Долихокефалофил || ХЮЩО больше изнутри || Jackass of all trades
УПД: ВСЕ! Выложили до конца! *кончил, закурил
УПД 2: Mis amigos, я осилила сделать вам красивый-прекрасивый файл для скачивания. С добавленной туда шапкой и с саундтреком, на который стоят ссылки прямо с текста. И с парой поправленных моментов, которые ускользнули от нас при редактуре. Заменила ссылку на файл в шапке, можно скачивать и наслаждаться. Приятного чтения!
Название: Ангельская милонга
Канон: Good Omens
Автор: Crazycoyote, Cirtaly
Размер: 30 608 слов без примечаний, 32 181 слов с примечаниями
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель
Категория: слэш, гет, никакой разницы
Жанр: ангст, драма, херт/комфорт, флафф, юмор, романс, броманс, сволочи-крылатые-вы-чо-творите
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Ангелы и демоны друг друга не любят, к друг другу не привязываются и не заводят друг с другом отношений. Однако из любого правила есть исключение. Еще ангелы не танцуют в принципе, а демоны — танцуют, но не умеют. Но из этого правила тоже бывают исключения. Парный танец, как правило, изначально придуман для того, чтобы его танцевали мужчина и женщина, и роли в нем четко поделены и не меняются. Из этого правила также существует исключение. Оно называется танго.
Примечание/Предупреждения: психотравмы, депрессия, упоминания самоубийств, массовых убийств, геноцида и Апокалипсиса, злоупотребление алкоголем, секс в сверхсознательном состоянии, гендерсвап (в незначительных количествах), танго (в значительных количествах), нацисты, розенкрейцеры, баобабы, итальянские и испанские слова, еврейские буквы, сомнительные теологические концепции, снобизм авторов и персонажей, гигантские множественные примечания
Название авторы беспринципно попятили у Астора Пьяццоллы, но с огромной любовью и уважением.
Господь все видит.
Читать на фикбуке | на АО3 | скачать файл
В тексте постоянно играет танго. И еще один раз — вальс «На прекрасном голубом Дунае», но мы не будем вам его показывать. А остальное — будем. Мелодии в фике чаще всего прямо не названы, так что тут есть цитаты, чтобы было понятно, откуда оно. Все расположено в том же порядке, что и в тексте. Бонусы — другие версии тех же мелодий, которые нам особенно нравятся.
Слушать звуки музыки...Скачать всю музыку
Плейлист целиком
«Игла граммофона, чуть скрипя, вела по линии, и он истекал тягучим томным звуком…»
Astor Piazzolla - Milonga del Angel
«В настоящем, где Азирафель все еще стоял посреди комнаты, труба граммофона тихонько всхлипнула, и запела новую песню…»
Astor Piazzolla - Introduccion al Angel
«Он отложил конверт в сторону и отсчитал третью мелодию на второй стороне, Азирафель глянул — она называлась “Por una cabeza”, не очень понятно…»
Carlos Gardel - Por una Cabeza
+bonus: Thomas Newman - Por una Cabeza
«Пластинка все еще не закончилась, и теперь заиграло что-то совсем невообразимое, так что ангел взял с прилавка брошенный на него раньше конверт, чтобы посмотреть, как это называется…»
Astor Piazzolla - La Muerte del Angel
+bonus: Gautier Violin - The Death of the Angel
«Граммофонная игла опустилась на пластинку, и Азирафель с благодарностью улыбнулся своему демону…»
Astor Piazzolla - Libertango
+bonus: Yo Yo Ma - Libertango
«Почти без перехода началась следующая мелодия, и она был такой же ломкой, но рваные синкопы вынудили Азирафеля, наоборот, замедлиться…»
Astor Piazzolla - Meditango
«Граммофон за спиной всхлипнул на середине такта — и заиграл что-то протяжное, щемящее…»
Astor Piazzolla - Oblivion
ПЕРВЫЙ ПОСТ
ВТОРОЙ ПОСТ
ТРЕТИЙ ПОСТ
ЧЕТВЕРТЫЙ ПОСТ
ЧИТАТЬ ОКОНЧАНИЕАзирафель открыл рот и сразу закрыл. Дар речи куда-то делся и возвращаться не собирался. И способность осознавать свои чувства, вообще хоть что-то! Потому что играла эта… это что-то волшебное, и Кроули обнял ангела в ответ. Обнял, а не оттолкнул в страхе и отвращении. И не сказал, что они только на танец договаривались! И он больше не желает ангела видеть, раз тот себе подобное позволяет! А ведь ангел сам твердо постановил, что не станет решать за Кроули, что ему лучше. И вот, тело взяло и решило за него — что ему надо… вот так с Кроули поступить. Даже без внятно произнесенного согласия. Идиотскому телу казалось, что это танго. Хотя оно даже непохоже! Ну ладно… немного похоже. Тоже… коммуникация.
Пока происходило и длилось объятие, ангел ничего внятного не мог подумать. Совсем. И теперь тоже, никак не мог выбрать, что же ответить. И надо ли извиняться, если Кроули не злится? Он смотрел и смотрел на Кроули, как до этого смотрел, сразу на всего. Это было ослепительно красиво — единственное, что ангелу удалось осознать.
Там, где были их физические тела, Кроули наклонился ближе к Азирафелю, сосредоточенно нахмурив брови и вглядываясь в лицо, взъерошил рукой волосы, положил ладонь ему на щеку, медленно провел пальцами до подбородка. Наклонился совсем близко — и прикоснулся губами к губам, всего на несколько секунд. А потом взял и сказал нечто совершенно для Кроули невообразимое:
— Ангел… ты ведь знаешь, что я тебя люблю, правда?..
Азирафель судорожно выдохнул, все еще не в силах говорить, но продолжая смотреть на Кроули во все глаза. Его вдруг накрыло огромное, как небо, облегчение, и пришла внезапная мысль, что можно уже не держать. Ничего не держать. Кроули тоже можно отпустить — и он никуда не денется. Нигде не денется, ни там, где они летели среди звезд, ни здесь, где почему-то случилось странное «нетанго».
«Да не боится он близости! Он боится, что его оттолкнут!» — вдруг пришла в голову более связная мысль. Чувство вины снова шевельнулось в нем саднящей болью: ангел пугал своего демона не близостью, а тем, что отталкивал. Надо же было так ошибиться тогда! Он правильно заметил испуг Кроули, а понял его совсем не правильно и выбрал совсем не то лекарство! Глупый ангел, не понимал и ошибался так долго!
Но теперь он перестал. Наконец-то перестал. И сразу почувствовал, что у его физического тела дрожат руки, а ноги ведут себя как желе, а не как порядочные конечности. Как будто ему пришлось носить на руках рояль. «Практически рояль», — смиренно согласился Азирафель с этим диким сравнением и, пока ноги его еще держали, отступил от Кроули на шаг, падая на стул, который тут взялся совершенно непонятно откуда. Он его точно не призывал. И Кроули тоже — его стул, больше похожий на трон, остался с другой стороны.
«Спасибо Тебе, Господи, — мысленно произнес Азирафель. — Твои пути как всегда неисповедимы. Никогда бы не подумал, что Ты не дашь упасть ангелу, который случайно совратил демона».
А потом он взглянул на Кроули и молча кивнул, беспомощно улыбнувшись. Потому что именно так себя и ощущал.
Тот, окинув взглядом сидящего на стуле ангела, весело усмехнулся, удивленно вздернув бровь, взглянул наверх и на этот раз сказал ровно то, что от него вполне можно было ожидать:
— Можно было и кровать сразу, раз уж Ты так заинтересована! — и облегчение Азирафеля стало совсем уж невыносимым, даже голова закружилась, потому что в голосе Кроули больше не было той памятной горькой обиды на Бога, только обычная ирония. И потому что демон продолжал демонстрировать, что совершенно не расстроен ангельским «совращением». Что он, напротив, очень ему рад, может быть, тоже до головокружения. И что ему теперь легче, когда он знает, насколько этого совращения желал ангел.
Наверное, именно от облегчения Кроули стал действовать с привычной для себя скоростью. И пока ангел переживал приступ чересчур сильных чувств и медленно начинал соглашаться, что прилечь бы и правда не помешало, Кроули вздохнул и добавил:
— Ладно, сам сделаю! — щелкнул пальцами, и Азирафель и впрямь обнаружил себя лежащим среди подушек на кровати, точно такой же, как Кроули делал для него раньше, только шире раза в два. А тот соскочил с прилавка и в пару движений как-то вдруг тоже оказался на кровати, нависая над Азирафелем сверху. И ангел, все еще ощущая себя беспомощно и не решаясь сделать хоть что-то в ответ, бессмысленно смотрел на него снизу, хлопая ресницами.
— В принципе, тут можно просто полежать… — внимательно вглядевшись в Азирафеля, предложил Кроули очень заботливым тоном, тоже как раньше, когда он говорил свое любимое «пойдем есть». И снова провел по щеке ангела пальцами. — Но меня огорчает, что я в прошлый раз категорически пропустил все подробности…
Азирафель вздохнул глубже, пытаясь заставить свой язык произносить слова, и снова улыбнулся, теперь еще и смущенно.
— Меня огорчает, когда ты огорчаешься. И я тоже их пропустил, — совершенно честно ответил он и добавил точно таким же тоном, каким когда-то, очень много лет назад, оправдывался про меч: — Это вышло случайно!
Кроули ненадолго замер. Потому что неожиданно вспомнил свои собственные слова, сказанные одним вечером тысяча девятьсот сорок первого года: «А то я расстроюсь и сожру все сам». Это тогда тоже подействовало. Не потому, что ангел хотел есть, а потому, что не хотел его расстраивать. Тогда отлично подействовало решительно все, что было как-то связано с самим Кроули… потому что в нем и было все дело. И тогда, и сейчас, и всегда… Мысль была совершенно ошеломляющей, хотя он наивно подумал, что успел свыкнуться.
Хотя, наверное, и правда немного успел, потому что отмер довольно быстро и снова заскользил пальцами по щеке ангела, а потом — по шее вниз, продолжая изумляться. Тому, что Азирафель правда не против, вроде бы, и вовсе не только ради того, чтобы Кроули не расстроился. И можно сейчас взять его руку в свою, поднести к лицу, поцеловать ладонь и ткнуться в нее носом. А потом так же ткнуться в висок и тоже поцеловать… И дальше… еще всякое делать… Трогать ангела так, как вздумается. Так, что от этого по губам, по пальцам начинают сновать горячие мурашки, а потом разбегаются оттуда по всему телу. И сразу же дыхание сбивается, и снова замираешь — только внутри, а снаружи наоборот, снаружи хочется срочно сделать что-нибудь еще. Просто невозможно удержаться и не сделать, когда Азирафель такой… такой упоительный и такой Азирафель. И не против. В самом деле не против!
