно руками и ногами физического тела, притянув ангела к себе, близко и крепко, и дальше, выше, там, где у него были крылья, которыми тоже можно обнимать… черные. И цвет совершенно им не мешал обнимать так, как нужно. Ничего не мешало. Никому не было плохо и не происходило ничего страшного оттого, что они сейчас были настолько рядом… Потому что…
Кроули снова несколько застрял на своей мысли. Она отчего-то давалась ему с трудом. Возможно, оттого что музыка продолжала играть, и он весь вибрировал ей в такт, и это чувство, чувства, очень много чувств — захлестывали его целиком. Цвет крыльев ничему не мешал… И меняться с Азирафелем заданиями сотнями лет подряд ничего не мешало… И ничего не мешало ему, Кроули, в ту войну… Он ничего такого не делал, разумеется… Просто он хорошо знал, как разговорить практически любого человека, и если человек вдруг, проговорившись в порыве откровенности, сказал, что больше всего на свете хотел бы придумать, как переправить отсюда хотя бы парочку еврейских детей в нейтральную Швейцарию… Ну, Кроули практически ничего не стоило придумать ему десяток отличных способов минут за пятнадцать… Послушай, приятель, там есть футбольное поле на самой границе, если дети вдруг убегут за мячиком прямо в Швейцарию31 — это будет чистая случайность, правда ведь?.. Никто ничего не заметит… Словом, Кроули с этим славным будущим святым просто немного поболтал, потому что Кроули не очень-то любил, когда убивают детей. И цвет крыльев этому разговору не мешал. Ничему не мешал.
Музыка рванула вверх — и впилась в него как-то особенно сильно, пронзительно и насквозь. Кроули резко вздохнул и только сейчас, с изрядным запозданием, сообразил, что царапина, которую он случайно оставил на пластинке, была с другой стороны, а граммофон зачарованный и всегда должен работать идеально… И поднял взгляд к потолку. «А вдруг я смущаюсь, об этом Ты не подумала, когда смотрела?» — мысленно поинтересовался Кроули, постаравшись, чтобы это звучало ехидно. Сам не зная, про что спрашивает… то ли про это вот, что творилось сейчас, то ли про тот слишком «добрый» для него разговор в оккупированной Франции. Про все сразу. Вообще-то музыка Пьяццоллы была последним, что он ожидал от Нее услышать. То есть, он вообще ничего не ожидал от Нее услышать в принципе никогда, но если отвлеченно представлять, это точно был бы не Пьяццолла. Впрочем, если вдуматься, это и был не совсем он. Потому что Кроули продолжал совершенно точно Знать, о чем играет музыка. Что именно она играет на нем. Не улавливал эмоции, не вспоминал ассоциации, просто Знал — и все.
Музыка играла его чувства, все, которые были… а он их чувствовал. Все, целиком и сразу. И перестать не мог. И про Нее тоже. И самым неожиданным образом, Кроули сейчас про Нее не испытывал ничего, кроме бесконечного, огромного, как океан, как небо Изумления. Все остальное было куда поверхностнее, даже его обида, которая длилась дольше, чем время… А в самой глубине — только это. Которое он почти никогда не ощущал, потому что… ну, потому что не хотел и все. Скажем, Кроули прекрасно знал, что Она всегда смотрит, и на него тоже, разумеется. Но как-то абстрактно, и раньше ему в голову не приходило задумываться, как Она к тому конкретному, что видит, относится, а теперь вот… Задал, в лучших своих традициях, идиотский вопрос про смущение. И вдруг подумал очень внезапную и неожиданную для себя мысль, что он шесть тысяч лет только и делает, что про все это смущается: про то, что помнит всю человеческую музыку со времен Месопотамии, про «добрые дела», про отношения с ангелом... И пора уже прекращать наконец. И ему внезапно стало намного легче, настолько, что даже способность произносить звуки человеческого языка вернулась.
Кроули снова посмотрел на Азирафеля — и немедленно изрек первую же невероятную глупость, которая пришла ему в голову.
— Кажется, это было не совсем танго…
__________________
31 История с футбольным полем — совершенно реальная. Так переправлял еврейских детей из Франции в Швейцарию член французского Сопротивления Жорж Луанже. У него были и другие замечательные способы, тоже вполне достойные того, чтобы приписать их Кроули. Очень находчивый был человек. К слову, то, что еврейских детей из Франции в принципе нужно было вывозить — многое говорит нам о вишистах. И о том, за что их Кроули так невзлюбил.
ПЯТЫЙ ПОСТ. ОКОНЧАНИЕ.
УПД Мы внесли следом за Либертанго Обливион, мишон комплит.
УПД И еще прода! Как и было сказано ранее, Господь все видит.
Название: Ангельская милонга
Канон: Good Omens
Автор: Crazycoyote, Cirtaly
Размер: 30 608 слов без примечаний, 32 181 слов с примечаниями
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель
Категория: слэш, гет, никакой разницы
Жанр: ангст, драма, херт/комфорт, флафф, юмор, романс, броманс, сволочи-крылатые-вы-чо-творите
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Ангелы и демоны друг друга не любят, к друг другу не привязываются и не заводят друг с другом отношений. Однако из любого правила есть исключение. Еще ангелы не танцуют в принципе, а демоны — танцуют, но не умеют. Но из этого правила тоже бывают исключения. Парный танец, как правило, изначально придуман для того, чтобы его танцевали мужчина и женщина, и роли в нем четко поделены и не меняются. Из этого правила также существует исключение. Оно называется танго.
Примечание/Предупреждения: психотравмы, депрессия, упоминания самоубийств, массовых убийств, геноцида и Апокалипсиса, злоупотребление алкоголем, секс в сверхсознательном состоянии, гендерсвап (в незначительных количествах), танго (в значительных количествах), нацисты, розенкрейцеры, баобабы, итальянские и испанские слова, еврейские буквы, сомнительные теологические концепции, снобизм авторов и персонажей, гигантские множественные примечания
Название авторы беспринципно попятили у Астора Пьяццоллы, но с огромной любовью и уважением.
Господь все видит.
Читать на фикбуке | на АО3 | скачать файл
В тексте постоянно играет танго. И еще один раз — вальс «На прекрасном голубом Дунае», но мы не будем вам его показывать. А остальное — будем. Мелодии в фике чаще всего прямо не названы, так что тут есть цитаты, чтобы было понятно, откуда оно. Все расположено в том же порядке, что и в тексте. Бонусы — другие версии тех же мелодий, которые нам особенно нравятся.
Слушать звуки музыки...Скачать всю музыку
Плейлист целиком
«Игла граммофона, чуть скрипя, вела по линии, и он истекал тягучим томным звуком…»
Astor Piazzolla - Milonga del Angel
«В настоящем, где Азирафель все еще стоял посреди комнаты, труба граммофона тихонько всхлипнула, и запела новую песню…»
Astor Piazzolla - Introduccion al Angel
«Он отложил конверт в сторону и отсчитал третью мелодию на второй стороне, Азирафель глянул — она называлась “Por una cabeza”, не очень понятно…»
Carlos Gardel - Por una Cabeza
+bonus: Thomas Newman - Por una Cabeza
«Пластинка все еще не закончилась, и теперь заиграло что-то совсем невообразимое, так что ангел взял с прилавка брошенный на него раньше конверт, чтобы посмотреть, как это называется…»
Astor Piazzolla - La Muerte del Angel
+bonus: Gautier Violin - The Death of the Angel
«Граммофонная игла опустилась на пластинку, и Азирафель с благодарностью улыбнулся своему демону…»
Astor Piazzolla - Libertango
+bonus: Yo Yo Ma - Libertango
«Почти без перехода началась следующая мелодия, и она был такой же ломкой, но рваные синкопы вынудили Азирафеля, наоборот, замедлиться…»
Astor Piazzolla - Meditango
«Граммофон за спиной всхлипнул на середине такта — и заиграл что-то протяжное, щемящее…»
Astor Piazzolla - Oblivion
ПЕРВЫЙ ПОСТ
ВТОРОЙ ПОСТ
ТРЕТИЙ ПОСТ
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ...Азирафель и правда пристально следил за своим демоном, чтобы не сделать ему слишком неприятно своими откровениями и переключить его внимание на что-то другое, если понадобится. Из всех событий неслучившегося Конца Света Азирафеля больше всего поразили не Небеса и Ад, и даже не храбрость человеческих детей. Самым ошарашивающим открытием стало то, насколько, оказывается, демон умеет бояться. Каждый раз, когда они друг другу говорили какие-то слова, которые означали примерно ничего, кроме болезненно сильных эмоций, ангел пытался понять своего демона. Снова и снова смотрел на него, искал знакомые черты эфирной сущности Кроули, но каждый раз пристальный взор ангела разбивался о серо-стальной панцирь из паники. Животного ужаса, который, по логике вещей, демону не может быть присущ. Но он был. И если ангел задерживал на нем взгляд, у него самого мысли тоже начинали путаться и он начинал слишком сильно бояться. Но позволить себе так бояться он не мог, потому что Кроули в таком состоянии совсем ничего не соображал. Даже эти свои чудесные метафорические выражения по часу припоминал.
