Фанфики: сводка

Ваху, у нас сегодня обновилось «Все вокруг любовь».
Можно читать: на дыбре , на АО3 и на фикбуке

Кроме того, на фикбуке можно обрести аж два новеньких порнофика моего авторства
1. «Содом и гоморра» - трэш-юмор с Сандальфоном и мстительным Кроули
2. «Любовь не лечится» - первый кусок проды «На глубине 1000 поцелуев», которая будет выглядеть как серия порнодрабблов

А также я выложил на фикбук драбблы, написанные по заявкам в твиттере

Ну и наконец я не далее как вчера завел себе Патреон, куда можно прийти и поддержать мои творческие начинания, а взамен получить всяких ништяков: читать мои тексты раньше всех, побыть альфа-ридером, приложить свою руку к творческому процессу путем голосований, приобщиться к статьям на все и всячекие темы, которые будут выложены только там, прочее...

Welcome. Приятного чтения.

@темы: чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, Happy Apocalypse!

---

Ахтунг! Аттеншон! Варнинг! Внимание!
Сей достойный блог, собрав все пожитки, переезжает ВОТ СЮДА. Продолжит там функционировать в полном объеме, а здесь - как получится. Фанфики будут выкладываться там и на фикбуке. Сюда буду заходить читать ленту и все такое прочее.

Пишите письма мелким почерком, подписывайтесь туда и на твиттер.

---

Тем временем, ставлю в Твиттере спонтанный эксперимент про донаты. Я считаю, я достаточно произвольный хер с горы, хоть и широко известный в узких кругах. Тыщ лайков и огромной толпы поклонников у меня нету. Вполне прокачу за условного "среднего фикрайтера" для экспериментальных целей =)

Все подробности, как нетрудно догадаться, в Твиттере:

Интересно, а у нас вообще можно так? Сработает? Давайте попробуем?

Вот мой фикбук:https://t.co/88pyqvZHA8
А вот мой Яндекс.кошелек:https://t.co/JyKwjO8LxL

В комментариях к платежу можно указать конкретный(е) текст(ы). Репост приветствуется.#помнитепрописатей https://t.co/J8yDDyxoQJ

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) February 8, 2020

@темы: повадки хомосапиенсов, майндфак

---

The love that follows us sometime is our trouble, which still we thank as love. Act 3

УПД: ВЫ НЕ ПОВЕРИТЕ! Но мы принесли новую главу! И это вся первая часть целиком... Йе!
УПД-2: Второй пошел... Первая глава второй части, первая ее половина...
УПД-3: Вторая половина первой главы, встречайте!


Название: Ангелы, демоны и музы
Канон: Good Omens
Автор:  Crazycoyote,  Cirtaly
Размер: пока что 19 563 слова
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель, Вильям Шекспир, Антонио Вивальди, демон Эрик (другой демон Эрик), Господь (Она же Бог, Она же Мама)
Категория: любовь
Жанр: юмор, романс, драма, исторический фик
Рейтинг: R
Краткое содержание: Подарки сверхъестественных бессмертных существ друг другу иногда бывают очень неожиданными. К тому же обладают рядом удивительных побочных эффектов, вроде влияния на души смертных, человеческую культуру и судьбы цивилизации и мироздания.
Примечание/Предупреждения: Авторы замахнулись на Вильяма нашего Шекспира и им не стыдно. Вильям начинается на "В", а не "У" because of reasons. В тексте наблюдаются минорные расхождения с книжным каноном:

спойлер!

авторы отправили Вивальди в Рай, вместе с Элгаром и Листом, что сериальному канону, впрочем, не противоречит. Авторы трактуют исторических личностей и их биографии как им заблагорассудится. В прошлый раз мы так задолбались писать примечания, что в этом тексте вообще нет никаких примечаний. Зато есть некоторое количество латыни, к которой тоже нет примечаний. Смерти второстепенных персонажей. Занимательная теология. Нелинейное повествование. Постмодернизм. Стихи.