— Значит, нам нужно все повторить медленно и тщательно, как в милонге… — выдвинул Кроули предложение, вглядываясь в лицо ангела. Тот зачем-то продолжал смотреть очень ошарашенно и вовсе не отмер, в отличие от Кроули, так что он даже забеспокоился. И от этого сразу, как обычно, начал мести все, что в голову приходит. Тем более что шло в нее много чего неожиданного, и неслось там стремительно, как скоростные поезда. — Вообще-то на милонгу и правда было похоже. Только ты, кажется, забыл, что я в неподходящем виде для высоких поддержек. Надо будет потом попробовать в подходящем… И наоборот тоже!
Идея о том, что тут тоже можно перепробовать все варианты, как в танцах, прямо-таки завораживала. И не только потому, что Кроули в женском теле и впрямь на руках было легче держать. Из этого следовала еще масса интересного… Он бы и прямо сейчас не отказался, но с гормональным фоном его тела творилось нечто настолько причудливое, что разбираться он был не готов. Кроули всерьез подозревал, что и у ангела все не менее весело. Так что смену пола лучше было оставить на потом… И вообще, сейчас нужно было все-таки разобраться, что творится с Азирафелем. Тот на его слова медленно моргал и все еще выглядел несколько ошалело, но, к радости Кроули, наконец-то начал расслабляться на подушках и даже улыбнулся в ответ на его энтузиазм.
— З-забыл. Все забыл, — сказал ангел все с той же убийственной честностью, от которой у Кроули шарики за ролики заезжали весь вечер. — Кроме того, что у меня от тебя башню сносит, а с ней — все моральные принципы. Танго — очень опасный танец.
Быть тем, от кого башню сносит, оказалось удивительно приятно… И немедля хотелось снести ее еще раз, или парочку. И свою заодно, потому что это было абсолютно взаимно. И почему-то толком дошло до сознания Кроули лишь сейчас, после ангельского признания. Хотя вообще-то… было очень заметно, как сносит, даже по сумбурным воспоминаниям. Просто не сразу влезало в голову, и к тому же Кроули волновался.
— От меня положено терять моральные принципы, я же демон! — ответил он, с крайне плохо скрываемым довольством, или даже вообще никак не скрываемым. И еще с облегчением: мало ли, из-за чего тут Азирафель переживал… может, решил, что это все слишком и передумал… когда в себя пришел. А если про моральные принципы — то ладно, тогда хорошо все. Кроули тоже про них переживал, в конце концов, это тоже было абсолютно взаимно. И совершенно нормально, — Мне кажется, все отлично: ты от меня моральные принципы теряешь, я от тебя приобретаю… Вполне равноценный обмен, — совершил Кроули страшное признание в наличии у него принципов, надеясь, что это ангела успокоит.
Тот посерьезнел, положив ладонь Кроули на плечо.
— Что бы и как я ни потерял, я меньше всего хотел бы тебя… обидеть или сделать что-то недопустимое для тебя. Но в женщину я пока превратиться не смогу, поэтому придется все оставить, как есть, — он улыбнулся, смущенно и тоже с огромным облегчением.
«Вот же дурень небесный! — с умилением подумал демон, запустив пальцы Азирафелю в волосы и прижавшись к нему ближе. Просто наслаждаясь ощущением ангела так близко. А потом додумал: — Два дурня». Какой-то они выбрали крайне хреновый способ друг друга не обидеть и не сделать что-то недопустимое. От которого все выходило с точностью наоборот. Сперва друг от друга шарахались, потом Кроули на ангела набрасывался, совершенно невменяемо, от чего тот шарахался еще сильнее… а демон — следом за ним. Хотя можно было просто быть рядом и все. Вот и славно, что прекратили эти глупости… Азирафель первый сподобился, и правильно сделал. А теперь зачем-то переживал, но, вроде, тоже почти перестал уже. Хотя еще не до конца, потому что немедля взволнованно выпалил:
— Хорошо, что ты не против… Это правда вышло совершенно ненарочно! Нечаянно!
«Нечаянно!» — восхитился Кроули и тут же снова вернулся мыслью к их разговору в сорок первом, к той части, которая была про французского святого. Хмыкнул, а потом зачем-то повторил сказанные тогда слова. Хотя это, вроде как, была практически очевидная вещь, наверняка и так понятная всем трем возможным участникам их высокодуховной порнографической беседы:
— Не совсем нечаянно… Непроизвольно, — а потом поцеловал Азирафеля, чтобы прояснить свою мысль наглядно. Медленно и тщательно, как в милонге... Ощущая, как его от одного единственного поцелуя целиком затапливает горячей волной физического желания. Потому что его тело реагировало на ангела единственно возможным образом: оно просто чувствовало то же самое, что и весь остальной Кроули. Бесконечное, огромное, невыносимо сильное желание быть с ангелом. Это выходило совершенно непроизвольно.
Азирафель сначала ощутил, как там, наверху, к нему тянется тот самый звездный мерцающий свет, и, разумеется, потянулся к нему навстречу. И только потом понял, что его тело повторяет движение. Очень хочет повторить, невыносимо сильно — потому что хочет ровно того же. Весь Азирафель этого всегда хотел. Быть так близко к Кроули, как только возможно, на небе и на земле. И ангел поцеловал Кроули в ответ. Робко, потому что его все еще оглушало то же огромное божественное облегчение, а он по-прежнему не решался доверить своему телу действовать самостоятельно. Его беспокойный ум на сей раз работал, как обычно и даже сильней. И ангел понял, что должен немедля сказать очень важное. Поэтому он смущенно оторвался от Кроули, положив ладонь ему на грудь, и взволнованно заглянул ему в глаза.
— А ты же… А я… Я тоже тебя люблю. Все время! — торопливо проговорил он. — Еще когда видел новые звезды с Мадагаскара. Недоделанное небо с недоделанного Мадагаскара, — и вдруг очень смутился, что болтает все вот это, про Начало времен, чуть ли не до слез.
Тут у них такой момент! Важный. А он чушь несет. Как всегда! Постоянно берет и несет какой-то несвязный бред! По счастью, он все-таки продолжал смотреть на Кроули, невзирая на свои растрепанные чувства — просто не мог сейчас отвести взгляда. И увидел, как у того на лице медленно загорается знакомое выражение удивленной радости, а потом сменяется другим — улыбкой, которую во время войны ангел все никак не мог расшифровать. Насколько же он тогда ничего не соображал! Умиление. Такое сильное и искреннее. Как его можно было не замечать?
— Ты видел звезды, а я не видел Мадагаскар! Ужасная и вопиющая несправедливость. Но я ее уже исправил, еще в пятьдесят втором, — продолжая улыбаться Азирафелю, ответил Кроули, а потом провел ладонью по его груди, снизу вверх, и ткнул в нее пальцем. — А ты подарил два баобаба Идириэлю для Африки! Можешь не отпираться, я знаю, все так и было. Надеюсь, этот засранец попытался возразить, когда они тебя судить вздумали. Два баобаба стоят хотя бы этого. Вообще-то они стоят намного большего, потому что они потрясающие! Я бы с удовольствием поменял парочку звезд на парочку баобабов. Целых восемь видов баобабов32! Обалдеть можно! — он болтал, болтал без умолку и одновременно целовал Азирафеля везде, куда мог дотянуться, и то, что Кроули так долго прятал внутри, сейчас выплескивалось наружу, искрясь, прямо на ангела.
Азирафель сначала оцепенел на мгновение, потому что вспомнил. Как только Кроули упомянул баобабы, вспомнил, когда еще его демон вот так же удивленно и радостно улыбался. Эдемская стена. Азирафель тогда впервые в его присутствии сказал глупость: «Отдал я свой меч!» Одна из тех глупостей, о которых он постоянно жалел.
С этим было непросто свыкнуться. Очень. Азирафель сам жестоко себя казнил за свой несдержанный язык. А Кроули это в нем нравилось! Нравилось, когда он искренне городит всякую галиматью. Полную чепушень. Про меч и диких зверей в пустыне, например — которых, как оказалось, надо спасать от людей, а вовсе не людей от них. И баобабы! Кроули радовался баобабам, хотя и они были нелепой чепушенью, которую Азирафель творил тоже очень искренне и почти нечаянно. Никому больше не нравились баобабы! Идириэль их взял, потому что сам ничего лучше не мог придумать.
И тем не менее, все это было правдой. Потому что Кроули был тут, и его свет был неподдельным, как и радость, и умиление. Любовь. И ангел окончательно утешился и почти растворился в ощущении, что можно не держать и свой нелепый язык тоже, не до конца веря себе, что это происходит.
Но теперь он должен был уточнить! Обязательно! Раз уж Кроули нравятся его идиотские речи.
— И… еще один — в Австралию33. Отдал. Мне было… не жалко, — выговорил он, с трудом набрав воздуха в легкие и пытаясь унять дурацкую дрожь. Она была ни к чему, ведь ему перестало быть страшно, но теперь уже тело не верило разуму и продолжало слишком волноваться. И это… пожалуй, мешало процессу.
— Ну разумеется, тебе было не жалко! Если бы тебе было жалко, я бы решил, что мне какого-то другого ангела подсунули… А другой мне не нужен, — ответил Кроули, и его умиленная улыбка стала еще шире. Такой, какой не была никогда раньше, потому что теперь он ничего не скрывал. Кроули обнял ангела обеими руками, крепко, сгреб в объятья, прижимая к себе и прижимаясь в ответ. Успокаивая так по-дурацки волнующееся тело. Успокаивая всего Азирафеля целиком всем собой.
И Азирафель открылся своему демону — ангелу — целиком, уставился на него беззащитно, искренне и откровенно, показывая все, что чувствует. Потому что отныне не мог иначе. И потому что демон всегда умел его защитить. Ото всего на свете, даже от него самого.
Ведь Кроули… был Кроули. И Азирафель щедро отдал бы ему не только все баобабы, но и всего себя. Еще тогда, когда время только начиналось. Он и представить тогда не мог, что… что и правда отдаст все, что есть. Совсем все. И получит — тоже все, даже звезды.