Сквозь панику Кроули было не видно и совсем ничего про него было непонятно. Почему он боится, из-за чего? И как его успокоить? Поэтому ангел очень долго и очень глупо думал, что Кроули боится за себя. Паникует перед лицом наказания. Даже когда демон внезапно посреди ужасно тяжелого разговора позвал Азирафеля удирать вместе к звездам, тот не понял, о чем была эта просьба. Подумал, что Кроули будет просто скучно там одному, вот он и решил взять ангела в попутчики. И еще всякое подумал, что теперь даже припоминать неприятно.
Но Азирафель никак не мог полететь с ним. Потому что Кроули выбрал очень правильный способ соблазнить своего ангела противостоять Антихристу и Великому Замыслу. И с той самой ночи, когда родился Адам, Азирафель постоянно думал о семи миллиардах человек и обо всех остальных живых и не очень существах. Вообще-то ему даже окаменелые кости динозавров было жалко, хоть они и были поддельными. Конечно же, он не мог их бросить. Зато за Кроули — не переживал, особенно после предложения убегать вместе. Ангелу стало ясно, что тот в любом случае вовремя сбежит и все у него будет хорошо. А вот людям сбегать было некуда, даже космонавтам на орбите.
Он начал переживать за Кроули только когда узнал, что об их отношениях стало известно и Аду, и Небесам. Это и вправду было опасно. Не просто потерять Антихриста, а вступить в сговор с ангелом — за такое адское начальство точно сделало бы с Кроули что-то нехорошее. Но тот обо всем этом ангелу не рассказал, а потом в очередной раз от него убежал, так что Азирафель попытался выполнить свой дурацкий план — попытаться дозваться Господа. Мог бы и сразу понять, что Она не станет вмешиваться в кульминацию Игры, которую придумала, может быть, вместе с Первым Словом.
Сейчас Азирафель готов был обругать себя последними словами за то, что начал понимать так медленно и так поздно. Только после своего развоплощения.
Он вернулся на Землю и приготовился долго искать Кроули среди других сущностей. Пробиваться через его панику, к которой даже почти привык. Однако неожиданно это оказалось очень легко. Потому что никакой паники не было. Была глубокая неизбывная печаль. И то самое, красивое, что ангел увидел так ясно в Кроули в тысяча девятьсот сорок первом. Это его защищал панцирь из паники, потому что оно не могло вынести того… что случилось. Когда Кроули подумал, будто потерял Азирафеля, панцирь исчез, а оно… то, что умело так очаровывающе сиять, заплакало вовне. И ангел потом уже догадался, что оно на самом деле плакало внутри весь день, который так и не стал Последним Днем Земли. Плакало из-за ангела, потому что боялось его потерять.
А еще панцирь становился сильнее, когда ангел пытался объясниться. Сияющее и плачущее нечто очень пугалось Азирафеля, если он пытался говорить с ним напрямую. Оно не верило словам. Точнее, панцирь не давал. Слова застревали в шипах на панцире, и ангел даже предполагать боялся, в каком виде они доходили до Кроули. Если доходили вообще. И что самое противное, Азирафель сам пугался слишком сильно. Эти шипы не только от слов защищали, они ранили самого ангела, и он боялся даже шаг навстречу сделать. До слез боялся, хотя при Кроули так и не заплакал ни разу. Несмотря на то, что хотел в тот, Последний день, не раз.
Это тот самый панцирь так ужасно требовал убить ребенка, потому что… Потому что Кроули не мог убить ребенка. Потому что если бы он это сделал, панцирь обернулся бы своими шипами вовнутрь и уничтожил ангела, которым Кроули так давно перестал быть. Панцирь был очень страшный, он пугал Азирафеля до сих пор. Он был нужен, чтобы защищаться от Господа и от ангелов. Ото всех ангелов, и от Азирафеля, и от… него тоже. Ради него Азирафель был готов на что угодно, даже взять в руки оружие. Спасибо Господу, что не позволила его применить. Иначе — Азирафель чувствовал — он и сам отрастил бы поверх своей сути что-то подобное. Но ради него… Ради Кроули Азирафель был готов спуститься в Ад во всех смыслах. И ради его внутреннего ангела.
Да, именно так называл теперь ангел это. То, что любило и сияло, и плакало. Плакало тем сильнее, чем ближе подходил ангел, потому что боялось причинить ему боль шипами, которыми не умело управлять. И заходилось в рыданиях, когда он уходил, потому что... потому что он уходил! Оно было таким прекрасным и таким хрупким, как все прекрасное. Ангел внутренне умирал от сострадания к нему... К этому. Оно было таким же, как у него самого. Потому ангел так глупо и так долго не замечал его. Смотрел на демона, видел тепло и свет и уверенно повторял себе, что все правильно. Он же любит демона, вот его и охватывает это чувство рядом с ним. И свет у ангела тоже есть, вот он и светит… отовсюду. Но все это, и тепло, и свет, было его, демона. И было таким же бесконечным и таким же огромным, как у ангела, и одновременно маленьким и уязвимым. Оно могло сиять, но ему было слишком страшно. Ему было так же плохо от их ссоры в Сент-Джеймс парке, как и Азирафелю — он был в этом полностью уверен.
И это оно так искренне радовалось земным чудесам Мадагаскара тогда, в пятьдесят втором, вдруг пришло понимание к ангелу. Радовалось Творению и прославляло его, вот что Азирафель тогда видел в Кроули и в его удивительной и неожиданной улыбке. Как оно робко сияет вовне — то, что обычно испуганно скрыто внутри. Спасибо Господу и лягушке-помидору, что Азирафель смог в тот день узреть мгновение чуда. Ему вдруг нестерпимо захотелось обнять своего демона. Ангела. Но делать этого пока было нельзя.
Азирафель пока мало понимал про эту часть своего демона. Как перестать ее пугать. Точно знал только, что ее, его, пугает ложь ангела, если демон умудряется ее заметить. А значит, с ним нужно быть максимально искренним и открытым, как бы это ни было сложно. Особенно важно — показывать слабость. Когда ангел слаб, демон остается с ним. Если это искренне. Поэтому Азирафель показал, как ему страшно вспоминать их ссору, и почему именно страшно — потому что знал: демону тоже будет страшно. И ангел пытался облегчить его страх. Говорил, что думал, и подробно, очень подробно отвечал на все вопросы. Формулировал свои реплики как можно точнее. Чтобы в них не было ни капли недосказанности. Сейчас, именно сейчас, он особенно боялся ляпнуть что-то не так. Как он всегда это делал в самые неподходящие моменты.
Все это было очень сложно, но необходимо было продолжать — это ангел очень четко понимал. Ведь разобрался же он, в конце концов, когда именно Кроули начинает злиться, если назвать его добрым! Хотя это тоже было непросто понять. Просто Кроули отрицал не только своего внутреннего ангела, но и все свои моральные принципы целиком. Само их наличие. И стоило хотя бы намекнуть ему, что они у него есть, и намекнуть верно, попав именно в самые его сокровенные искренние взгляды, Кроули вскидывался, как раненый зверь.
Очень сложно было об этом не говорить, потому что ангела все это восхищало. Перед ним стоял самый чистый ангел из всех, каких Азирафель когда-либо встречал — и отказывался признавать себя. Да, у него были черные крылья, и отчитывался он перед Адом, но это совсем не мешало ему творить настолько сияющее добро, что слепило взгляд даже Азирафелю. И ангел всерьез считал, что другие ангелы попросту не увидят Кроули, именно потому, что он умеет так слепяще сиять.