Читать на фикбуке | на АО3

Quam oblationem tu, Deus, in omnibus, quæsumus, benedictam, adscriptam, ratam, rationabilem, acceptabilemque facere digneris…
Canon Missae

Часть первая. Мельпомена и демон

Глава первая, в которой перед ангелом является демон, упоминаются пророки и объясняется смысл упования на Господа

Глава вторая, в которой ангел и демон ходят в театр, на сцене все умирают, а судьба одного драматурга вызывает беспокойство, но не поэтому

Глава третья, в которой демон талантливо соблазняет на благое дело, а поэт, как ему и положено, любит романтику

Глава четвертая, в которой ангелу снова является демон, но на этот раз какой нужно, а также все очень переживают, но старательно этого не показывают

Хотя и ангелы, и демоны могут видеть вещи, скрытые от взгляда обычных людей, не наделенных колдовскими способностями, их восприятие, по понятны причинам, отличается. Ангелы значительно менее чувствительны к эманациям зла, и точно так же демоны менее восприимчивы к сиянию добра. При этом ангелы способны учуять присутствие демона, и увидеть, насколько пропитана пороком душа заядлого грешника, способны тоже. Дело в интенсивности эманации. В тех же случаях, когда это не так явно бросается в глаза, ориентироваться приходится «методом исключения»: полное отсутствие темных эманаций нередко означает нечто очень благое, а то и вовсе святое или освященное. Но не всегда. Возможно, этому конкретному месту или предмету просто очень повезло. Разумеется, подобный аналитический подход к определению освященных предметов, мест и субстанций был чересчур сложным для демона Эрика, который ни разу не потрудился проверить даже то, что разглядеть вполне мог – наличие хоть капли адского влияния в ангеле Азирафеле, близком, на взгляд Эрика, к падению. Кроули, однако, «методом исключения» пользовался постоянно и вполне успешно. Что целых четыре раза за пять с половиной тысяч лет позволило ему избежать неприятных ожогов и целый один раз – совсем уж неприятной безвременной кончины. О последнем эпизоде он Азирафелю на всякий случай никогда не рассказывал.


Лондон, Англия, 1616 год

Азирафель полностью погрузился в знакомые строки. Теперь ведь это была не просто лучшая пьеса, написанная замечательным смертным, теперь это было совместное творение Вильяма и Кроули! Ангел стал играть сам с собой в придуманную им игру и угадывал, какие слова и повороты сюжета Вильяму подсказывал демон. И, может быть, вот это неопрятное пятно чернил оставлено Кроули?.. И, может… Словом, глупый демоненок принес ангелу множество радостных мгновений, на которых так замечательно можно было сосредоточиться, забыв про все на свете, что Азирафель подскочил на месте, когда в дверь снова постучали. Громко и уверенно. И еще крикнули знакомым голосом, который заставил Азирафеля просиять:
— Это я! Открывай! — Кроули явился очень кстати. А дверь, между тем, ангел за своим гостем не запер. Кроули наверняка это увидел и стучал и звал Азирафеля исключительно из природной тактичности. Подумав эту трогательную мысль, ангел заулыбался еще и смущенно.

— Заходи, открыто, — негромко сказал он и взглядом заставил дверь открыться. — Только, Бога ради, не прикасайся к вину на столе, дорогой мой, его тебе нельзя.

Кроули, который успел сделать несколько шагов внутрь, остановился и очень удивленно уставился на бутылку, а потом еще удивленнее — на ангела. Потому что, конечно, увидел, что вино не совсем обычное. Ангельский свет демон тоже видел и порой ворчал на Азирафеля, чтобы тот не сиял так ярко, что рядом с Кроули случалось то и дело… В общем, он явно разглядел в вине то, чего напрочь не увидел растворившийся недавно демон.