Кроули был занят исключительно важным делом: он лежал на боку рядом с Азирафелем, подперев рукой голову, и старательно выписывал пальцем у ангела на груди его имя на арамейском34. Он уже успел написать «Азирафель» на греческом, решить, что это слишком просто, повторить на вавилонском — не том, который аккадский, разумеется, а том, который был до падения башни35 — и к арамейскому настолько увлечься процессом, чтобы начать припоминать санскрит. У индийских букв было много прикольных завитушек, и если писать их на Азирафеле, он должен слегка ежиться и забавно морщить нос, так же, как на букве аин36 … Это оказалось невозможно приятное и ужасно увлекательное занятие: вызывать у ангела новые ощущения. Хотя только что тех самых новых ощущений было настолько навалом, что, казалось бы, куда уж больше — но эти были не такие. Легкие, неторопливые, так что можно почувствовать отдельно каждое покалывание на коже там, где подушечка пальца касалась тела ангела, и ощутить тепло, которое растекается по пальцу от кончика вверх… Полные расслабленной истомы. Совсем другие после ослепительно-ярких, от которых телесное сознание перегревается и взрывается, как при термоядерной реакции, и если оставаться в теле, а не как в первый раз — то все прекрасно чувствуешь, очень-очень хорошо, просто упоительно чувствуешь, но ни дьявола не соображаешь.
Сейчас было вовсе не так, и это, новое, хотелось попробовать тоже, а потом придумать еще что-нибудь. Потому что можно. Соображал теперь Кроули прекрасно, даже вавилонский вспомнил, хотя дело все равно шло неторопливо: он то и дело отвлекался на то, чтобы Азирафеля куда-нибудь поцеловать. Тоже — потому что можно. Вот так просто взять — и поцеловать ангела, просто оттого, что захотелось! А он будет не против, а совсем наоборот! Кроули никак не мог перестать этим наслаждаться. Поэтому он пока что успел только написать заин после аин, даже некудот37 к ней не дописал — и снова отвлекся. Чтобы не сбиваться, все буквы светились легким желтоватым светом, и это было даже красиво…
«Все, что захочешь», — повторял Азирафель про себя больше чем полвека назад сказанные слова и блаженно не думал. Музыка разрешила, или даже приказала ему не думать, и он не думал. Только ощущал, смотрел сам и позволял смотреть Кроули. Самым удивительным и прекрасным ощущением оказалось именно это — возможность разрешить смотреть. И знать, что Кроули наконец-то видит. Смотрит куда нужно и видит. И знает. Точно знает, что ему можно все, что он захочет. Именно он. Это было важно. Возможность доверять целиком и полностью и перестать рассчитывать каждый свой шаг, каждое слово. Возможность ощущать его рядом, чувствовать тепло его тела, рук, взгляда — всего. Свет его души, которому теперь ничто не мешало. Боже, спасибо за Твой щедрый дар! За лучшего ангела, созданного Тобой.
И за то, что дала объяснить ему четко и ясно, что можно. Ему — все можно. Совсем все. Даже писать на ангеле неприличные слова. Только демон бы не стал, конечно. Кроули бы не стал. Поэтому ангел и доверял ему, как никому.
Азирафель отвечал на поцелуи своего демона, лениво поглаживая его по спине, и ощущал его пальцы у себя на груди. И буквы ощущал, конечно. Буквы Азирафель тоже любил. Не так, как он любил Кроули, но все же. И жалел их. Тоже не так, как Кроули. Демон ведь никуда не девается, а буквы делись. Уже очень давно. Азирафель расстроенно нахмурился. Потому что ему снова стало жаль исчезнувшие буквы. И он до сих пор ощущал себя неловко за прошлый раз. Очень некрасиво вышло. Или даже… Ангел задумался, подбирая более точное слово. Неуклюже. Да. Неуклюже.
Кроули изменение в его настроении и состоянии заметил сразу же. Замер, не доведя до конца хвост буквы реш, посмотрел на Азирафеля, поднял бровь и выдвинул предположение:
— Только не говори мне, что ты до сих пор настолько не привык к некудот. То есть, ты, конечно, мог бы… но все-таки тысяча лет прошла38 …
Ангел удивленно хлопнул ресницами и смущенно потупился. Признаваться, что к нововведениям в языке избранного народа он действительно так и не приспособился, было немного неловко. Но что уж тут поделать, он и итальянский освоил веку к девятнадцатому. Латынь, впрочем, так окончательно и не пропала! А арамейский пропал. И вавилонский тоже, хотя если бы не это, не было бы арамейского... и всех остальных… но все равно жалко… Ангел понял, что начинает расстраиваться все сильнее, и решительно прижался к своему демону ближе. Это помогало им обоим. Должно было помочь.
— Нет, мне неловко, что я… позволил себе увлечься. В прошлый раз. Ты ведь мне не разрешал… Ничего такого. И я не должен был… Это неправильно. Хотя с некудот все так и есть. А еще я не могу запомнить новое название Паннонии39. Постоянно вылетает из головы, — неожиданно невпопад закончил он свою речь и, полностью осознав ее нелепость, попытался зарыться краснеющим лицом Кроули подмышку.
— О господи! — невольно вырвалось у Кроули, когда он крепко прижал ангела к себе обеими руками и поцеловал в макушку, уткнувшись носом в волосы.
Хотя, пожалуй, это было даже: «О, Господи!». Или, если развернуть мысль: «О Господи, как Ты умудрилась создать такое потрясающее существо?.. Возможно, это была часть Твоего Плана, согласно которой я рано или поздно должен мучительно погибнуть от переизбытка восторга и умиления, в наказание за хроническое своеволие». Ангел был… совершенно невозможный. Прекрасный. Один такой, которого Кроули любил всего целиком, вместе с неумением запоминать новые имена и названия, своеобразными отношениями с пространственно-временным континуумом и смущением по самым неожиданным поводам. Безо всего этого он бы уже не был настолько Азирафель, и это было бы совсем не то.
— Венгрия. И Аквинк у них теперь называется Будапешт. Если что, спрашивай меня, я напомню. И на новогреческом могу за тебя писать40, если хочешь, — ответил Кроули на ту часть ангельской трогательной тирады, на которую ответить было проще. В том смысле, что ангела почти наверняка должно успокоить, что Кроули считает совершенно нормальными его взгляды на некудот, бывшую Паннонию и человеческую историю в целом. Даже если ворчит иногда, или даже не иногда. Просто он вообще постоянно ворчит… это обычное дело. А вот про остальное Кроули внезапно задумался и даже немного заволновался. Если Азирафель до сих пор про это не успокоился, то… как бы ему получше объяснить, чтобы все-таки успокоить? А то ведь так и будет переживать! Следующие лет тридцать, как с ним это бывает. — И я тебе все разрешал. То есть, ничего никогда не запрещал, на самом деле… А потом еще и разрешал. Ты меня на руках носил еще в пятьдесят втором, в конце концов! Ты в курсе, что меня вообще никто никогда на руках до тебя не носил?.. Да я бы больше никому и не позволил…
Объяснение выходило какое-то ужасно путаное и невнятное, потому что на самом деле Кроули волновался вовсе не немного. Но он надеялся, что ангел как-нибудь поймет хотя бы общее направление его мысли. Суть которой заключалась в том, что совершенно не нужно спрашивать у Кроули отдельного разрешения трогать его вот так, а потом еще — вот этак. Можно сразу все, и это само собой разумеется. Потому что, если вдуматься, сущностно нет совершенно никакой разницы, особенно между танцами и сексом. А разница в ощущениях — это частности. Гм, очень приятные частности… Но все же довольно странно было бы, например, если бы Кроули тогда, в войну, спрашивал отдельного разрешения на пармскую ветчину и помидоры, а то он раньше ими Азирафеля не кормил. В общем, ангел, по своей привычке, был чересчур тактичным. Очень чересчур. И очень зря.
Азирафель притих рядом с Кроули, выслушивая его сбивчивые слова, а на самом деле — прислушиваясь к неровному стуку его сердца. И вдруг мягко и крепко обнял его сам, обеими руками, перекатываясь с ним на подушках, чтобы нависнуть сверху и приникнуть к его губам в таком поцелуе, на который до сих пор не решался, находясь в своем теле целиком. Потому что не знал, что Кроули ему разрешал. А теперь узнал, потому что демон сказал ему об этом. И волновался, пока говорил, поэтому ангел не мог не попытаться его успокоить. Тем, что понял бы его, даже если бы он ничего не сказал, а только посмотрел. Жаль, что не понял тогда, когда поднимал ее на руки. Не догадался, насколько это было интимно и близко для Кроули, слишком уж сильно наслаждался ощущением, тем, насколько он сам к ней близко.
Это и правда были мелкие неважные частности — как именно выражается близость. И теперь ангела вновь переполнял такой же благоговейный трепет, как тогда, когда он сжимал руки у нее на талии, чтобы не уронить, смотрел на ее зажмуренное лицо снизу вверх и видел вместе с вздымающимися рыжими, как пламя, волосами, невольно распахивающиеся в вышине черные крылья. Сейчас Кроули тоже жмурился, не сразу открыл глаза, когда Азирафель оторвался от его губ. А потом все-таки открыл — и посмотрел на ангела и материальным взглядом тоже. Очень довольным взглядом, улыбаясь, кажется, всем лицом сразу.
— Нет, я не знал. Не понимал. Спасибо, — серьезно поблагодарил Азирафель сразу за все, включая новогреческий, и заулыбался Кроули в ответ с радостным облегчением. Облегчение он ощущал в том числе потому, что разум его наконец-то работал как всегда. Настолько как всегда, что ангел вспомнил, о чем не спросил демона, хотя хотел еще когда тот только зашел в магазин посреди “La Muerte del Angel”. — Я совсем забыл… У нас какой-то праздник? Почему ты вдруг принес еду? Или наоборот, что-то случилось?
Ангел смотрел очень вопросительно, потому что ему было важно понять все, что он еще недопонял. Чтобы больше не обижать Кроули и не обижаться самому.
— Ну-у-у… — протянул Кроули и уставился куда-то в потолок. Потом протяжно вздохнул и нахмурился. Помолчал немного и наконец решительно уставился на Азирафеля и выпалил: — Я… тоже иногда что-нибудь такое про тебя думаю, как ты про святую воду. Например, что тебе из-за ангелов снова будет… как в войну из-за людей. То есть, в Бурскую кампанию… и не совсем из-за людей. В общем, ерунда какая-то вышла.
Азирафель в ответ сделался растроганным до невозможности, и пока Кроули говорил, гладил его пальцами по щеке и волосам. Пытался успокоить, хотя выходило у него — скорее до соплей растрогать. Будто Кроули и без того не был слишком растроганный! И говорить не путано и внятно у него все равно не получалось. Но теперь он хотя бы начал понимать, в чем дело: он попросту боялся Азирафеля расстроить. Или что тот будет продолжать расстраиваться, потому что Кроули не пришло в голову ничего достаточно успокоительного. В общем, он как-то чересчур нервно реагировал, потому что, на самом деле, все еще переживал про то, о чем ангел завел речь. Не был уверен, что Азирафель больше не собирается так… сильно портиться, как после Бурской кампании. И потому же боялся сознаваться, насколько за него боится. Ведь ангел сейчас поймет все его сказанные слова, и еще десяток не сказанных, а чувства попросту увидит, потому что смотрит до сих пор. И ангел смотрел. Как-то совсем немыслимо смотрел, будто пронизывая насквозь всю демонскую душу. Или отсутствие души, каким его Кроули зачем-то привык ощущать, а оно теперь восторженно трепетало в нем и тоже требовало смотреть. В общем, ангел глядел насквозь. А потом сказал то, чего Кроули совсем не ждал, и слова тоже как-то насквозь пробили демонскую голову, так же как все, что ангел делал этим безумным вечером.