«Ничего особенного ты не сделал. Просто спас мне жизнь и рассудок, и все», — повторил за своим демоном Азирафель и снова улыбнулся. Мягко и, как он надеялся, успокаивающе. Это хрупкое и светящееся напоминало ему дикого рысенка, который видел от других только зло и пинки. Его нужно было успокаивать. Долго. Прежде чем оно убедится, что никто его не ударит, а будут только гладить, и никогда против шерсти.
— Я же понимаю, что тебе тоже было плохо, — сказал Азирафель, наконец подобрав нужные слова. — От того, что я сказал тогда. А я так и не извинился. Это же я думал, что ты собрался накладывать на себя руки, и это был мой долг — дружеский долг — оставаться рядом.
Азирафель подошёл к прилавку и посмотрел список композиций на другой стороне пластинки.
— К сорок первому мне было заметно лучше, чем тебе, — пробурчал Кроули, уставившись на граммофон. Ангел машинально кивнул — он пока этот факт себе никак не объяснил. Возможно, Кроули просто сильнее его? У ангела сначала были люди, и он держался за их души. А потом за них стало невозможно держаться, и ангел перестал, и держаться ему стало не за что. И он упал. Не совсем Упал, а просто упал духом, и выбраться сам не мог. А Кроули как-то смог! Хотя его отчаяние было столь же глубоким, раз Азирафель видел его следы даже в семидесятые. И это ангела беспокоило до сих пор. Что Кроули было очень плохо, а он ему никак не помог.
Кроули, пока Азирафель размышлял, торопливо глянул на него, тут же отвел взгляд и добавил:
— Люди вовремя придумали автомобили, знаешь… Скорость очень освежает. В общем, я нормально справился, и даже не развоплощался ни разу. Не переживай, — он щелкнул пальцами и уже совсем другим тоном, уверенным и нарочито бодрым, сказал: — Так! Вот это достаточно немрачно. Совсем не мрачно. И отлично.
Граммофонная игла опустилась на пластинку, и Азирафель с благодарностью улыбнулся своему демону. Все-таки он объяснил! Увидел, что ангел переживает за него, и объяснил. Утешил, как умел. Ангел с досадой подумал, что и правда выбил почву у Кроули из-под ног тогда, в сорок первом, когда предположил, что он мог разбить автомобиль и часто их менять. Машина вытащила его из серой паутины, как Кроули вытащил своего ангела. Она должна была быть и была одной-единственной. Теперь ангел был благодарен и машине тоже. За то, что она была с Кроули, когда ангел не мог.
Он помолчал, слушая музыку, и снова сказал то, что чувствовал, и то, что Кроули, вроде бы, испугать было не должно:
— Очень красиво.
Демон медленно развернулся и уставился на Азирафеля, а потом так же медленно кивнул.
— Жалко… что он ее только в семидесятые написал, — проговорил он, будто с трудом подбирая слова, еще несколько секунд посверлил ангела взглядом, а потом уставился вверх и вбок, будто заметил что-то очень важное на перилах галереи второго этажа.
Азирафель с состраданием наблюдал за ним и вспоминал, как тяжело было Кроули от их танцев в пятидесятые. Он замирал от того, что ангел был с ним, весь, целиком, но одновременно считал, что столько ангела не заслужил. Демонам не полагается. Будто любовь можно заслужить или получить обманом, или в награду за подвиг, как медаль. Бедный-бедный демон. И теперь ангел даже не представлял, сколько душевных сил потребовалось Кроули, чтобы просто намекнуть на то, что ему хотелось снова получить…
В пятьдесят втором Азирафель поверил, что Кроули пришел разучивать танго. А теперь, когда он сам углубился в историю этого танца, уже точно знал, что демон лгал, и довольно неуклюже. И, кроме того, уже умел тогда его танцевать. Сердце Азирафеля разрывалось от сочувствия сейчас. Бедному, несчастному демону был нужен повод, чтобы провести время с ангелом. И очевидно, он долго решался — едва успел до того, как мода на танго прошла.
Он, наверное, думал, что ангелу просто нравится танец, а сам Кроули тут совершенно ни при чем. Хотя если бы демон мог разумно рассуждать на эту тему, он бы догадался, что будь это так, Азирафель просто пошел бы в клуб латиноамериканских танцев, когда Кроули решил прекратить их занятия. Но там, с людьми, все было совсем не так, и Азирафель от них убежал почти в ужасе, решив, что танцевать танго будет только с Кроули, если он когда-нибудь снова захочет.
Однако находить нужные слова становилось все сложнее. Такие слова, которые бы не напоролись на шипы. Возможно, их вовсе не существует, пока существует этот страшный доспех из страха у Кроули на душе. Демону проще выражать отношение без слов. Значит будет лучше перейти на язык действий. Когда они танцуют, Кроули не прячется за панцирь, и ему будет легче понять, что он не должен просить, чтобы получить себе ангела. Тот просто у него уже есть, и все. Поэтому Азирафель тепло улыбнулся и ответил на робкий намек Кроули, вдруг сильно заволновавшись, потому что демон мог опять испугаться — продолжить пугаться:
— Мне нравилось танцевать с тобой. Знаешь... если тебе тоже нравилось, для этого больше не нужен повод.
Кроули перестал созерцать перила, снова впился в ангела взглядом и стоял, ничего не говоря и не двигаясь, какое-то время, будто напряженно думал, что ответить. Потом вздернул вверх бровь и сделал несколько шагов вперед, на середину зала, нарочито вальяжной даже для него самого походкой, все это время не сводя глаз с Азирафеля.
Ангел быстро, в такт этой стремительной и плавной мелодии, подошел к Кроули и, взяв его за руку, положил свою ему на спину, а потом уверенно и мягко повел по кругу. Он продолжал улыбаться, тепло и открыто глядя ему в глаза. И дальше, глубже. Смотрел на… это. Оно было таким красивым и завораживало его. Азирафелю хотелось быть для него не страшным, чтобы оно не пряталось. Хотелось проявлять заботу и беречь его, так же как берег его, ангела, Кроули.
Тот тоже смотрел. Следовал в танце, послушно, может, даже слишком послушно для себя самого — и смотрел. Так же завороженно, как когда-то раньше, в конце их самого первого танца. Азирафель даже забеспокоился, что Кроули снова дышать забудет, но пока что с этим все было в порядке. Хотя Азирафель не был уверен, что тело Кроули сейчас двигается полностью сознательно: оно помнило танец, ощущало Азирафеля и его движения, а весь остальной демон — просто смотрел на ангела, словно полностью стал этим взглядом.
Азирафель ускорял шаги, потому что к концу ускорялся темп, а еще продолжал волноваться, потому что эта, первая композиция, не желала успокаиваться к завершению. В ней звенел и дрожал упорный нерв, и танец невольно делался таким же. Но ангел ощутил, что ему так даже лучше, потому что именно это он и чувствовал: непроходящее волнение и беспокойство за Кроули. А теперь их еще и можно было выразить без слов — которых демон пугался, потому что не умел на них отвечать вслух.
Почти без перехода началась следующая мелодия, и она был такой же ломкой, но рваные синкопы вынудили Азирафеля, наоборот, замедлиться. Потому что нужно было позаботиться о Кроули — он, судя по ауре, вовсе отказался хоть как-то осмысливать, что сейчас творится. Поэтому ангел крепче обхватил Кроули за талию, вынудив его закинуть руку ему за шею, чтобы удобнее держаться, и дальше демону шагать было уже не нужно, и вообще ничего делать было не нужно. Только отдыхать в танцевальном объятии. Потому что демон очень устал. От отсутствия в его жизни ангела. Настолько сильно устал, что даже этого не чувствовал.
Азирафель мягко и четко шагал вокруг него, бережно поворачивая Кроули вокруг своей оси, и делал танец сам, так что за его ногами было трудно уследить. Он напомнил самому себе своего демона в этот момент, который постоянно обходил его по кругу, как будто окружал собой — и наверняка не знал, как успокаивает этим ангела. Своим постоянным присутствием везде, вокруг и всегда. Ангелу хотелось, чтобы Кроули тоже почувствовал — ангел всегда будет с ним и никуда не денется. Что бы демон ни говорил, и что бы ни делал.