— Я что, по-твоему, совсем кретин, это пить?.. — возмущенно поинтересовался демон, ткнув в вино пальцем. А потом наконец заметил пятно на полу и выразил бровями крайнее изумление происходящим. — И кто же, позволь поинтересоваться, был этот совсем кретин? А главное — какого архангела он у тебя дома забыл? — помолчав, с философской задумчивостью поинтересовался Кроули, кивнув на скорбные останки демона.

Азирафель тоже посмотрел на пятно, на рукопись у себя в руках, на Кроули и снова на бутылку. Ему хотелось сказать очень много слов своему демону, которые говорить было нельзя, а в груди у него теснилось слишком много чувств, которые тоже лучше было не вываливать на Кроули прямо сейчас. Но выразить хоть что-то следовало, иначе делалось очень трудно потом, это Азирафель уже про себя выяснил. Решив, что для начала можно просто ответить на вопрос, ангел осторожно положил книгу на стол подальше от тарелки и поднялся со своего места. Все-таки наличие в одном помещении освященного вина и друга-демона изрядно нервировало.

— Кажется, собирался соблазнять. На Падение к вам, туда. И он не представился, — осторожно подбирая слова, ответил он Кроули, старательно отводя от него взгляд. Взял со стола бутылку и в задумчивости замер с ней в руках, глядя на пятно на табурете. Хотелось избавиться и от табурета, и от пятна, но выбрать, куда их вычудесить, у Азирафеля получилось еще хуже, чем выбрать, какие выражать чувства и какие говорить слова.

— Что-что он собирался?.. — спросил Кроули и от изумления аж очки снял, впившись взглядом в Азирафеля, и тот потупился, ощущая, как начинают краснеть щеки непонятно почему. — Тебя?! Феерический кретин! Занебесный просто! Хотел бы я знать, как ему это в принципе в его тупую голову пришло… И зачем ты его в принципе в дом пустил!

Теперь Кроули уставился на пятно от демона очень возмущенно, щелкнул пальцами — и оно исчезло. Вместе с табуретом. Азирафель с облегчением вздохнул. Одной проблемой стало меньше.

— Видеть его не желаю, даже в таком виде. И стул его дурацкий тоже, — продолжил ругаться он и, щелкнув пальцами еще раз, сотворил себе резное кресло, в которое уселся с демонстративным недовольством. — Даже стул нормальный создать не в состоянии! Кретин!

— Спасибо, милый. Не мог придумать, куда все это отправить, — искренне поблагодарил Азирафель, заулыбавшись на возмущение демона. И вложил в это спасибо не только избавление от останков глупого выходца из Ада, но и все остальное, включая пьесу. Так что, возможно, улыбнулся Азирафель чрезмерно сияюще, но зато ему сразу полегчало: часть чувств оказалась высказана, и стало можно вести себя более непринужденно. Невзирая даже на то, что Кроули снова уставился на него с очень удивленным видом. Ангел кивнул на стол, где все еще оставался ростбиф и пудинг. — Угощайся, это я сам приготовил. Вроде, ничего получилось, — и направился в погреб, добавив со смущенной улыбкой:
— Принесу что-нибудь что мы сможем оба пить. Вернусь через минуту и все расскажу.

Оказавшись в погребе, Азирафель схватил ближайшую бутылку сухого вина, совершенно не освященного, и мгновенно перенесся обратно. Кроули сидел в кресле в какой-то невообразимой позе, закинув одну ногу на подлокотник, и задумчиво жевал ростбиф. А Азирафелю и правда не терпелось поделиться с ним удивительным происшествием. Поэтому, появившись снова возле стола и поставив на него бутылку, ангел взволнованно выпалил первое, что пришло ему в голову:
— Представляешь, он сказал, я в Аду смогу читать сожженные книги! Хотя я сомневаюсь, что он сам умеет читать, — и, упав обратно на свой стул, с удовольствием уставился на Кроули и добавил, решив освободить еще одну часть своих эмоций: — Я очень рад, что ты пришел.