— Я ведь поднял меч, Кроули. Я… они нашли козлов отпущения, еще там, тогда. И я поднял меч, потому что тебе было плохо. Чтобы тебя… защитить. И Адама… И потому что они... Я умею им пользоваться по назначению, хоть по мне и не скажешь. Ты же не считаешь, что дело только в Люцифере, правда? Я сказал то, что подумал.
Ангел говорил все это, а у Кроули в ушах звучали его слова, сказанные там, в никогда, куда он, демон, их всех перенес. Всех, вместе с Адамом, который так и не стал Антихристом: «Мы на твоей стороне, против добра или против зла». И Кроули думал, чего бы умного ответить, и никак придумать не мог, в голову лезла всякая ерунда, а еще — не самые приятные воспоминания о посещении Небесной канцелярии. От которых внутри немедля заново вскипала уже почти утихшая злость. Эти тупорылые кретины принимали мягкость Азирафеля за слабость, и даже после Апокалипсиса до них ничего не дошло, и они считали, что могут позволить себе… А его ангел в это время спустился в Ад, так легко и бесстрашно. И ох, с каким бы удовольствием Кроули посмотрел на лицо Михаил, если бы она узнала, кто ее так обидно щелкнул там, в Аду, по носу!
— Я никогда и не сомневался, что умеешь. И можешь, — Кроули невольно ухмыльнулся, еще разок в красках представив вытянувшееся от обалдения лицо архангела. И тут же нахмурился. — Но лучше, чтобы тебе не приходилось, тебе потом от этого хреново… Так что, если вдруг потребуется, я лучше сам Гавриилу голову отверну. И на лбу напишу, что он — мудак. По-новогречески41.
Ангел весело усмехнулся, машинально дотронувшись до букв, все еще мерцавших у него на груди.
— Ты можешь написать, но он все равно читать на человеческих языках не умеет. Разве что для него кто-нибудь прочтет.
— Идиот потому что, — буркнул Кроули, совершенно забыв, как сам постоянно делает вид, что ничего не читает. И, притянув ангела к себе, вжался носом в букву аин. А потом задрал голову вверх, чтобы снова смотреть на Азирафеля, и добавил: — Хорошо, что на тебе его идиотизм не слишком плачевно сказался… — и уставился на ангела пристально и выжидательно, чтобы тот окончательно подтвердил, что собирается быть в порядке.
Азирафель вдруг очень смущенно потупился, совсем как всегда. Очень знакомо, в общем, потупился, от чего Кроули вдруг задумался о совершенно посторонних вещах. О других моментах, когда ангел тоже так смотрел.
— Нет, в целом ты прав, это было очень утомительно. Я потом соображал не лучше, чем в сороковые, и опять полную чепуху нес.
— Вот я за тебя и переволновался, — сообщил Кроули, уже заметно увереннее, чем раньше, а потом еще увереннее притянул Азирафеля к себе, совсем близко, даже ногами обхватил для надежности — и повернул голову, чтобы поймать ангельский взгляд, который тот смущенно отвел. — Пусть они все там на Небесах провалятся в Преисподнюю, а потом вместе всей компанией еще куда-нибудь провалятся… лишь бы с тобой все было хорошо. И ты не проваливался никуда, — сказал он и уткнулся лбом в лоб Азирафеля.
И поймал взгляд ангела, потому что тот перестал прятать глаза и уставился в ответ, чтобы Кроули увидел все, что тот — наверное, по привычке — попытался спрятать. Уставился невозможно, невыносимо, нестерпимо доверчиво.
Так их глаза, взгляды, были совсем близко. В упор. И нельзя было не смотреть, и даже если глаза закрыть, они бы все равно продолжили смотреть сейчас, оба. И для этого зрения, в принципе, не было разницы, как далеко или близко глаза — просто оно как-то… ну, выражало. Насколько Кроули хочет смотреть. И чтобы Азирафель смотрел тоже. На все, совсем на все, и на эту его паранойю идиотскую, которая у него в тысячу девятьсот сорок первом завелась и с тех пор так и не проходила. Потому что и она была про то, как ангел ему нужен. И продолжить смотреть, когда Азирафель отвел взгляд — тоже было о том же самом. Раньше Кроули бы так не сделал, потому что был полным кретином и не замечал ни хрена прямо у себя под носом.
«Лопух ты, а не соблазнитель», — вынес себе Кроули суровый вердикт. Потому что, в самом деле, нужно быть полнейшим лопухом, чтобы не видеть столько времени, как рядом с тобой кто-то прямо-таки напрашивается на то, чтобы ты его соблазнил. Искренне сияя на тебя своим трогательным доверием, так что страшно становится. Делается боязно представлять, что если ты сейчас предложишь ангелу ограбить банк, взломать компьютерную сеть МИ5, поучаствовать в гей-параде или еще какую невероятную хрень, он немного поломается для виду — а потом согласится. Страшно — и притом все время зудит проверить, на что ты в принципе можешь его подбить.
«Офигенный рецепт персонального соблазнения демонов по-ангельски! — с искренним восторгом подумал Кроули, ощущая, как на него накатывает очередной острый приступ умиления. — Покажи, насколько доверяешь — и жди, пока тебя соблазнят. Смущенно потупившись». А Кроули жутко, невыносимо тормозил, раз не понимал, что Азирафель тут демонстративно ждет, пока Кроули ему, воспользовавшись его доверием, подсунет самую невероятную хрень из возможных — то есть, себя самого. И, разумеется, ничего, кроме этого демонстративного ожидания, ангел не предпринимал: а то мало ли, вдруг Кроули не захочет! Не может же Азирафель его заставлять, или, упаси Бог, что-нибудь делать, не убедившись как следует, что Кроули не против. Вон, только что сделал случайно — так успокаивать потом пришлось, что ничего страшного. Дурень тоже. Два дурня.
На этом месте размышлений умиление Кроули достигло каких-то совсем уж галактических масштабов — и ему по этому поводу срочно требовалось что-нибудь сделать, а то невозможно…
— Ангел… если что, я тебе все уже давно разрешил. Совсем все, — признался он вслух в очень важном, немного подумал и добавил: — Только никуда от меня деваться не разрешил. И не разрешу.
Азирафель вдруг растерянно заморгал физическими глазами, все также застенчиво улыбаясь.
— Я и не хочу деваться… Не хотел никогда. Прости, что раньше не дал понять.
— Все ты мне дал, это просто до меня долго доходит… — утешительно сообщил Кроули, что это он тут лопух, а не Азирафель. А потом обнял везде, сразу на всех планах бытия. И поцеловал. Тоже везде, иначе у него бы и не вышло сейчас. Тогда, когда Кроули наконец так ясно, всем собой ощутил, что его ангел и правда не денется никуда. Никогда. И нигде.
____________________
32 Баобабов на самом деле девять видов. И большинство из них растут на Мадагаскаре, шесть видов из девяти — мадагаскарские эндемики. Африке досталось всего два разных баобаба. И еще один каким-то чудом занесло в Австралию. Этот момент Кроули упустил, но ничего страшного: Азирафель все прекрасно помнит.
33 Вот видите! Мы же говорили: Азирафель прекрасно помнит.
34 Арамейский — язык, на котором говорили евреи во времена Христа и до него. От современного иврита отличается довольно сильно, но алфавит у них одинаковый. Разумеется, с точки зрения Кроули имя ангела всегда пишется на арамейском, а не на иврите.
35 Аккадский, если быть занудой, называется ассиро-вавилонским. На нем говорили в Месопотамии до появления арамейского. И писали, как и шумеры, клинописью, так что вырисовывать это на Азирафеле было бы довольно сложно. А как писали на единственном до падения Вавилонской башни человеческом языке — даже легенд не сохранилось. Поэтому можете представить что угодно. Кроме завитушек. Они — в санскрите.
36 Буква аин — единственная в еврейском алфавите, обозначающая гласную. Пишется, в частности, в начале имен на А и Я. А выглядит вот так: ע
37 Некудот — система огласовок в иврите. Поскольку гласных в алфавите нет, к согласным буквам добавляют точки и черточки, обозначающие гласные, чтобы слово читалось правильно. Собственно, слово «некудот» так и переводится — «точки».
38 Огласовки «некудот» появились около X века нашей эры, когда иврит стал совсем сильно отличаться от арамейского произношением. Их придумали, чтобы записать и сохранить точное звучание текста священной книги Танах — для иудеев это очень важно. Тем не менее, удалось не везде. Поэтому, например, для Десяти заповедей существуют два варианта некудот. И никто не знает точно, какой правильный.
39 У авторов есть любимый хэдканон, что Азирафель, который пятьсот с лишним лет не мог запомнить, что Кроули букву в имени поменял, вообще с трудом запоминает новые названия вместо старых. Поэтому от волнения иногда называет Париж по старой памяти, Лютецией. Но в Париже много вкусной еды, так что с ним он как-то справился. А вот то, что Паннония теперь Венгрия — запомнить вообще нереально. Там не только все буквы в названии поменялись, но и из еды кроме паприкаша и пёркёльта толком ничего нет.
40 У греков, как и у евреев, алфавит сохранился тот же самый, с античных времен. И слов с тех пор сохранилось немало. Но вообще-то новогреческий от древнегреческого отличается примерно как русский от древнерусского, или даже сильнее. При этом Азирафель наверняка периодически ненароком сбивается с одного на другой.
41 Если кому вдруг интересно, то запланированная на лбу архангела Гавриила надпись выглядит так: μαλάκα
УПД 2: Mis amigos, я осилила сделать вам красивый-прекрасивый файл для скачивания. С добавленной туда шапкой и с саундтреком, на который стоят ссылки прямо с текста. И с парой поправленных моментов, которые ускользнули от нас при редактуре. Заменила ссылку на файл в шапке, можно скачивать и наслаждаться. Приятного чтения!