Кроули не способен сделать ничего, что могло бы оттолкнуть Азирафеля, а слова… Вряд ли теперь, после Апокалипсиса, демон сможет вновь сказать что-то подобное тем ужасным проклятиям Замыслу Господа в беседке, от которых у Азирафеля чуть сердце не разорвалось и он наговорил в ответ много столь же кошмарных глупостей. Теперь Кроули точно так не скажет, ведь он тоже понял Замысел. А если обратит свои проклятия не Господу, а Небесам, после того, как те позволили себе обойтись с ними обоими, ангел готов был повторить за ним любые самые грязные ругательства.
Демон просто позволял себя вести, потом вдруг неровно вздохнул и первое, что сделал — закрыл глаза. И уткнулся лбом Азирафелю в висок и шагнул вслед за его шагом. Шагнул снова. Продолжил движение. Не открывая глаз, не отстраняясь. Крепко вцепившись ангелу в плечо, намного крепче, чем нужно было в танце. Так, словно боялся, что Азирафель прямо сейчас исчезнет, что все это прекратится.
Тут ангел чуть было не сделал глупость — ему невыносимо захотелось просто обнять демона, обеими руками сжать в объятиях и начать говорить вслух что-то идиотское вроде «все будет хорошо», «я тебя люблю», «я здесь, с тобой», и тому подобное. Но всего этого нельзя было делать. Все еще нельзя, чтобы демону не стало снова плохо. Хорошо, что мелодия наконец замедлилась и полилась неспешной равнинной рекой, так что его заминки Кроули, скорее всего, не заметил. Разве что участившееся дыхание и судорожный вздох, похожий на всхлип, с которым Азирафель тоже закрыл глаза и крепче стиснул руку у него на талии, почти вжимаясь в своего демона всем телом и делая объятие еще ближе. И осторожно, очень медленно — словно вопросительно — опять повел его в следующий шаг. Раз уж Кроули показал, что готов тоже что-то делать в танце.
Тот шумно вздохнул в ответ — и опять шагнул следом, одновременно подаваясь навстречу, словно даже той близости, которая сейчас была у них, ему не хватало. Вздохнул снова. И уткнулся в щеку Азирафеля носом. Шагнул еще раз, вслед за ангелом, потом шагнул сам, в ритм музыки, не сбиваясь с танца.
Ангел остановился — потому что так решил. Было можно. А еще зачем-то нужно. С закрытыми глазами он погрузился в ощущение эфирной сущности Кроули, и ему внезапно стало очень мало этого ощущения. Хотелось еще. Чтобы Кроули тоже был везде.
Он невольно опустил голову, зарываясь лицом в ворот его пиджака, наклонился вместе с Кроули вперед, выставив одну ногу, и медленно повернулся вокруг своей оси. Крепко, очень крепко сжимая своего демона в объятиях.
Все было очень хорошо, потому что реальность сейчас состояла из ангела. Тот был везде, вокруг — и кроме него больше почти ничего не было. Только музыка. Она была замечательной вещью, это из-за нее, благодаря ей, ангела оказалось так много, без нее никогда раньше не было, а теперь был… Когда играла музыка — было можно столько ангела, он точно знал это из одного старого воспоминания. Хотя там, в воспоминании, ангела было все-таки меньше. Все равно недостаточно. И одновременно чересчур. Вот так было там. А теперь было достаточно наконец, и почему-то не слишком. Он это ощущал всем собой — что сейчас не слишком, хотя раньше было. Что там, где прежде не получалось соприкоснуться, не выходило даже оказаться слишком близко… Там теперь тоже был ангел, рядом, совсем рядом. Реальность состояла из него и музыки, и ничего прекраснее себе представить было невозможно. Когда снаружи больше ничего не мешало этому — было упоительно хорошо. Почти совсем, но не до конца, потому что все еще мешало внутри… сильно, кололо и жгло. А он все никак не мог ухватить его, уплывая на волнах ангела прочь. Было слишком замечательно, чтобы его ощущать, чтобы хотеть почувствовать. Но оно мешало. И уплыть окончательно никак не получалось тоже. И он дернулся назад, вглубь себя, чтобы дотянуться. И смог. «Демонам — разве можно так близко к ангелам?.. Разве можно?..»
Кроули резко распахнул глаза, тут же крепче вцепившись в Азирафеля, потому что мог бы и упасть, так резко вернув себе полноценное ощущение физического тела. До этого момента он осознавал себя здесь довольно смутно: что он точно знал — что ангел был тут так же близко, как и там, по-другому и быть не могло, если там настолько рядом, так тут и тем более. Это казалось чем-то само собой разумеющимся. И становиться как можно ближе к нему в ответ — тоже. А вот теперь Кроули наконец ясно видел, где они находятся, что делают и в какой… причудливой позе. Следом пришло понимание, что они в ней уж точно не благодаря ему, Кроули, оказались. Хотя это было бы логично. Но вряд ли он был на такое способен… Нет, реагировать он очень даже был способен, и довольно бурно. Но проявлять инициативу — очень вряд ли. Он бы не смог, не стал, это Кроули знал точно, хоть и не до конца понимал, что с ним происходило тут, пока он был… там, где был. Там, где было очень много ангела. И это «много ангела» тоже вовсе не он, Кроули, сделал: он бы никогда не решился первым приблизиться. Даже тут. А тем более — там. А тем более — настолько.
Азирафель ощущал, что тонет в море из Кроули, а музыка не кончалась и не кончалась. Погрузившись всем своим существом в это красивое и сияющее звездами нечто, он чувствовал, что летит, как не летал с Начала времен. Оно — нечто — нуждалось в этом полете, и ангел обязан был быть с ним, никогда не оставлять его в одиночестве.
Там, наверху, было звенящее Ничто и ослепительная суть Бытия, куда стремились все смертные, но могли попасть только их слова и их музыка, которым суждено остаться в вечности. Там звучали скрипка и аккордеон, звучало танго Пьяццоллы. И еще — летел ангел впервые с Начала времен. Теперь здесь все было не так. Тогда Время еще не было создано и вокруг сияли первые Слова Творения, а сейчас — бесконечная улыбка Господа, и единственный, ради кого стоило существовать.
Азирафель летел, обняв собой, окружив всем своим существом сияющее и прекрасное, которое отвечало ему столь же крепкими объятиями, впервые не пытаясь исчезнуть от пристального взгляда. Ангел держал его и нес на руках, как самую чистую душу для Рая, успокаивал и утешал, чтобы оно больше не пугалось. Оно боялось упасть, и оно тоже не было здесь так долго, так бесконечно долго. Так же долго оно не могло дышать полной грудью, не смело ощущать себя целым, потому что считало себя недостойным. Но сейчас ему не нужно было бояться, ведь ангел летит с ним, и с ангелом полет для него не превратится в падение никогда. Ангел шептал слова восхищения, которые говорил про себя вечность, а теперь осмелился сказать вслух. Повторял, что видел его, всегда видел, с момента, когда Времени еще не было, но уже были звезды. Видел — и любил.
И оно поверило Азирафелю. Доверилось его рукам, словам, глазам и его крыльям. И вокруг, везде, повсюду и всегда бесконечную тьму Ничего медленно растворил мерцающий свет звезд, окружил ангела, обнял и засветился так, что хотелось слиться с этим светом, стать единым целым. И Азирафель потянулся к нему еще сильнее, чтобы быть еще ближе, так близко, как только могут быть две частицы Создателя.
А физическая оболочка следовала за настойчивым требованием эфирной сущности, и делала… что-то очень нужное. Это все еще было танго. Все еще был молчаливый разговор. Только совсем на другом уровне близости. Азирафель не следил за телом, он видел только того, другого. Который должен был быть настолько рядом, насколько возможно. Сливаться сущностями, аурами. Всем.
Тело Азирафеля подхватывало тело Кроули под бедра обеими руками, подняв над полом, забиралось губами, языком и зубами за ворот его рубашки, чтобы целовать, лизать и кусать. Трепетало в восторге от ответной страсти, от того, как другое тело податливо вжимается в него, желая того же самого. Тело ощущало прикосновения других рук, губ в ответ и снова отвечало на них, продолжало движения этого танца, чтобы подаваться глубже, сильнее, до боли и наслаждения, когда уже нельзя различить, что чувствуешь, а просто летишь. Или падаешь. Но вместе.