— Хороший ростбиф, — сообщил демон после паузы, все с таким же задумчивым видом, только глядя теперь не в стену, а на Азирафеля. — А в Аду никаких книг нет, кроме бухгалтерских… и в них лучше не заглядывать. Не всякий в состоянии пережить этот ужас. Так зачем ты его сюда вообще пустил? — на последнем вопросе тон у Кроули снова сделался из задумчивого возмущенным.

— Чтобы узнать, зачем он пришел, разумеется, — ответил Азирафель, постаравшись говорить рассудительно. — Какие у него планы, откуда они взялись и сколько демонов в них вовлечено.

Он разлил вино по бокалам и положил себе на тарелку порцию пудинга. Вообще-то это был не совсем пудинг, Азирафель позволил себе доработать этот чересчур простой рецепт, который выглядел как обычная овсяная каша с черносливом. Немного скучноватая еда, которая, по мнению Азирафеля, вовсе не соответствовала собственному названию. В печали по умершему поэту, в которой находился ангел, ему требовался, во-первых, настоящий десерт, сладкий и вкусный. Во-вторых, достаточно сложный для приготовления, чтобы отвлечься. Так что у ангела получился воздушный сливовый пирог с орехами в меду. Посмотрев на свою тарелку, а потом на Кроули с ростбифом, Азирафель выделил пудинга и ему и подвинул к нему вторую тарелку. Раз тот даже решил поесть, пусть уж ест и десерт. Тот был вкусный, вполне симпатично оформленный, а неожиданная возможность накормить демона, как оказалось, помогала выразить чувства не меньше, чем ласковые слова.

— Отменно кретинские у него были планы, со всей очевидностью, — пробурчал Кроули в ответ, наморщив нос, схватил бокал и сделал пару глотков, а потом со вздохом придвинул к себе пудинг. — В аду, конечно, в принципе с умственной одаренностью проблемы, но это был прямо выдающийся экземпляр. Он случайно себе глаз ножом не выколол при попытке приобщиться к ростбифу?.. Перед тем, как торжественно самоубиться об вино. Можно было, конечно, выколоть и оба, он все равно их по прямому назначению не использовал. Удивительно, как он при этом смог выяснить, что ты — ангел, раз обычное вино от освященного отличить не в состоянии…

Судя по этой тираде, заканчивать возмущаться Кроули не собирался, просто сделал небольшой перерыв на ростбиф. Зато пить ему возмущение совершенно не мешало, так что бокал он успел к этому моменту уже уполовинить.

— Нет, не выколол, но пытался покалечиться о мою амфору, — Азирафель показал ложкой на подарок от еще одного замечательного драматурга, что украшал прихожую. Его смерть ангелу тоже пришлось пару лет заедать оливками и персиками на Сицилии. Потом ангел кивнул на скатерть. — И удушиться салфеткой. Но все обошлось, он успел поведать самое главное.

— Странно, что он вообще до тебя дошел, а не развоплотился по дороге, — немедля прокомментировал Кроули.

Ангел с сочувствием оглядел своего демона. Тот так беспокоился за него, что не мог перестать ворчать и возмущаться, и от этого уже Азирафелю было не по себе. Хотелось срочно его успокоить, чтобы Кроули ворчал как обычно: на ангела и его монологи про добро.

— Кроули… Пожалуйста, не волнуйся. Мне ничего не грозило. Зато грозило тебе, и я должен был все выяснить, — сказал он, стараясь звучать все так же рассудительно, а не сочувственно и не переживающе, чтобы Кроули не начал еще сильнее волноваться.

— Я и не волнуюсь. С чего ты взял, что я волнуюсь? Вот еще не хватало, из-за всяких кретинов волноваться! — проворчал тот в ответ, допив все вино в бокале, и принялся очень сосредоточенно жевать пирог. — И ты не волнуйся. Пудинг тоже хороший.