Название: Ангельская милонга
Канон: Good Omens
Автор: Crazycoyote, Cirtaly
Размер: 30 608 слов без примечаний, 32 181 слов с примечаниями
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель
Категория: слэш, гет, никакой разницы
Жанр: ангст, драма, херт/комфорт, флафф, юмор, романс, броманс, сволочи-крылатые-вы-чо-творите
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Ангелы и демоны друг друга не любят, к друг другу не привязываются и не заводят друг с другом отношений. Однако из любого правила есть исключение. Еще ангелы не танцуют в принципе, а демоны — танцуют, но не умеют. Но из этого правила тоже бывают исключения. Парный танец, как правило, изначально придуман для того, чтобы его танцевали мужчина и женщина, и роли в нем четко поделены и не меняются. Из этого правила также существует исключение. Оно называется танго.
Примечание/Предупреждения: психотравмы, депрессия, упоминания самоубийств, массовых убийств, геноцида и Апокалипсиса, злоупотребление алкоголем, секс в сверхсознательном состоянии, гендерсвап (в незначительных количествах), танго (в значительных количествах), нацисты, розенкрейцеры, баобабы, итальянские и испанские слова, еврейские буквы, сомнительные теологические концепции, снобизм авторов и персонажей, гигантские множественные примечания
Название авторы беспринципно попятили у Астора Пьяццоллы, но с огромной любовью и уважением.
Господь все видит.
Читать на фикбуке | на АО3 | скачать файл
В тексте постоянно играет танго. И еще один раз — вальс «На прекрасном голубом Дунае», но мы не будем вам его показывать. А остальное — будем. Мелодии в фике чаще всего прямо не названы, так что тут есть цитаты, чтобы было понятно, откуда оно. Все расположено в том же порядке, что и в тексте. Бонусы — другие версии тех же мелодий, которые нам особенно нравятся.
Слушать звуки музыки...Скачать всю музыку
Плейлист целиком
«Игла граммофона, чуть скрипя, вела по линии, и он истекал тягучим томным звуком…»
Astor Piazzolla - Milonga del Angel
«В настоящем, где Азирафель все еще стоял посреди комнаты, труба граммофона тихонько всхлипнула, и запела новую песню…»
Astor Piazzolla - Introduccion al Angel
«Он отложил конверт в сторону и отсчитал третью мелодию на второй стороне, Азирафель глянул — она называлась “Por una cabeza”, не очень понятно…»
Carlos Gardel - Por una Cabeza
+bonus: Thomas Newman - Por una Cabeza
«Пластинка все еще не закончилась, и теперь заиграло что-то совсем невообразимое, так что ангел взял с прилавка брошенный на него раньше конверт, чтобы посмотреть, как это называется…»
Astor Piazzolla - La Muerte del Angel
+bonus: Gautier Violin - The Death of the Angel
«Граммофонная игла опустилась на пластинку, и Азирафель с благодарностью улыбнулся своему демону…»
Astor Piazzolla - Libertango
+bonus: Yo Yo Ma - Libertango
«Почти без перехода началась следующая мелодия, и она был такой же ломкой, но рваные синкопы вынудили Азирафеля, наоборот, замедлиться…»
Astor Piazzolla - Meditango
«Граммофон за спиной всхлипнул на середине такта — и заиграл что-то протяжное, щемящее…»
Astor Piazzolla - Oblivion
ПЕРВЫЙ ПОСТ
ВТОРОЙ ПОСТ
ТРЕТИЙ ПОСТ
ЧЕТВЕРТЫЙ ПОСТ
ЧИТАТЬ ОКОНЧАНИЕАзирафель открыл рот и сразу закрыл. Дар речи куда-то делся и возвращаться не собирался. И способность осознавать свои чувства, вообще хоть что-то! Потому что играла эта… это что-то волшебное, и Кроули обнял ангела в ответ. Обнял, а не оттолкнул в страхе и отвращении. И не сказал, что они только на танец договаривались! И он больше не желает ангела видеть, раз тот себе подобное позволяет! А ведь ангел сам твердо постановил, что не станет решать за Кроули, что ему лучше. И вот, тело взяло и решило за него — что ему надо… вот так с Кроули поступить. Даже без внятно произнесенного согласия. Идиотскому телу казалось, что это танго. Хотя оно даже непохоже! Ну ладно… немного похоже. Тоже… коммуникация.
Пока происходило и длилось объятие, ангел ничего внятного не мог подумать. Совсем. И теперь тоже, никак не мог выбрать, что же ответить. И надо ли извиняться, если Кроули не злится? Он смотрел и смотрел на Кроули, как до этого смотрел, сразу на всего. Это было ослепительно красиво — единственное, что ангелу удалось осознать.
Там, где были их физические тела, Кроули наклонился ближе к Азирафелю, сосредоточенно нахмурив брови и вглядываясь в лицо, взъерошил рукой волосы, положил ладонь ему на щеку, медленно провел пальцами до подбородка. Наклонился совсем близко — и прикоснулся губами к губам, всего на несколько секунд. А потом взял и сказал нечто совершенно для Кроули невообразимое:
— Ангел… ты ведь знаешь, что я тебя люблю, правда?..
Азирафель судорожно выдохнул, все еще не в силах говорить, но продолжая смотреть на Кроули во все глаза. Его вдруг накрыло огромное, как небо, облегчение, и пришла внезапная мысль, что можно уже не держать. Ничего не держать. Кроули тоже можно отпустить — и он никуда не денется. Нигде не денется, ни там, где они летели среди звезд, ни здесь, где почему-то случилось странное «нетанго».
«Да не боится он близости! Он боится, что его оттолкнут!» — вдруг пришла в голову более связная мысль. Чувство вины снова шевельнулось в нем саднящей болью: ангел пугал своего демона не близостью, а тем, что отталкивал. Надо же было так ошибиться тогда! Он правильно заметил испуг Кроули, а понял его совсем не правильно и выбрал совсем не то лекарство! Глупый ангел, не понимал и ошибался так долго!
Но теперь он перестал. Наконец-то перестал. И сразу почувствовал, что у его физического тела дрожат руки, а ноги ведут себя как желе, а не как порядочные конечности. Как будто ему пришлось носить на руках рояль. «Практически рояль», — смиренно согласился Азирафель с этим диким сравнением и, пока ноги его еще держали, отступил от Кроули на шаг, падая на стул, который тут взялся совершенно непонятно откуда. Он его точно не призывал. И Кроули тоже — его стул, больше похожий на трон, остался с другой стороны.
«Спасибо Тебе, Господи, — мысленно произнес Азирафель. — Твои пути как всегда неисповедимы. Никогда бы не подумал, что Ты не дашь упасть ангелу, который случайно совратил демона».
А потом он взглянул на Кроули и молча кивнул, беспомощно улыбнувшись. Потому что именно так себя и ощущал.
Тот, окинув взглядом сидящего на стуле ангела, весело усмехнулся, удивленно вздернув бровь, взглянул наверх и на этот раз сказал ровно то, что от него вполне можно было ожидать:
— Можно было и кровать сразу, раз уж Ты так заинтересована! — и облегчение Азирафеля стало совсем уж невыносимым, даже голова закружилась, потому что в голосе Кроули больше не было той памятной горькой обиды на Бога, только обычная ирония. И потому что демон продолжал демонстрировать, что совершенно не расстроен ангельским «совращением». Что он, напротив, очень ему рад, может быть, тоже до головокружения. И что ему теперь легче, когда он знает, насколько этого совращения желал ангел.
Наверное, именно от облегчения Кроули стал действовать с привычной для себя скоростью. И пока ангел переживал приступ чересчур сильных чувств и медленно начинал соглашаться, что прилечь бы и правда не помешало, Кроули вздохнул и добавил:
— Ладно, сам сделаю! — щелкнул пальцами, и Азирафель и впрямь обнаружил себя лежащим среди подушек на кровати, точно такой же, как Кроули делал для него раньше, только шире раза в два. А тот соскочил с прилавка и в пару движений как-то вдруг тоже оказался на кровати, нависая над Азирафелем сверху. И ангел, все еще ощущая себя беспомощно и не решаясь сделать хоть что-то в ответ, бессмысленно смотрел на него снизу, хлопая ресницами.
— В принципе, тут можно просто полежать… — внимательно вглядевшись в Азирафеля, предложил Кроули очень заботливым тоном, тоже как раньше, когда он говорил свое любимое «пойдем есть». И снова провел по щеке ангела пальцами. — Но меня огорчает, что я в прошлый раз категорически пропустил все подробности…
Азирафель вздохнул глубже, пытаясь заставить свой язык произносить слова, и снова улыбнулся, теперь еще и смущенно.
— Меня огорчает, когда ты огорчаешься. И я тоже их пропустил, — совершенно честно ответил он и добавил точно таким же тоном, каким когда-то, очень много лет назад, оправдывался про меч: — Это вышло случайно!
Кроули ненадолго замер. Потому что неожиданно вспомнил свои собственные слова, сказанные одним вечером тысяча девятьсот сорок первого года: «А то я расстроюсь и сожру все сам». Это тогда тоже подействовало. Не потому, что ангел хотел есть, а потому, что не хотел его расстраивать. Тогда отлично подействовало решительно все, что было как-то связано с самим Кроули… потому что в нем и было все дело. И тогда, и сейчас, и всегда… Мысль была совершенно ошеломляющей, хотя он наивно подумал, что успел свыкнуться.
Хотя, наверное, и правда немного успел, потому что отмер довольно быстро и снова заскользил пальцами по щеке ангела, а потом — по шее вниз, продолжая изумляться. Тому, что Азирафель правда не против, вроде бы, и вовсе не только ради того, чтобы Кроули не расстроился. И можно сейчас взять его руку в свою, поднести к лицу, поцеловать ладонь и ткнуться в нее носом. А потом так же ткнуться в висок и тоже поцеловать… И дальше… еще всякое делать… Трогать ангела так, как вздумается. Так, что от этого по губам, по пальцам начинают сновать горячие мурашки, а потом разбегаются оттуда по всему телу. И сразу же дыхание сбивается, и снова замираешь — только внутри, а снаружи наоборот, снаружи хочется срочно сделать что-нибудь еще. Просто невозможно удержаться и не сделать, когда Азирафель такой… такой упоительный и такой Азирафель. И не против. В самом деле не против!
— Значит, нам нужно все повторить медленно и тщательно, как в милонге… — выдвинул Кроули предложение, вглядываясь в лицо ангела. Тот зачем-то продолжал смотреть очень ошарашенно и вовсе не отмер, в отличие от Кроули, так что он даже забеспокоился. И от этого сразу, как обычно, начал мести все, что в голову приходит. Тем более что шло в нее много чего неожиданного, и неслось там стремительно, как скоростные поезда. — Вообще-то на милонгу и правда было похоже. Только ты, кажется, забыл, что я в неподходящем виде для высоких поддержек. Надо будет потом попробовать в подходящем… И наоборот тоже!