Кроули вцепился в Азирафеля, и ангел тоже распахнул глаза, а потом округлил их еще шире, невольно крепче прижав к себе демона. Потому что понял, что держит его на руках, и вполне может уронить от удивления. Покачнувшись, он сделал пару шагов, и бережно усадил Кроули на прилавок, подхватив под спину и продолжив обнимать. Больше он сейчас ни на что был не способен. Говорить — особенно.
Меньше всего он ожидал вот этого, когда погрузился всем сознанием в эфир. Не мог не погрузиться, потому что там происходило самое важное! Так он считал. И теперь… был не так уверен в этом. И не знал, что и думать. Ошибся он или нет, что не следил за своим телом? Оно натворило такое! Когда они танцевали тогда, в пятидесятые, ангел так тоже делал, и его тело себе ничего подобного не позволяло! Отключить чересчур тревожное сознание на время танго даже полезно, чтобы не мешать телу танцевать. И его тело послушно танцевало, и очень даже неплохо. А сейчас Азирафель понятия не имел, как отреагирует Кроули. Насколько он теперь испугается?
В начале вечера Кроули отшатнулся даже от намека на недружеское прикосновение. Азирафеля так растрогали его забота и беспокойство, что он с трудом сдержал себя в руках и не коснулся его щеки. Остановился именно потому, что Кроули собрался отстраниться от его руки, и Азирафель тут же отошел чуть назад. Он старался проявлять свои чувства как можно осторожней. Как если бы его, ангела, чувства были питательной пищей, а демон — умирающим от истощения. Слишком явные и резкие признаки глубокой симпатии действовали на него, как истекающая соком запеченная баранья нога на ослабленный организм. То есть, могли его попросту убить. Или убить их отношения, что совершенно одно и то же. Ангел совсем не зря испугался за Кроули в пятидесятые, и сейчас тоже продолжал пугаться. Только лечение теперь выбрал иное. Как для умирающего от голода подходящей едой был бы слабый бульон, так и Азирафель просто стал показывать свои чувства очень аккуратно, чтобы Кроули не стало чересчур страшно.
А сейчас, когда внезапно и ненарочно получилось вот так, Азирафель понятия не имел, как Кроули воспримет его настолько явную инициативу на сближение. Воспримет ли в принципе как инициативу, или как грубые домогательства? Он же боится близости, а близости с ангелом боится еще сильнее! Вдруг это будет слишком для него? Вдруг Азирафель разрушил не метафорическую дистанцию, а последние капли доверия демона к себе?
Разумеется, ангел не сделал ничего, чего бы Кроули сам не хотел. Он смутно помнил, что тело Кроули почти накинулось на его тело, стоило только коснуться его губами. Ну и что с того? Голодный тоже накинется на ту самую опасную для него баранью ногу, это не значит, что не надо отставить тарелку со слишком тяжелой едой подальше… Или так тоже было бы неправильно? Азирафель совсем запутался и оказался не в силах продолжать распутываться. Снова не понимал, что можно, а что нельзя, будто они только познакомились. И все опять стало мучительно непонятно.
Граммофон за спиной всхлипнул на середине такта — и заиграл что-то протяжное, щемящее. От чего тоже хотелось перестать думать, прямо сейчас. Впрочем, ангел и так не думал, просто потрясенно смотрел в желтые глаза напротив и продолжал обнимать своего демона… ангела на всех уровнях бытия сразу. Единственное, что ему оставалось, чтобы помочь Кроули не бояться. Помочь Кроули не бояться близости — показать ему максимальную близость.
Азирафель держался за своего демона. Держал его и не выпускал. Потому что больше ему держаться было не за что.
Когда музыка сменилась, резко и вдруг, Кроули чуть над прилавком не подбросило. Это был… добивающий удар молотком прямо в лоб. В придачу ко всему остальному, которое он еще осознать толком не успел. Вообще никак не успел. По правде сказать, сначала Кроули был уверен, что у них получится просто потанцевать и все, и ничего особенного не случится. Они делали так раньше и теперь тоже могут, раз уж Азирафель сказал, что не против. Ангел любил танцевать, очевидно. И друзья вполне могут вместе танцевать, тоже очевидно. «Друзья вполне могут» — это была одна из отточенных годами формулировок, которая спасала Кроули постоянно. Друзья вполне могут вместе ходить в ресторан, забегать друг к другу в гости, даже лететь на Альфу Центавра тоже могут… Потрясающее множество всего, что можно себе позволить.
Принцип вранья, которым пользовался Кроули, был не сложнее, чем принцип соблазнения: слова могут иметь множество значений, главное — вовремя приписать им нужное, накрепко его запомнить и в дальнейшем только эти слова только в таком значении и использовать. Например, «очень заманчивая идея» в словаре Кроули означало: «Нечто, во что стоит только впутаться — и ты сто процентов окажешься в Аду, если только тебе вдруг каким-то чудом не придет в голову светлая мысль вовремя выпутаться обратно». А «лучший друг» в нем же означало: «Кто-то, кто нужен тебе абсолютно целиком и полностью, от кончика носа до кончиков крыльев, физически, метафизически и как угодно, но ты не можешь и не имеешь права себе позволить быть к нему слишком близко, так что радуйся счастливой возможности просто околачиваться рядом и, твою мать, не смотри на него так, ты же демон, а он ангел». Кроули вызубрил правильное значение слов очень старательно, так что называть Азирафеля «лучшим другом» не составляло ему никакого труда. Даже в горящем книжном магазине отработанный столетиями метод не дал сбоя. Словом, Кроули решил, что лучшие друзья вполне могут потанцевать вместе разок. Или даже два.
А потом ангел подошел, положил руку ему на талию — и что-то случилось. Так неожиданно и стремительно, что Кроули не успел даже испугаться. Будто у него в сознании разом выгорели все предохранители, которые худо-бедно продержались даже перед лицом Апокалипсиса… Но, кажется, сегодняшних новостей и откровений им оказалось многовато. И в Кроули разом хлынули, как прорвавшая плотину река, все эмоции, желания, ощущения, от которых он так долго и старательно бегал. Это был совершенно необратимый процесс, потому что предохранители сгорели к чертям и ничего держать внутри больше не собирались. Оно затапливало Кроули целиком, и он никак не контролировал происходящее. И почти ничего не соображал.
Единственное, что он продолжал осознавать со всей ясностью — что никогда не сделает ничего, чего Азирафель не хочет. Никогда и ни за что. Даже предлагать не будет, не говоря уже… хоть о чем-нибудь еще. Перед Апокалипсисом он достаточно напредлагал… и наделал. И чуть не потерял ангела. Следовало признать, что это была паника. Она заставляет совершать беспорядочные и опасные вещи, приводящие к кошмарным последствия. Так что Кроули решил, что лучше всего, если страшно, на всякий случай не делать ничего, во избежание. А сейчас ему было страшно — от одного воспоминания об этом. Поэтому он не делал вовсе ничего, на всякий случай. Только следовал за Азирафелем в танце. Ангел сказал, что хочет танцевать и танцует с ним — значит, это можно. Ангел стал ближе — значит, это можно тоже, прижаться сильнее, а потом еще сильнее, раз ангел не отстраняется, а наоборот. Можно. Ощущать его так близко, как всегда хотелось ощущать, почти всем телом, и не только им… Кроули ощущал Азирафеля всем собой, и чем дальше — тем больше, потому что он становился ближе и ближе… и ближе… Это совершенно точно было слишком близко, уже десять раз слишком. Но Кроули сейчас не в силах был отказаться, если ангел ему позволял.