— Тебе стоит поставить какие-нибудь защитные заклинания. Этот… демон, видимо, посчитал, что это ты пытаешься меня соблазнить и решил, что сможет тебя опередить. Он видел нас вместе рядом с театром, судя по тому, что он рассказал.

— А что он рассказал?.. — немедленно заинтересовался Кроули, подняв бровь, а ангел старательно опустил взор на пирог, чтобы не отвечать на вопрос немедленно. Хорошо, что Кроули тут же ворчливо добавил: — Удивительно, как он вообще возле театра оказался, его должно было при одном виде чего-то настолько интеллектуального укачивать. Впрочем, от тебя его тоже не укачало, странным образом…

Азирафель решил потщательнее прожевать свой кусок пирога, чтобы придумать ответ. Рассказывать, что глупый демон решил, будто Кроули совращает ангела Макбетом, было бы неразумно — Кроули расстроился бы еще больше и возможно догадался бы, что Азирафелю стало известно об его тайном подарке. Если бы Кроули хотел, чтобы Азирафель узнал об его авторстве, он бы ему сообщил лично. А значит, незачем об этом и упоминать. Можно просто отдариться в ответ, так же тайно! Ангел задумчиво улыбнулся. Это была отличная и очень воодушевляющая идея. Так можно будет выразить вообще все чувства, которые у него появились из-за подарка Кроули. Всю благодарность и всю привязанность к нему. Это было бы правильно и хорошо. Сейчас же следовало сказать чистую правду, просто не всю целиком. И Азирафель ее сказал:
— Я его не утомил, потому что я с ним не разговаривал, а только слушал. Что касается его рассказа… А то ты не знаешь, как выражаются твои коллеги! — он взмахнул ножом, измазанным в пироге. А Кроули состроил физиономию, которая, по всему, должна была означать что-то вроде «прекрасно знаю и мне это порядком надоело еще тысячи три лет тому назад». — Ничего конкретного он не поведал. Надавал кучу обещаний, а в конце вдруг выдал, что его «коллеги, которые досаждают мне» в Аду меня не побеспокоят. И этим коллегой оказался ты. Тут он решил выпить вина, но я успел уточнить, делился ли он своими мыслями про тебя с кем-то еще. А то мало ли… вдруг у него были более умные товарищи.

— Ну уж нет, ты от меня даже в Аду не отвяжешься, чего бы там всякие кретины не несли, — буркнул Кроули и воткнул нож в остатки пудинга. — Досаждать тебе — слишком приятное развлечение, чтобы от него так просто отказываться.

Тут Азирафель снова начал волноваться за Кроули, несмотря на его очень приятное признание, да так сильно, что, будучи не в силах скрывать эти чувства, умоляюще уставился на него.

— Если бы он кому-нибудь из твоего начальства рассказал, что тогда? Они бы тебя пытали! Или еще что-нибудь… Или вовсе уничтожили! Кроули, это нельзя так оставлять, все очень серьезно. Прошу, сделай так, чтобы демоны не видели нас вместе. Ты можешь, у тебя хватит умений.

Кроули очень выразительно вздохнул, посмотрев на потолок. Потом на бутылку. Потом долил из нее себе полный бокал. Потом еще раз выразительно вздохнул и сделал глоток. А потом сказал:
— Ладно, — и зачем-то задумчиво уставился на недоеденный пудинг.

— Спасибо, друг мой, — прочувствованно сказал Азирафель и, помолчав, решился все же окольным путем поблагодарить его за пьесу. Так было можно, ангел ведь и правда вспоминал сегодня покойного друга. — Знаешь, я… скучаю по Вильяму. С тех пор, как отнес его наверх. И перечитываю некоторые его вещи. Ты не видел «Макбета», а там превосходная сцена угрызений совести. Тебе бы понравилась. Мне понравилась, во всяком случае. Лучшее, что я вообще видел на сцене.