Идея о том, что тут тоже можно перепробовать все варианты, как в танцах, прямо-таки завораживала. И не только потому, что Кроули в женском теле и впрямь на руках было легче держать. Из этого следовала еще масса интересного… Он бы и прямо сейчас не отказался, но с гормональным фоном его тела творилось нечто настолько причудливое, что разбираться он был не готов. Кроули всерьез подозревал, что и у ангела все не менее весело. Так что смену пола лучше было оставить на потом… И вообще, сейчас нужно было все-таки разобраться, что творится с Азирафелем. Тот на его слова медленно моргал и все еще выглядел несколько ошалело, но, к радости Кроули, наконец-то начал расслабляться на подушках и даже улыбнулся в ответ на его энтузиазм.
— З-забыл. Все забыл, — сказал ангел все с той же убийственной честностью, от которой у Кроули шарики за ролики заезжали весь вечер. — Кроме того, что у меня от тебя башню сносит, а с ней — все моральные принципы. Танго — очень опасный танец.
Быть тем, от кого башню сносит, оказалось удивительно приятно… И немедля хотелось снести ее еще раз, или парочку. И свою заодно, потому что это было абсолютно взаимно. И почему-то толком дошло до сознания Кроули лишь сейчас, после ангельского признания. Хотя вообще-то… было очень заметно, как сносит, даже по сумбурным воспоминаниям. Просто не сразу влезало в голову, и к тому же Кроули волновался.
— От меня положено терять моральные принципы, я же демон! — ответил он, с крайне плохо скрываемым довольством, или даже вообще никак не скрываемым. И еще с облегчением: мало ли, из-за чего тут Азирафель переживал… может, решил, что это все слишком и передумал… когда в себя пришел. А если про моральные принципы — то ладно, тогда хорошо все. Кроули тоже про них переживал, в конце концов, это тоже было абсолютно взаимно. И совершенно нормально, — Мне кажется, все отлично: ты от меня моральные принципы теряешь, я от тебя приобретаю… Вполне равноценный обмен, — совершил Кроули страшное признание в наличии у него принципов, надеясь, что это ангела успокоит.
Тот посерьезнел, положив ладонь Кроули на плечо.
— Что бы и как я ни потерял, я меньше всего хотел бы тебя… обидеть или сделать что-то недопустимое для тебя. Но в женщину я пока превратиться не смогу, поэтому придется все оставить, как есть, — он улыбнулся, смущенно и тоже с огромным облегчением.
«Вот же дурень небесный! — с умилением подумал демон, запустив пальцы Азирафелю в волосы и прижавшись к нему ближе. Просто наслаждаясь ощущением ангела так близко. А потом додумал: — Два дурня». Какой-то они выбрали крайне хреновый способ друг друга не обидеть и не сделать что-то недопустимое. От которого все выходило с точностью наоборот. Сперва друг от друга шарахались, потом Кроули на ангела набрасывался, совершенно невменяемо, от чего тот шарахался еще сильнее… а демон — следом за ним. Хотя можно было просто быть рядом и все. Вот и славно, что прекратили эти глупости… Азирафель первый сподобился, и правильно сделал. А теперь зачем-то переживал, но, вроде, тоже почти перестал уже. Хотя еще не до конца, потому что немедля взволнованно выпалил:
— Хорошо, что ты не против… Это правда вышло совершенно ненарочно! Нечаянно!
«Нечаянно!» — восхитился Кроули и тут же снова вернулся мыслью к их разговору в сорок первом, к той части, которая была про французского святого. Хмыкнул, а потом зачем-то повторил сказанные тогда слова. Хотя это, вроде как, была практически очевидная вещь, наверняка и так понятная всем трем возможным участникам их высокодуховной порнографической беседы:
— Не совсем нечаянно… Непроизвольно, — а потом поцеловал Азирафеля, чтобы прояснить свою мысль наглядно. Медленно и тщательно, как в милонге... Ощущая, как его от одного единственного поцелуя целиком затапливает горячей волной физического желания. Потому что его тело реагировало на ангела единственно возможным образом: оно просто чувствовало то же самое, что и весь остальной Кроули. Бесконечное, огромное, невыносимо сильное желание быть с ангелом. Это выходило совершенно непроизвольно.
Азирафель сначала ощутил, как там, наверху, к нему тянется тот самый звездный мерцающий свет, и, разумеется, потянулся к нему навстречу. И только потом понял, что его тело повторяет движение. Очень хочет повторить, невыносимо сильно — потому что хочет ровно того же. Весь Азирафель этого всегда хотел. Быть так близко к Кроули, как только возможно, на небе и на земле. И ангел поцеловал Кроули в ответ. Робко, потому что его все еще оглушало то же огромное божественное облегчение, а он по-прежнему не решался доверить своему телу действовать самостоятельно. Его беспокойный ум на сей раз работал, как обычно и даже сильней. И ангел понял, что должен немедля сказать очень важное. Поэтому он смущенно оторвался от Кроули, положив ладонь ему на грудь, и взволнованно заглянул ему в глаза.
— А ты же… А я… Я тоже тебя люблю. Все время! — торопливо проговорил он. — Еще когда видел новые звезды с Мадагаскара. Недоделанное небо с недоделанного Мадагаскара, — и вдруг очень смутился, что болтает все вот это, про Начало времен, чуть ли не до слез.
Тут у них такой момент! Важный. А он чушь несет. Как всегда! Постоянно берет и несет какой-то несвязный бред! По счастью, он все-таки продолжал смотреть на Кроули, невзирая на свои растрепанные чувства — просто не мог сейчас отвести взгляда. И увидел, как у того на лице медленно загорается знакомое выражение удивленной радости, а потом сменяется другим — улыбкой, которую во время войны ангел все никак не мог расшифровать. Насколько же он тогда ничего не соображал! Умиление. Такое сильное и искреннее. Как его можно было не замечать?
— Ты видел звезды, а я не видел Мадагаскар! Ужасная и вопиющая несправедливость. Но я ее уже исправил, еще в пятьдесят втором, — продолжая улыбаться Азирафелю, ответил Кроули, а потом провел ладонью по его груди, снизу вверх, и ткнул в нее пальцем. — А ты подарил два баобаба Идириэлю для Африки! Можешь не отпираться, я знаю, все так и было. Надеюсь, этот засранец попытался возразить, когда они тебя судить вздумали. Два баобаба стоят хотя бы этого. Вообще-то они стоят намного большего, потому что они потрясающие! Я бы с удовольствием поменял парочку звезд на парочку баобабов. Целых восемь видов баобабов32! Обалдеть можно! — он болтал, болтал без умолку и одновременно целовал Азирафеля везде, куда мог дотянуться, и то, что Кроули так долго прятал внутри, сейчас выплескивалось наружу, искрясь, прямо на ангела.
Азирафель сначала оцепенел на мгновение, потому что вспомнил. Как только Кроули упомянул баобабы, вспомнил, когда еще его демон вот так же удивленно и радостно улыбался. Эдемская стена. Азирафель тогда впервые в его присутствии сказал глупость: «Отдал я свой меч!» Одна из тех глупостей, о которых он постоянно жалел.
С этим было непросто свыкнуться. Очень. Азирафель сам жестоко себя казнил за свой несдержанный язык. А Кроули это в нем нравилось! Нравилось, когда он искренне городит всякую галиматью. Полную чепушень. Про меч и диких зверей в пустыне, например — которых, как оказалось, надо спасать от людей, а вовсе не людей от них. И баобабы! Кроули радовался баобабам, хотя и они были нелепой чепушенью, которую Азирафель творил тоже очень искренне и почти нечаянно. Никому больше не нравились баобабы! Идириэль их взял, потому что сам ничего лучше не мог придумать.
И тем не менее, все это было правдой. Потому что Кроули был тут, и его свет был неподдельным, как и радость, и умиление. Любовь. И ангел окончательно утешился и почти растворился в ощущении, что можно не держать и свой нелепый язык тоже, не до конца веря себе, что это происходит.
Но теперь он должен был уточнить! Обязательно! Раз уж Кроули нравятся его идиотские речи.
— И… еще один — в Австралию33. Отдал. Мне было… не жалко, — выговорил он, с трудом набрав воздуха в легкие и пытаясь унять дурацкую дрожь. Она была ни к чему, ведь ему перестало быть страшно, но теперь уже тело не верило разуму и продолжало слишком волноваться. И это… пожалуй, мешало процессу.
— Ну разумеется, тебе было не жалко! Если бы тебе было жалко, я бы решил, что мне какого-то другого ангела подсунули… А другой мне не нужен, — ответил Кроули, и его умиленная улыбка стала еще шире. Такой, какой не была никогда раньше, потому что теперь он ничего не скрывал. Кроули обнял ангела обеими руками, крепко, сгреб в объятья, прижимая к себе и прижимаясь в ответ. Успокаивая так по-дурацки волнующееся тело. Успокаивая всего Азирафеля целиком всем собой.
И Азирафель открылся своему демону — ангелу — целиком, уставился на него беззащитно, искренне и откровенно, показывая все, что чувствует. Потому что отныне не мог иначе. И потому что демон всегда умел его защитить. Ото всего на свете, даже от него самого.
Ведь Кроули… был Кроули. И Азирафель щедро отдал бы ему не только все баобабы, но и всего себя. Еще тогда, когда время только начиналось. Он и представить тогда не мог, что… что и правда отдаст все, что есть. Совсем все. И получит — тоже все, даже звезды.
Эпилог, в котором одни смогли вспомнить вавилонский язык, другие не смогли вспомнить название Венгрии, но все наконец убедились, что совершенно зря волнуются
Кроули был занят исключительно важным делом: он лежал на боку рядом с Азирафелем, подперев рукой голову, и старательно выписывал пальцем у ангела на груди его имя на арамейском34. Он уже успел написать «Азирафель» на греческом, решить, что это слишком просто, повторить на вавилонском — не том, который аккадский, разумеется, а том, который был до падения башни35 — и к арамейскому настолько увлечься процессом, чтобы начать припоминать санскрит. У индийских букв было много прикольных завитушек, и если писать их на Азирафеле, он должен слегка ежиться и забавно морщить нос, так же, как на букве аин36 … Это оказалось невозможно приятное и ужасно увлекательное занятие: вызывать у ангела новые ощущения. Хотя только что тех самых новых ощущений было настолько навалом, что, казалось бы, куда уж больше — но эти были не такие. Легкие, неторопливые, так что можно почувствовать отдельно каждое покалывание на коже там, где подушечка пальца касалась тела ангела, и ощутить тепло, которое растекается по пальцу от кончика вверх… Полные расслабленной истомы. Совсем другие после ослепительно-ярких, от которых телесное сознание перегревается и взрывается, как при термоядерной реакции, и если оставаться в теле, а не как в первый раз — то все прекрасно чувствуешь, очень-очень хорошо, просто упоительно чувствуешь, но ни дьявола не соображаешь.