Последнее, что он запомнил более или менее четко — как его шеи вдруг коснулись губы ангела, и ровно тут его совсем сорвало. Он больше не мог вовсе никак себя контролировать, и оставаться на физическом плане реальности тоже не мог. Потому что ему оказалось чересчур, всего было чересчур много, чтобы ощущать его через одно только тело. Кроули еще успел осознать, как впивается губами в ответ, как судорожно и жадно прижимает ангела к себе, а потом очутился там… очень высоко. В последний раз он туда забирался еще до Начала времен. А после… ему всегда было слишком страшно. Сильнее, чем перед Апокалипсисом: здесь он совсем уж сильно чувствовал, как Падает. А это было страшно всегда, еще недавно он сказал бы, что страшнее всего на свете, но теперь он точно знал, что страшнее всего на свете — потерять ангела. Поэтому теперь он снова оказался здесь. Потому что больше не был тут один, он был с ангелом. С ним даже Падать было… можно. Переносимо. Хотя все равно страшно, и от этого хотелось вцепиться в ангела крепче, вжаться в него всем собой. Быть еще ближе, совсем ближе… Потому что и это теперь было можно. А потом оказалось, что когда ангел так близко… то можно вдруг перестать Падать. И страшно быть перестало, сделалось упоительно хорошо.
Все, что Кроули ясно понимал о творящемся внизу — что там с их телами происходит то же самое, что происходит с ними наверху. И это тоже было упоительно хорошо. Но теперь Кроули представлял все случившееся здесь, в материальной реальности, крайне мутно в целом, а в деталях — очень фрагментарно. И это было даже как-то досадно: если уж он только что совершил самую чудовищную вещь в своей жизни, которой боялся больше всего, ему хотелось хотя бы помнить ее как следует везде. А не только обрывки, судя по которым, если бы он вытворил что-то в таком роде со смертным, ему в Аду полагалась бы премия, за особую изощренность… Что Кроули полагалось за подобное с ангелом, ему и думать было страшно. Но он честно сознался сам себе, что воспоминания были приятные… о том, как ангел… сделал то… чего, по мнению Кроули, не мог в принципе никогда… даже захотеть…
На этом месте Кроули на какое-то время намертво заклинило. Он просто гонял по кругу одну за другой мысли. Что это не Кроули вытворил, а они вытворили. И ангел первый начал. И не только тут, но еще и там… Там. А Кроули все это время до смерти боялся, что если хотя бы дернется, чтобы настолько приблизиться, их отношения на этом и закончатся. Потому что Азриафель не хочет и ему это не нужно. А оказывается… Он сделал над собой заметное усилие, чтобы двинуться в рассуждении дальше, все еще продолжая медленно осознавать, что ангел на самом деле захотел. Сам. Первым. Захотел. И что теперь?.. Как?.. Ведь было еще второе, которого Кроули боялся тоже. Которое заключалось в том, что им просто нельзя… Не из-за долбаного Небесного начальства или какой-нибудь выдуманной человеческой глупости, разумеется. Нельзя — потому что они ангел и демон. Ангелы наверху, демоны внизу. Ангелы летают, демоны падают. Несовместимые вещи. Потому что их нельзя совместить, так уж в мире все устроено… Кроули думал об этом, а звучащая музыка всверливалась ему прямо в голову, как дрель. Заставляя ощущать вовсе не то, о чем он сейчас думал, совсем другое. Ощущать, как они с ангелом… совмещаются, прямо в эту секунду.
Ему казалось, что мелодия играет прямо на нервах его физического тела, прямо на эмоциях и там, дальше, выше, на каких-то еще струнах, которые у него, оказывается, были, хотя Кроули об этом даже не подозревал. И главное — он наверняка знал, про что именно играют сейчас на нем самом эту музыку. Точнее, про кого. Тот стоял прямо перед ним, взъерошенный, будто Кроули его только что разбудил, ввалившись в магазин, в каком-нибудь сорок третьем или сорок четвертом, и таращился совершенно обалдевшим взглядом. И Кроули не понимал, какого дьявола… или какого господа… Зачем они вообще ссорились в Сент-Джеймс парке и потом снова, перед Апокалипсисом. Зачем ему, глупому демону, нужны были какие-то еще доказательства, зачем он давил, выбивал, требовал «сделай это для меня» — и совсем не видел этого взгляда, в котором ясно читалось ровно одно: страх, что Кроули куда-нибудь денется, что с ним что-нибудь случится…
Ничего не видел, ничего не замечал. Был полным, совершенно сферическим идиотом. Пытался вытребовать себе немного ангела, когда у него и так уже был весь ангел, целиком. Вот как сейчас — был. И обнимал, как-то совершенно немыслимо обнимал, тоже сразу везде, на всех слоях бытия, где на Кроули продолжала играть музыка. И он тоже обнял, одновременно руками и ногами физического тела, притянув ангела к себе, близко и крепко, и дальше, выше, там, где у него были крылья, которыми тоже можно обнимать… черные. И цвет совершенно им не мешал обнимать так, как нужно. Ничего не мешало. Никому не было плохо и не происходило ничего страшного оттого, что они сейчас были настолько рядом… Потому что…
Кроули снова несколько застрял на своей мысли. Она отчего-то давалась ему с трудом. Возможно, оттого что музыка продолжала играть, и он весь вибрировал ей в такт, и это чувство, чувства, очень много чувств — захлестывали его целиком. Цвет крыльев ничему не мешал… И меняться с Азирафелем заданиями сотнями лет подряд ничего не мешало… И ничего не мешало ему, Кроули, в ту войну… Он ничего такого не делал, разумеется… Просто он хорошо знал, как разговорить практически любого человека, и если человек вдруг, проговорившись в порыве откровенности, сказал, что больше всего на свете хотел бы придумать, как переправить отсюда хотя бы парочку еврейских детей в нейтральную Швейцарию… Ну, Кроули практически ничего не стоило придумать ему десяток отличных способов минут за пятнадцать… Послушай, приятель, там есть футбольное поле на самой границе, если дети вдруг убегут за мячиком прямо в Швейцарию31 — это будет чистая случайность, правда ведь?.. Никто ничего не заметит… Словом, Кроули с этим славным будущим святым просто немного поболтал, потому что Кроули не очень-то любил, когда убивают детей. И цвет крыльев этому разговору не мешал. Ничему не мешал.
Музыка рванула вверх — и впилась в него как-то особенно сильно, пронзительно и насквозь. Кроули резко вздохнул и только сейчас, с изрядным запозданием, сообразил, что царапина, которую он случайно оставил на пластинке, была с другой стороны, а граммофон зачарованный и всегда должен работать идеально… И поднял взгляд к потолку. «А вдруг я смущаюсь, об этом Ты не подумала, когда смотрела?» — мысленно поинтересовался Кроули, постаравшись, чтобы это звучало ехидно. Сам не зная, про что спрашивает… то ли про это вот, что творилось сейчас, то ли про тот слишком «добрый» для него разговор в оккупированной Франции. Про все сразу. Вообще-то музыка Пьяццоллы была последним, что он ожидал от Нее услышать. То есть, он вообще ничего не ожидал от Нее услышать в принципе никогда, но если отвлеченно представлять, это точно был бы не Пьяццолла. Впрочем, если вдуматься, это и был не совсем он. Потому что Кроули продолжал совершенно точно Знать, о чем играет музыка. Что именно она играет на нем. Не улавливал эмоции, не вспоминал ассоциации, просто Знал — и все.
Музыка играла его чувства, все, которые были… а он их чувствовал. Все, целиком и сразу. И перестать не мог. И про Нее тоже. И самым неожиданным образом, Кроули сейчас про Нее не испытывал ничего, кроме бесконечного, огромного, как океан, как небо Изумления. Все остальное было куда поверхностнее, даже его обида, которая длилась дольше, чем время… А в самой глубине — только это. Которое он почти никогда не ощущал, потому что… ну, потому что не хотел и все. Скажем, Кроули прекрасно знал, что Она всегда смотрит, и на него тоже, разумеется. Но как-то абстрактно, и раньше ему в голову не приходило задумываться, как Она к тому конкретному, что видит, относится, а теперь вот… Задал, в лучших своих традициях, идиотский вопрос про смущение. И вдруг подумал очень внезапную и неожиданную для себя мысль, что он шесть тысяч лет только и делает, что про все это смущается: про то, что помнит всю человеческую музыку со времен Месопотамии, про «добрые дела», про отношения с ангелом... И пора уже прекращать наконец. И ему внезапно стало намного легче, настолько, что даже способность произносить звуки человеческого языка вернулась.
Кроули снова посмотрел на Азирафеля — и немедленно изрек первую же невероятную глупость, которая пришла ему в голову.