В ответ на его слова Кроули сперва открыл рот, но тут же закрыл и снова уставился на пудинг. И только после этого сказал:
— О, видимо, ты его очень хорошо благословил, — а потом наконец перестал созерцать пирог, посмотрел на Азирафеля и с нарочитой небрежностью поинтересовался: — Так что, у него все-таки вышло написать трагедию, как ты хотел?..

— Абсолютно! И даже лучше, — с энтузиазмом продолжил Азирафель хвалить Кроули. Не так уж часто ему это удавалось, не нарвавшись на ответное ворчание, что «вовсе он не волнуется», или «не милый», или вообще «я тебе не расскажу, как я решил твое дело с подлым убийством, даже если ты втайне считаешь, что это было восхитительно». Так что Азирафель решил ловить момент и рассказать все хорошее, что подумал о работе Кроули: — Не представляю, как Вильяму пришла в голову идея про ходящий лес. Это же изумительное решение! Вряд ли к этому имеет отношение мое благословение. Думаю, он просто был гений, вот и все. И какая свежая мысль про двух злодеев, которые действуют заодно! И красивейшее, умнейшее воплощение. Муж и жена — это прекрасно, идеально. Я еще думал про двух братьев, но нет, для баланса сил супруги и правда лучший вариант.

Демон выслушал его с совершенно непроницаемым лицом, изредка отпивая из бокала, а потом невозмутимо сообщил, продолжая старательно делать вид, что он не в курсе содержания пьесы:
— Ну, идея с мужем и женой довольно логичная — им будет нечего делить. Иначе сообщники поубивали бы друг друга еще в первом акте, раз уж они и впрямь ровно такие злодеи, как тебе хотелось. А что ходящий лес?.. — поинтересовался он все с той же невозмутимостью, подняв бровь.

Азирафель поспешно сунул в рот остатки пирога, чтобы не начать умиляться прямо Кроули в лицо его деланой невозмутимости. Мало ли что он может подумать! Кроули все же странно реагировал на явные проявления симпатии. Решил бы еще, чего доброго, что тот тупой демон как-то на Азирафеля повлиял. А так он, может, просто подумает, что ангелу очень нравится пудинг. Прожевав пирог и справившись с непослушным лицом, Азирафель прогнал чересчур умиленное выражение и ответил на вопрос:
— Там было пророчество, важное для сюжета. Что главный злодей будет повержен, когда лес пойдет. Пешком.

— А-а-а, — протянул Кроули, продолжая старательно сохранять невозмутимый вид. У него неплохо выходило, намного лучше, чем у Азирафеля. — Звучит достаточно абсурдно для пророчества. В самый раз.

Азирафель в очередной раз восхитился тем, как хорошо Кроули держит лицо, но это уж точно хвалить было нельзя. Поэтому он обошелся нейтральным:
— Я так и думал, что тебе понравится, — сделав глоток из бокала, Азирафель с печалью добавил: — Но все остальное, наверное, нет. «Макбет» вообще не смешной, ни капельки. Хочешь, подкину идею Бёрбеджу поставить «Двенадцатую ночь»? — закончил он неожиданно для самого себя очень заботливым тоном. Вообще-то ему и правда хотелось... И «Двенадцатая ночь» — совершенно точно комедия, туда можно притащиться с Кроули и не переживать, что тому будет скучно.

Не дождавшись ответа, потому что был уверен, что Кроули наотрез откажется, Азирафель подскочил с места к полке с рукописями Шекспира, взял одну, с зеленым переплетом, и принес ее к столу:
— Я совсем забыл! Вообще-то мне эту Вильям для тебя подписал. Я его попросил, — и он смущенно отвел глаза, протянув ему книгу. — Несколько лет назад, он уже в Страдфорд уехал насовсем. Да, я помню, что ты не читаешь. Но сувениры на память ты, вроде, любишь… Это как раз он.

В книгу было переплетено несколько комедий Шекспира, которые Азирафель и сам любил, пусть и не так как трагедии. Та же «Двенадцатая ночь», «Сон в летнюю ночь», «Много шума из ничего». Вильям подписал ее «любителю комедий на добрую память». Демон взглянул на ангела, а потом уставился на томик у него в руках. И сейчас выглядел едва ли не более удивленным, чем когда только пришел и заметил пятно от демона.