Сейчас было вовсе не так, и это, новое, хотелось попробовать тоже, а потом придумать еще что-нибудь. Потому что можно. Соображал теперь Кроули прекрасно, даже вавилонский вспомнил, хотя дело все равно шло неторопливо: он то и дело отвлекался на то, чтобы Азирафеля куда-нибудь поцеловать. Тоже — потому что можно. Вот так просто взять — и поцеловать ангела, просто оттого, что захотелось! А он будет не против, а совсем наоборот! Кроули никак не мог перестать этим наслаждаться. Поэтому он пока что успел только написать заин после аин, даже некудот37 к ней не дописал — и снова отвлекся. Чтобы не сбиваться, все буквы светились легким желтоватым светом, и это было даже красиво…
«Все, что захочешь», — повторял Азирафель про себя больше чем полвека назад сказанные слова и блаженно не думал. Музыка разрешила, или даже приказала ему не думать, и он не думал. Только ощущал, смотрел сам и позволял смотреть Кроули. Самым удивительным и прекрасным ощущением оказалось именно это — возможность разрешить смотреть. И знать, что Кроули наконец-то видит. Смотрит куда нужно и видит. И знает. Точно знает, что ему можно все, что он захочет. Именно он. Это было важно. Возможность доверять целиком и полностью и перестать рассчитывать каждый свой шаг, каждое слово. Возможность ощущать его рядом, чувствовать тепло его тела, рук, взгляда — всего. Свет его души, которому теперь ничто не мешало. Боже, спасибо за Твой щедрый дар! За лучшего ангела, созданного Тобой.
И за то, что дала объяснить ему четко и ясно, что можно. Ему — все можно. Совсем все. Даже писать на ангеле неприличные слова. Только демон бы не стал, конечно. Кроули бы не стал. Поэтому ангел и доверял ему, как никому.
Азирафель отвечал на поцелуи своего демона, лениво поглаживая его по спине, и ощущал его пальцы у себя на груди. И буквы ощущал, конечно. Буквы Азирафель тоже любил. Не так, как он любил Кроули, но все же. И жалел их. Тоже не так, как Кроули. Демон ведь никуда не девается, а буквы делись. Уже очень давно. Азирафель расстроенно нахмурился. Потому что ему снова стало жаль исчезнувшие буквы. И он до сих пор ощущал себя неловко за прошлый раз. Очень некрасиво вышло. Или даже… Ангел задумался, подбирая более точное слово. Неуклюже. Да. Неуклюже.
Кроули изменение в его настроении и состоянии заметил сразу же. Замер, не доведя до конца хвост буквы реш, посмотрел на Азирафеля, поднял бровь и выдвинул предположение:
— Только не говори мне, что ты до сих пор настолько не привык к некудот. То есть, ты, конечно, мог бы… но все-таки тысяча лет прошла38 …
Ангел удивленно хлопнул ресницами и смущенно потупился. Признаваться, что к нововведениям в языке избранного народа он действительно так и не приспособился, было немного неловко. Но что уж тут поделать, он и итальянский освоил веку к девятнадцатому. Латынь, впрочем, так окончательно и не пропала! А арамейский пропал. И вавилонский тоже, хотя если бы не это, не было бы арамейского... и всех остальных… но все равно жалко… Ангел понял, что начинает расстраиваться все сильнее, и решительно прижался к своему демону ближе. Это помогало им обоим. Должно было помочь.
— Нет, мне неловко, что я… позволил себе увлечься. В прошлый раз. Ты ведь мне не разрешал… Ничего такого. И я не должен был… Это неправильно. Хотя с некудот все так и есть. А еще я не могу запомнить новое название Паннонии39. Постоянно вылетает из головы, — неожиданно невпопад закончил он свою речь и, полностью осознав ее нелепость, попытался зарыться краснеющим лицом Кроули подмышку.
— О господи! — невольно вырвалось у Кроули, когда он крепко прижал ангела к себе обеими руками и поцеловал в макушку, уткнувшись носом в волосы.
Хотя, пожалуй, это было даже: «О, Господи!». Или, если развернуть мысль: «О Господи, как Ты умудрилась создать такое потрясающее существо?.. Возможно, это была часть Твоего Плана, согласно которой я рано или поздно должен мучительно погибнуть от переизбытка восторга и умиления, в наказание за хроническое своеволие». Ангел был… совершенно невозможный. Прекрасный. Один такой, которого Кроули любил всего целиком, вместе с неумением запоминать новые имена и названия, своеобразными отношениями с пространственно-временным континуумом и смущением по самым неожиданным поводам. Безо всего этого он бы уже не был настолько Азирафель, и это было бы совсем не то.
— Венгрия. И Аквинк у них теперь называется Будапешт. Если что, спрашивай меня, я напомню. И на новогреческом могу за тебя писать40, если хочешь, — ответил Кроули на ту часть ангельской трогательной тирады, на которую ответить было проще. В том смысле, что ангела почти наверняка должно успокоить, что Кроули считает совершенно нормальными его взгляды на некудот, бывшую Паннонию и человеческую историю в целом. Даже если ворчит иногда, или даже не иногда. Просто он вообще постоянно ворчит… это обычное дело. А вот про остальное Кроули внезапно задумался и даже немного заволновался. Если Азирафель до сих пор про это не успокоился, то… как бы ему получше объяснить, чтобы все-таки успокоить? А то ведь так и будет переживать! Следующие лет тридцать, как с ним это бывает. — И я тебе все разрешал. То есть, ничего никогда не запрещал, на самом деле… А потом еще и разрешал. Ты меня на руках носил еще в пятьдесят втором, в конце концов! Ты в курсе, что меня вообще никто никогда на руках до тебя не носил?.. Да я бы больше никому и не позволил…
Объяснение выходило какое-то ужасно путаное и невнятное, потому что на самом деле Кроули волновался вовсе не немного. Но он надеялся, что ангел как-нибудь поймет хотя бы общее направление его мысли. Суть которой заключалась в том, что совершенно не нужно спрашивать у Кроули отдельного разрешения трогать его вот так, а потом еще — вот этак. Можно сразу все, и это само собой разумеется. Потому что, если вдуматься, сущностно нет совершенно никакой разницы, особенно между танцами и сексом. А разница в ощущениях — это частности. Гм, очень приятные частности… Но все же довольно странно было бы, например, если бы Кроули тогда, в войну, спрашивал отдельного разрешения на пармскую ветчину и помидоры, а то он раньше ими Азирафеля не кормил. В общем, ангел, по своей привычке, был чересчур тактичным. Очень чересчур. И очень зря.
Азирафель притих рядом с Кроули, выслушивая его сбивчивые слова, а на самом деле — прислушиваясь к неровному стуку его сердца. И вдруг мягко и крепко обнял его сам, обеими руками, перекатываясь с ним на подушках, чтобы нависнуть сверху и приникнуть к его губам в таком поцелуе, на который до сих пор не решался, находясь в своем теле целиком. Потому что не знал, что Кроули ему разрешал. А теперь узнал, потому что демон сказал ему об этом. И волновался, пока говорил, поэтому ангел не мог не попытаться его успокоить. Тем, что понял бы его, даже если бы он ничего не сказал, а только посмотрел. Жаль, что не понял тогда, когда поднимал ее на руки. Не догадался, насколько это было интимно и близко для Кроули, слишком уж сильно наслаждался ощущением, тем, насколько он сам к ней близко.
Это и правда были мелкие неважные частности — как именно выражается близость. И теперь ангела вновь переполнял такой же благоговейный трепет, как тогда, когда он сжимал руки у нее на талии, чтобы не уронить, смотрел на ее зажмуренное лицо снизу вверх и видел вместе с вздымающимися рыжими, как пламя, волосами, невольно распахивающиеся в вышине черные крылья. Сейчас Кроули тоже жмурился, не сразу открыл глаза, когда Азирафель оторвался от его губ. А потом все-таки открыл — и посмотрел на ангела и материальным взглядом тоже. Очень довольным взглядом, улыбаясь, кажется, всем лицом сразу.
— Нет, я не знал. Не понимал. Спасибо, — серьезно поблагодарил Азирафель сразу за все, включая новогреческий, и заулыбался Кроули в ответ с радостным облегчением. Облегчение он ощущал в том числе потому, что разум его наконец-то работал как всегда. Настолько как всегда, что ангел вспомнил, о чем не спросил демона, хотя хотел еще когда тот только зашел в магазин посреди “La Muerte del Angel”. — Я совсем забыл… У нас какой-то праздник? Почему ты вдруг принес еду? Или наоборот, что-то случилось?
Ангел смотрел очень вопросительно, потому что ему было важно понять все, что он еще недопонял. Чтобы больше не обижать Кроули и не обижаться самому.
— Ну-у-у… — протянул Кроули и уставился куда-то в потолок. Потом протяжно вздохнул и нахмурился. Помолчал немного и наконец решительно уставился на Азирафеля и выпалил: — Я… тоже иногда что-нибудь такое про тебя думаю, как ты про святую воду. Например, что тебе из-за ангелов снова будет… как в войну из-за людей. То есть, в Бурскую кампанию… и не совсем из-за людей. В общем, ерунда какая-то вышла.
Азирафель в ответ сделался растроганным до невозможности, и пока Кроули говорил, гладил его пальцами по щеке и волосам. Пытался успокоить, хотя выходило у него — скорее до соплей растрогать. Будто Кроули и без того не был слишком растроганный! И говорить не путано и внятно у него все равно не получалось. Но теперь он хотя бы начал понимать, в чем дело: он попросту боялся Азирафеля расстроить. Или что тот будет продолжать расстраиваться, потому что Кроули не пришло в голову ничего достаточно успокоительного. В общем, он как-то чересчур нервно реагировал, потому что, на самом деле, все еще переживал про то, о чем ангел завел речь. Не был уверен, что Азирафель больше не собирается так… сильно портиться, как после Бурской кампании. И потому же боялся сознаваться, насколько за него боится. Ведь ангел сейчас поймет все его сказанные слова, и еще десяток не сказанных, а чувства попросту увидит, потому что смотрит до сих пор. И ангел смотрел. Как-то совсем немыслимо смотрел, будто пронизывая насквозь всю демонскую душу. Или отсутствие души, каким его Кроули зачем-то привык ощущать, а оно теперь восторженно трепетало в нем и тоже требовало смотреть. В общем, ангел глядел насквозь. А потом сказал то, чего Кроули совсем не ждал, и слова тоже как-то насквозь пробили демонскую голову, так же как все, что ангел делал этим безумным вечером.