— Кажется, это было не совсем танго…
__________________
31 История с футбольным полем — совершенно реальная. Так переправлял еврейских детей из Франции в Швейцарию член французского Сопротивления Жорж Луанже. У него были и другие замечательные способы, тоже вполне достойные того, чтобы приписать их Кроули. Очень находчивый был человек. К слову, то, что еврейских детей из Франции в принципе нужно было вывозить — многое говорит нам о вишистах. И о том, за что их Кроули так невзлюбил.
ПЯТЫЙ ПОСТ. ОКОНЧАНИЕ.
@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, Happy Apocalypse!
-
-
25.08.2019 в 21:02"Слезами, говорят, душа совершенствуется" (С)-
-
28.08.2019 в 14:20Как вы это делаете, ребята? Настолько точно, чутко и откровенно, что даже читать неловко, но оторваться невозможно. Герои у вас не обнажённые даже - вывернутые наизнанку. А в танце так вообще, я прямо вижу, как это было - шаг за шагом, вздох за вздохом.
Снова и снова смотрел на него, искал знакомые черты эфирной сущности Кроули, но каждый раз пристальный взор ангела разбивался о серо-стальной панцирь из паники. Животного ужаса, который, по логике вещей, демону не может быть присущ. Но он был.
Глаза у него были в эти минуты отчаянные совершенно. Видеть, что с ума сошёл не только весь мир, но и Азирафаэль тоже, слышать, как слова, на которые Кроули едва решился, разбиваются о стену слепой упрямой веры - страшно, больно, невыносимо. Рецидив того страха случился уже на аэродроме, всего на мгновение.
Зато за Кроули — не переживал, особенно после предложения убегать вместе. Ангелу стало ясно, что тот в любом случае вовремя сбежит и все у него будет хорошо. А вот людям сбегать было некуда, даже космонавтам на орбите.
Чёрт возьми, да! Это решительно всё объясняет. Азирафаэль умница, но как же он наивен в некоторых вещах.
Перед ним стоял самый чистый ангел из всех, каких Азирафель когда-либо встречал — и отказывался признавать себя.
В этом месте я чуть не заорал. Да-да-да! Свой свет, свою красоту, свою благодать Кроули игнорирует начисто. Добро, которое творит, пытается списать на мимолётные капризы, случайность, что угодно - кроме того, что иначе не смог.
Будто любовь можно заслужить или получить обманом, или в награду за подвиг, как медаль. Бедный-бедный демон.
Один из самых распространённых и живучих "тараканов", и как же трудно его вывести из любимого. Можно, к счастью, но для этого надо долго, подробно и бесконечно терпеливо доказывать обратное, пока не привыкнет.
Когда они танцуют, Кроули не прячется за панцирь, и ему будет легче понять, что он не должен просить, чтобы получить себе ангела. Тот просто у него уже есть, и все.
Азирафаэль гений! Наконец-то он додумался ему всё это перевести в доступную форму!
Демон просто позволял себя вести, потом вдруг неровно вздохнул и первое, что сделал — закрыл глаза. И уткнулся лбом Азирафелю в висок и шагнул вслед за его шагом.
Я аж выдохнул весь. Наконец-то поверил! Решился, сдался, положился - доверился.
Разве что участившееся дыхание и судорожный вздох, похожий на всхлип, с которым Азирафель тоже закрыл глаза и крепче стиснул руку у него на талии, почти вжимаясь в своего демона всем телом и делая объятие еще ближе.
Ух! Танец вслепую, квинтэссенция доверия и погружённости друг в друга - это законно? Как вы вообще до этого додумались, о авторы?
-
-
28.08.2019 в 15:08EtoMaj,
Как вы это делаете, ребята?
Оно само!
Глаза у него были в эти минуты отчаянные совершенно.
Дыа. И очень сложная для ангела мысль, что Кроули оказывается боится за него. Но он до нее допер в итоге
Как вы вообще до этого додумались, о авторы?
Оно само![2]
Азирафаэль гений! Наконец-то он додумался ему всё это перевести в доступную форму!
Мы потом уже вывели, что на самом деле они оба нормально говорят о любви на языке друг друга. Просто пока страшно, что чувства не нужны другому, то и не получается говорить на непривычном языке.
А еще в предыдущем посте была прода в пятницу - вдруг ты ее не видела crazycoyote.diary.ru/p218179623.htm
-
-
28.08.2019 в 15:14А для преодоления страха нужна языковая практика. И побольше, побольше!
Спасибо, проду уже узрел.
-
-
28.08.2019 в 19:38"Слезами, говорят, душа совершенствуется" (С)
Держитесь!
(А также мы не нарочно, оно само...)
-
-
28.08.2019 в 19:46Нечаянно... почти нечаянно... непроизвольно... ©
Глаза у него были в эти минуты отчаянные совершенно. Видеть, что с ума сошёл не только весь мир, но и Азирафаэль тоже
ДА. Все плохо, везде кругом. На аэродроме та же паника, но там ангел есть и не спятил. Так что все намного лучше.
Чёрт возьми, да! Это решительно всё объясняет. Азирафаэль умница, но как же он наивен в некоторых вещах.
Ну вот я как-то так ощущаю с самого начала ) "Я хотел бы, но не могу, тут семь миллиардов человек..."
В этом месте я чуть не заорал. Да-да-да! Свой свет, свою красоту, свою благодать Кроули игнорирует начисто. Добро, которое творит, пытается списать на мимолётные капризы, случайность, что угодно - кроме того, что иначе не смог.
И он НЕМИЛЫЙ еще. Совсем. Это важно!
Один из самых распространённых и живучих "тараканов", и как же трудно его вывести из любимого.
Он не заслуживает, ага... (И, по его ощущениям, и не заслужит, поэтому страдает от несчастной любви сразу по умолчанию).
Азирафаэль гений! Наконец-то он додумался ему всё это перевести в доступную форму!
Да ) Понял, как можно попытаться объяснить ))
Я аж выдохнул весь. Наконец-то поверил! Решился, сдался, положился - доверился.
И да, этот тоже что-то понял... немножко... )))
Ух! Танец вслепую, квинтэссенция доверия и погружённости друг в друга - это законно? Как вы вообще до этого додумались, о авторы?
Все началось с того, что мы в очередной раз пересмотрели танго из "Запаха женщины"...
-
-
28.08.2019 в 19:51Все началось с того, что мы в очередной раз пересмотрели танго из "Запаха женщины"...
...а потом оно само.
Нечаянно... почти нечаянно... непроизвольно... ©
ЫЫЫЫ
задумалась, можно ли считать цитатой кусок неопубликованного текста ыыы. А! Это тизер! Точно он.
-
-
28.08.2019 в 19:55-
-
28.08.2019 в 19:57-
-
28.08.2019 в 19:59-
-
28.08.2019 в 20:09-
-
28.08.2019 в 21:18-
-
28.08.2019 в 21:21-
-
28.08.2019 в 22:01-
-
28.08.2019 в 22:03-
-
28.08.2019 в 22:19Главное теперь это чудо из рук не выпускать, а то мало ли. Сбежит ещё, и лови его по всему Лондону.
-
-
28.08.2019 в 22:39Ухохоатываюсь
Главное теперь это чудо из рук не выпускать, а то мало ли. Сбежит ещё, и лови его по всему Лондону.
На холиварке сегодня отличный комикс принесли
nixarim.tumblr.com/post/187224048860/i-like-to-...
-
-
28.08.2019 в 22:44Потом я перестаю думать и просто ору.
А ведь хотела отзыв написать, мда...
В общем, я сейчас сижу как Кроули, и ничего сказать не могу.
-
-
28.08.2019 в 22:45-
-
28.08.2019 в 23:07Мне хочется снова говорить, что мы нечаянно! А еще - что все будет хорошо
-
-
02.09.2019 в 16:03«Друзья вполне могут» — это была одна из отточенных годами формулировок, которая спасала Кроули постоянно.
К тому же дружба, в отличие от влюблённости - по умолчанию взаимна и этим очень утешительна. "Мы друг другу дороги" звучит гораздо приятней и перспективней, чем безнадёжное "Я по нему с ума схожу". Хорошая защита для психики от непреодолимых обстоятельств: не можешь изменить картину бытия - измени подпись так, чтобы она подходила. Самой проблемы это не решает, правда, но с ней хотя бы становится можно жить.