— Ну, если сувенир — то ладно, — после долгой, очень долгой паузы проворчал Кроули и взял у ангела книгу. Рассеянно пролистал страницы, ловкими уверенными движениями, с головой выдававшими, насколько он врет, что «ничего не читает», и отложил на стол, пожав плечами. — «Много шума из ничего» смешнее, чем «Двенадцатая ночь», пожалуй, — все еще ворчливо сказал он. Разумеется, не согласившись прямо на предложение ангела. Но почти согласившись! Уж не отказался, совершенно точно.

Азирафель в ответ улыбнулся и сам подлил Кроули в бокал вина, раз уж тот все равно рядом стоял. И обрадовался, что вот так невзначай нашел повод приблизиться к Кроули, чтобы тот не наворчал на него. В человеческой форме Кроули избегал прикосновений, в отличие от змеиной. Ангел мимоходом пожалел, что у демона сейчас нет повода стать змеей ненадолго. Если бы был, его можно было обнять. Кроули бы сам потребовал себя обнимать, и ангелу бы стало намного легче выразить все, что он чувствовал и думал.

— Я посмотрю, что можно сделать, — пообещал он. И в эти слова снова вложил больше смысла, так же, как и в недавнее «спасибо». Чтобы сделать Кроули столь же значимый подарок, следует лучше изучить, что демон любит и что ему нравится. Чтобы не получилось, как с комедией только что, не совсем складно — ангел взял и предложил не ту, не самую любимую его пьесу. С подарком так промахнуться нельзя.

Окончательно утешившись и смирив чувства в сердце, Азирафель вернулся на свое место. У него еще оставался пудинг, Кроули, похоже, никуда не собирался уходить, и все это вместе делало вечер совершенно изумительным.

Часть вторая. Эвтерпа и ангел

Глава первая, в которой ангел возвещает «добрый вечер», а священник совершает удивительные теологические открытия

Люди за всю свою историю создали множество теорий о собственной свободной воле. Самая причудливая гласит, что свободная воля была дарована им Создателем, чтобы они могли участвовать в великой борьбе Добра и Зла в качестве своего рода игровых фишек для ангелов и демонов. Но если бы они проработали эту идею тщательней, они бы обнаружили, что абсолютно все создания обладают, в том или ином виде, свободной волей, и притом свободная воля всех созданий ограничена. Каждое из Моих творений несет в себе огромный потенциал, и всегда находится нечто, мешающее реализовать его целиком. Желудь может вырасти в дуб, который будет смотреть на мир столетиями, но если он закатится в начале своей жизни под камень, или же его закатают в асфальт, будущему дубу придется выбирать, хочет он пробиваться насквозь и крошить твердую землю, или предпочтет сгнить и не жить вовсе.

Так и человек, родившись от природы слабым здоровьем в те времена, когда никто еще не успел придумать ингаляторы и дезинфекцию, может выбрать, на что потратить свою жизнь, с учетом этих ограничений. Сдаться и остаться слабым и беспомощным до конца своих дней, прожить жизнь среди врачей и пиявок — и так и не увидеть почти никаких чудес Творения. Или бросить вызов асфальту, в который его закатала судьба — так, что ни один ангел не сможет сказать точно, попадет он после смерти на Небеса, или нет. Потому как, если уж ты вступил в борьбу со своей телесной немощью, неизбежно будешь противиться и прочим ограничениям, попадающимся на твоем пути — любым правилам, законам и принципам.

Зато, даже попав в Ад, будешь помнить, как выбрал путь настоящей жизни, а не медленного бесконечного умирания. И, может быть, далеко не каждый ангел, но, как минимум, один из них, одобрит тебя и скажет, что ты поступил верно.