— Я ведь поднял меч, Кроули. Я… они нашли козлов отпущения, еще там, тогда. И я поднял меч, потому что тебе было плохо. Чтобы тебя… защитить. И Адама… И потому что они... Я умею им пользоваться по назначению, хоть по мне и не скажешь. Ты же не считаешь, что дело только в Люцифере, правда? Я сказал то, что подумал.
Ангел говорил все это, а у Кроули в ушах звучали его слова, сказанные там, в никогда, куда он, демон, их всех перенес. Всех, вместе с Адамом, который так и не стал Антихристом: «Мы на твоей стороне, против добра или против зла». И Кроули думал, чего бы умного ответить, и никак придумать не мог, в голову лезла всякая ерунда, а еще — не самые приятные воспоминания о посещении Небесной канцелярии. От которых внутри немедля заново вскипала уже почти утихшая злость. Эти тупорылые кретины принимали мягкость Азирафеля за слабость, и даже после Апокалипсиса до них ничего не дошло, и они считали, что могут позволить себе… А его ангел в это время спустился в Ад, так легко и бесстрашно. И ох, с каким бы удовольствием Кроули посмотрел на лицо Михаил, если бы она узнала, кто ее так обидно щелкнул там, в Аду, по носу!
— Я никогда и не сомневался, что умеешь. И можешь, — Кроули невольно ухмыльнулся, еще разок в красках представив вытянувшееся от обалдения лицо архангела. И тут же нахмурился. — Но лучше, чтобы тебе не приходилось, тебе потом от этого хреново… Так что, если вдруг потребуется, я лучше сам Гавриилу голову отверну. И на лбу напишу, что он — мудак. По-новогречески41.
Ангел весело усмехнулся, машинально дотронувшись до букв, все еще мерцавших у него на груди.
— Ты можешь написать, но он все равно читать на человеческих языках не умеет. Разве что для него кто-нибудь прочтет.
— Идиот потому что, — буркнул Кроули, совершенно забыв, как сам постоянно делает вид, что ничего не читает. И, притянув ангела к себе, вжался носом в букву аин. А потом задрал голову вверх, чтобы снова смотреть на Азирафеля, и добавил: — Хорошо, что на тебе его идиотизм не слишком плачевно сказался… — и уставился на ангела пристально и выжидательно, чтобы тот окончательно подтвердил, что собирается быть в порядке.
Азирафель вдруг очень смущенно потупился, совсем как всегда. Очень знакомо, в общем, потупился, от чего Кроули вдруг задумался о совершенно посторонних вещах. О других моментах, когда ангел тоже так смотрел.
— Нет, в целом ты прав, это было очень утомительно. Я потом соображал не лучше, чем в сороковые, и опять полную чепуху нес.
— Вот я за тебя и переволновался, — сообщил Кроули, уже заметно увереннее, чем раньше, а потом еще увереннее притянул Азирафеля к себе, совсем близко, даже ногами обхватил для надежности — и повернул голову, чтобы поймать ангельский взгляд, который тот смущенно отвел. — Пусть они все там на Небесах провалятся в Преисподнюю, а потом вместе всей компанией еще куда-нибудь провалятся… лишь бы с тобой все было хорошо. И ты не проваливался никуда, — сказал он и уткнулся лбом в лоб Азирафеля.
И поймал взгляд ангела, потому что тот перестал прятать глаза и уставился в ответ, чтобы Кроули увидел все, что тот — наверное, по привычке — попытался спрятать. Уставился невозможно, невыносимо, нестерпимо доверчиво.
Так их глаза, взгляды, были совсем близко. В упор. И нельзя было не смотреть, и даже если глаза закрыть, они бы все равно продолжили смотреть сейчас, оба. И для этого зрения, в принципе, не было разницы, как далеко или близко глаза — просто оно как-то… ну, выражало. Насколько Кроули хочет смотреть. И чтобы Азирафель смотрел тоже. На все, совсем на все, и на эту его паранойю идиотскую, которая у него в тысячу девятьсот сорок первом завелась и с тех пор так и не проходила. Потому что и она была про то, как ангел ему нужен. И продолжить смотреть, когда Азирафель отвел взгляд — тоже было о том же самом. Раньше Кроули бы так не сделал, потому что был полным кретином и не замечал ни хрена прямо у себя под носом.
«Лопух ты, а не соблазнитель», — вынес себе Кроули суровый вердикт. Потому что, в самом деле, нужно быть полнейшим лопухом, чтобы не видеть столько времени, как рядом с тобой кто-то прямо-таки напрашивается на то, чтобы ты его соблазнил. Искренне сияя на тебя своим трогательным доверием, так что страшно становится. Делается боязно представлять, что если ты сейчас предложишь ангелу ограбить банк, взломать компьютерную сеть МИ5, поучаствовать в гей-параде или еще какую невероятную хрень, он немного поломается для виду — а потом согласится. Страшно — и притом все время зудит проверить, на что ты в принципе можешь его подбить.
«Офигенный рецепт персонального соблазнения демонов по-ангельски! — с искренним восторгом подумал Кроули, ощущая, как на него накатывает очередной острый приступ умиления. — Покажи, насколько доверяешь — и жди, пока тебя соблазнят. Смущенно потупившись». А Кроули жутко, невыносимо тормозил, раз не понимал, что Азирафель тут демонстративно ждет, пока Кроули ему, воспользовавшись его доверием, подсунет самую невероятную хрень из возможных — то есть, себя самого. И, разумеется, ничего, кроме этого демонстративного ожидания, ангел не предпринимал: а то мало ли, вдруг Кроули не захочет! Не может же Азирафель его заставлять, или, упаси Бог, что-нибудь делать, не убедившись как следует, что Кроули не против. Вон, только что сделал случайно — так успокаивать потом пришлось, что ничего страшного. Дурень тоже. Два дурня.
На этом месте размышлений умиление Кроули достигло каких-то совсем уж галактических масштабов — и ему по этому поводу срочно требовалось что-нибудь сделать, а то невозможно…
— Ангел… если что, я тебе все уже давно разрешил. Совсем все, — признался он вслух в очень важном, немного подумал и добавил: — Только никуда от меня деваться не разрешил. И не разрешу.
Азирафель вдруг растерянно заморгал физическими глазами, все также застенчиво улыбаясь.
— Я и не хочу деваться… Не хотел никогда. Прости, что раньше не дал понять.
— Все ты мне дал, это просто до меня долго доходит… — утешительно сообщил Кроули, что это он тут лопух, а не Азирафель. А потом обнял везде, сразу на всех планах бытия. И поцеловал. Тоже везде, иначе у него бы и не вышло сейчас. Тогда, когда Кроули наконец так ясно, всем собой ощутил, что его ангел и правда не денется никуда. Никогда. И нигде.
____________________
32 Баобабов на самом деле девять видов. И большинство из них растут на Мадагаскаре, шесть видов из девяти — мадагаскарские эндемики. Африке досталось всего два разных баобаба. И еще один каким-то чудом занесло в Австралию. Этот момент Кроули упустил, но ничего страшного: Азирафель все прекрасно помнит.
33 Вот видите! Мы же говорили: Азирафель прекрасно помнит.
34 Арамейский — язык, на котором говорили евреи во времена Христа и до него. От современного иврита отличается довольно сильно, но алфавит у них одинаковый. Разумеется, с точки зрения Кроули имя ангела всегда пишется на арамейском, а не на иврите.
35 Аккадский, если быть занудой, называется ассиро-вавилонским. На нем говорили в Месопотамии до появления арамейского. И писали, как и шумеры, клинописью, так что вырисовывать это на Азирафеле было бы довольно сложно. А как писали на единственном до падения Вавилонской башни человеческом языке — даже легенд не сохранилось. Поэтому можете представить что угодно. Кроме завитушек. Они — в санскрите.
36 Буква аин — единственная в еврейском алфавите, обозначающая гласную. Пишется, в частности, в начале имен на А и Я. А выглядит вот так: ע
37 Некудот — система огласовок в иврите. Поскольку гласных в алфавите нет, к согласным буквам добавляют точки и черточки, обозначающие гласные, чтобы слово читалось правильно. Собственно, слово «некудот» так и переводится — «точки».
38 Огласовки «некудот» появились около X века нашей эры, когда иврит стал совсем сильно отличаться от арамейского произношением. Их придумали, чтобы записать и сохранить точное звучание текста священной книги Танах — для иудеев это очень важно. Тем не менее, удалось не везде. Поэтому, например, для Десяти заповедей существуют два варианта некудот. И никто не знает точно, какой правильный.
39 У авторов есть любимый хэдканон, что Азирафель, который пятьсот с лишним лет не мог запомнить, что Кроули букву в имени поменял, вообще с трудом запоминает новые названия вместо старых. Поэтому от волнения иногда называет Париж по старой памяти, Лютецией. Но в Париже много вкусной еды, так что с ним он как-то справился. А вот то, что Паннония теперь Венгрия — запомнить вообще нереально. Там не только все буквы в названии поменялись, но и из еды кроме паприкаша и пёркёльта толком ничего нет.
40 У греков, как и у евреев, алфавит сохранился тот же самый, с античных времен. И слов с тех пор сохранилось немало. Но вообще-то новогреческий от древнегреческого отличается примерно как русский от древнерусского, или даже сильнее. При этом Азирафель наверняка периодически ненароком сбивается с одного на другой.
41 Если кому вдруг интересно, то запланированная на лбу архангела Гавриила надпись выглядит так: μαλάκα
@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!
-
-
10.09.2019 в 18:22-
-
10.09.2019 в 18:33-
-
10.09.2019 в 18:35-
-
10.09.2019 в 19:02-
-
28.09.2019 в 19:10-
-
28.09.2019 в 20:14У меня голове ,впрочем, произошла деформация под них Por Una Cabeza... возможно, что навсегда о____О
-
-
28.09.2019 в 21:11прекрасная, но, на мой вкус, ту мач надрывная))) Хочется их счастливыми видеть, а не душевно мечущимися. а еще мне очень редка выдает ее рандом)
-
-
28.09.2019 в 21:15-
-
28.09.2019 в 21:26вы танцуете?
-
-
28.09.2019 в 21:29-
-
28.09.2019 в 22:06-
-
28.09.2019 в 22:10-
-
28.09.2019 в 22:58-
-
28.09.2019 в 23:00-
-
26.10.2019 в 22:16-
-
26.10.2019 в 22:23-
-
26.10.2019 в 22:30-
-
26.10.2019 в 22:43-
-
26.10.2019 в 22:46-
-
26.10.2019 в 22:49Да, в конце особенно хорошо)))
-
-
08.11.2019 в 15:24-
-
09.11.2019 в 00:38