Перед Апокалипсисом он достаточно напредлагал… и наделал. И чуть не потерял ангела. Следовало признать, что это была паника.
Именно так. Темп их сближения всегда задавал ангел, любые попытки форсировать заканчивались плачевно. Кроме того, Азирафаэль предпочитает сначала разобраться со всеми делами и внешними помехами, а потом уже подробно выяснять отношения в спокойной, безопасной и приятной обстановке. Впопыхах и на нервах - это не то. И танцевал он его вдумчиво, подробно, уверенно и прекрасно понимая, что делает. Я в прошлый раз недохвалил про "отдохнуть в танцевальном объятии" - чудеснейшее место среди чудесных.
Так что Кроули решил, что лучше всего, если страшно, на всякий случай не делать ничего, во избежание.
А главное, Азирафаэль ему тоже достался трепетный, нежный и деликатный до робости. Что за демоны пошли, ну всё приходится делать самому!
Ангел сказал, что хочет танцевать и танцует с ним — значит, это можно. Ангел стал ближе — значит, это можно тоже, прижаться сильнее, а потом еще сильнее, раз ангел не отстраняется, а наоборот. Можно.
Наконец-то он ловит сигналы, вербальные и невербальные, куда надо, да ещё и правильно понимает! Не нарадуюсь!
Но Кроули сейчас не в силах был отказаться, если ангел ему позволял.
И ладно бы только стоял и позволял (опять бы ничего не случилось), а то напролом попёр навстречу, попробуй тут откажись, когда дышишь через раз.
Что это не Кроули вытворил, а они вытворили. И ангел первый начал.
- Не виноватая я! Он сам пришёл!
Азирафаэль умница. Никакой инициативы этому ужасному существу, пока не освоится. Тем более, что ждать, пока напуганный недавними событиями демон первый чего-нибудь начнёт, можно до скончания очередного века.
Сам. Первым. Захотел. И что теперь?.. Как?..
И вот тут появляется столько вариантов... хотя на самом деле один: долго и счастливо. Других бедняге не оставили.
Зачем они вообще ссорились в Сент-Джеймс парке и потом снова, перед Апокалипсисом. Зачем ему, глупому демону, нужны были какие-то еще доказательства, зачем он давил, выбивал, требовал «сделай это для меня» — и совсем не видел этого взгляда, в котором ясно читалось ровно одно: что Кроули куда-нибудь денется, что с ним что-нибудь случится…
Да как этого, блин, можно не видеть? Синие глубины отчаяния же. Но - не видел в упор, пока смотрел такими же отчаянными глазами и был слишком занят собственными переживаниями. Рефлексия бывает полезна, наверное, но вот её переизбыток здорово мешает в отношениях.
И цвет совершенно им не мешал обнимать так, как нужно. Ничего не мешало.
Это потрясающее откровение стоило всего пути, пройденного друг с другом - и друг к другу. Я так за них рад! С этой минуты уже не просто надеется, а прямо верится, что всё таки будет хорошо. Если б я курил, ушёл бы сейчас на балкон взять тайм-аут и проморгаться. А так просто смоюсь на кухню за кофе.
Никому не было плохо и не происходило ничего страшного оттого, что они сейчас были настолько рядом… Потому что…
Потому что вы - одно. Потому что мама не накажет, ибо она вас давно благословила.
Люблю разговоры Кроули со Всевышней. Весь такой: "Держись подальше от моей комнаты!"
если дети вдруг убегут за мячиком прямо в Швейцарию
Вот этого я не знал и это, чёрт возьми, гениально!
— Кажется, это было не совсем танго…
- Сейчас я отдышусь, слезу и покажу, как надо, чтобы совсем.
-
-
05.09.2019 в 16:41Чтобы начать соображать, нужно перестать соображать ) Логические противоречия - наше все!
К тому же дружба, в отличие от влюблённости - по умолчанию взаимна и этим очень утешительна. "Мы друг другу дороги" звучит гораздо приятней и перспективней, чем безнадёжное "Я по нему с ума схожу". Хорошая защита для психики от непреодолимых обстоятельств: не можешь изменить картину бытия - измени подпись так, чтобы она подходила. Самой проблемы это не решает, правда, но с ней хотя бы становится можно жить.
Да, именно! Сделай ситуацию, которая кажется безвыходной, не такой безвыходной, умело используя терминологию )
Кроме того, Азирафаэль предпочитает сначала разобраться со всеми делами и внешними помехами, а потом уже подробно выяснять отношения в спокойной, безопасной и приятной обстановке.
tooo fast for me, ага... ангел у нас вдумчивый) потому что нефиг спешить в важных вещах!
Я в прошлый раз недохвалил про "отдохнуть в танцевальном объятии" - чудеснейшее место среди чудесных.
соавтор молодец ) а я уже в посте у себя писала, что милонга позволяет лечь на ведущего партнера и полежать прямо посредине танца ))
А главное, Азирафаэль ему тоже достался трепетный, нежный и деликатный до робости. Что за демоны пошли, ну всё приходится делать самому!
И ведь сделал же, ну! )
Наконец-то он ловит сигналы, вербальные и невербальные, куда надо, да ещё и правильно понимает! Не нарадуюсь!
Ему пришлось ) Азирафель очень-очень старался, чтоб оно в Кроули пропихнулось )
И ладно бы только стоял и позволял (опять бы ничего не случилось), а то напролом попёр навстречу, попробуй тут откажись, когда дышишь через раз.
Вот опять ты все понимаешь! ) Так бы и стояли друг напротив друга и думали, можно или неможно. Оба! Но ангел решил побыть решительным, на него в крайних обстоятелствах находит иногда )
- Не виноватая я! Он сам пришёл!
Азирафаэль умница. Никакой инициативы этому ужасному существу, пока не освоится. Тем более, что ждать, пока напуганный недавними событиями демон первый чего-нибудь начнёт, можно до скончания очередного века.
Вот именно поэтому и решил решительным побыть, ага...
И вот тут появляется столько вариантов... хотя на самом деле один: долго и счастливо. Других бедняге не оставили.
Загнали в угол - и давай любить )))))
Да как этого, блин, можно не видеть? Синие глубины отчаяния же. Но - не видел в упор, пока смотрел такими же отчаянными глазами и был слишком занят собственными переживаниями. Рефлексия бывает полезна, наверное, но вот её переизбыток здорово мешает в отношениях.
Ну вот так и можно ) Оба до какого-то момента смотрели на себя и другого не видели, а потом взяли и решили посмотреть друг на друга. И удивительные новости!
Это потрясающее откровение стоило всего пути, пройденного друг с другом - и друг к другу. Я так за них рад! С этой минуты уже не просто надеется, а прямо верится, что всё таки будет хорошо. Если б я курил, ушёл бы сейчас на балкон взять тайм-аут и проморгаться. А так просто смоюсь на кухню за кофе.
А я курю! И я все это писала
Потому что вы - одно. Потому что мама не накажет, ибо она вас давно благословила.
Люблю разговоры Кроули со Всевышней. Весь такой: "Держись подальше от моей комнаты!"
А также "то, что я понял, что ты меня любишь, вовсе не означает, что я перестану вредничать!" Подросток шести тыщ лет от роду, ага ) Хотя на саом деле даже больше... но раньше посчитать сложно...
Вот этого я не знал и это, чёрт возьми, гениально!
У них там вообще была группа прекрасных творчески-изобретательных утырков, в которую Луанже входил. Я сразу, когда мы начали Вторую мировую писать, подумала, что там Кроули мог бы руку приложить
- Сейчас я отдышусь, слезу и покажу, как надо, чтобы совсем.
Да, примерно так )))
-
-
05.09.2019 в 17:13Логика? Какая ещё логика?
А я курю! И я все это писала
Да тебе вообще памятник надо! Скуриться можно же.
Про спасательные похороны я уже почитал.
-
-
05.09.2019 в 17:17Памятник - после сиквела!
-
-
05.09.2019 в 17:21После сиквела мне тоже ннада!
-
-
05.09.2019 в 17:25одновременно.-
-
05.09.2019 в 17:28EtoMaj, гениальный проект!
-
-
05.09.2019 в 17:39Аааааа!
Crazycoyote, тебе после сиквела сразу два нада будет!
Дыва! Мине?!
-
-
05.09.2019 в 17:40