Италия, Мантуя, 1717 год

Это был обычный, совершенно ничем не примечательный день ранней осени. На Мантую опускался вечер, и от реки ощутимо тянуло прохладой, но солнце еще оставалось благодатно, по-летнему теплым. Оттого в золотисто-розовом прямоугольнике закатного света, заливавшего пол комнаты, вовсе не было зябко. Он радовался этому теплу, этому свету и обыденной привычности вечера, и апельсиновому дереву с созревающими оранжевыми плодами, заглядывающему в окно. Наверное, он никогда не был достаточно хорошим священником, а уж монаха из него и вовсе не вышло бы: слишком уж много внимания уделял мирскому. Даже сейчас, во время вечерней молитвы, смотрел на деревья, на пылинки, кружащиеся в розовых лучах, а вовсе не на маленький алтарь со статуэтками Богоматери и святого Антония Падуанского, стоящий в углу комнаты. Чтобы создать хотя бы видимость приличия — непонятно, перед кем, видно, просто по привычке — он принялся смотреть на небо и плывущие по нему облака.

— …et ne nos inducas in tentationem, — продолжил он молитву со строки, очень подходящей моменту. Это, на деле, было совсем нетрудно: он помнил слова прекрасно, всегда. Мог бы читать и глазеть за окно. Куда труднее было сосредоточиться на смысле, не читать бездумно, осознавать и сердцем ощущать значение слов. Вот это всегда было непросто, но в том ведь и заключалась суть обращения к Господу, — sed libera nos a malo. Amen.

Торопливо перекрестившись, он снова взглянул на небо, где одно из розовых облаков сейчас удивительно походило на мифического зверя единорога. А другое — на ангела, трубящего в горн. Очень удачно, поскольку думать об ангелах во время молитвы пристало куда больше, чем об единорогах. Тем более что дальше он обирался читать как раз “Angelus”. «Опирайся хотя бы на внешние обстоятельства, если не в силах опереться на себя», — строго сказал он себе то, что говорил великое множество раз. Опора из него самого выходила на редкость дурная, слабая и телом, и духом, оттого он и не годился на роль пастыря агнец Божиих, не мог достойно исполнить своего долга перед Господом и людьми: его и на себя самого-то не хватало, что уж говорить о других.

— Angelus Domini nuntiavit… — начал он, снова пытаясь сосредоточиться на смысле, думая о благой вести, которую приносили ангелы Господни людям.

— Bonum vesperum, pater Antonius, — вдруг услышал он чей-то дружелюбный голос со стороны алтаря, прозвучавший словно продолжение фразы в молитве, и удивленно распахнул глаза, уставившись почему-то на Богоматерь, хотя голос был, вроде бы, мужской, и не решаясь ни ответить на приветствие, ни продолжить молитву. А голос же продолжал, все так же на латыни:
— Я здесь, чуть правее от вас. Здравствуйте, — он обернулся вправо и увидел совсем близко полупрозрачный светящийся силуэт мужчины с крыльями. Удивленно распахнув теперь еще и рот, потеряв дар речи, он просто смотрел на это чудо. И пытался слушать слова, которые оно говорило. Ангел Господень застенчиво улыбался и говорил очень вежливо: — Вы же не против вести беседу на этом языке? Мне очень неловко, но я все еще не изучил новое наречие народа Рима достаточно, чтобы изложить мое дело… То есть, народа Италии, конечно же, простите.

— Господи, за что мне такое Откровение?.. — спросил он дрожащим голосом, ощущая, как начинают катиться слезы. Было возмутительно невежливо не ответить на любезную тираду ангела Господнего, но справиться со своими чувствами он пока не мог.
Ангел немедленно перестал просвечивать и стал выглядеть еще более смущенным и взволнованным.

— О, вам, конечно же, следует знать, милый отец Антоний. У меня к вам дело более личного характера. Господь, разумеется, знает, зачем я явился, и ни в коем случае не возражает, но задавать этот вопрос вам следует мне. Я отвечу на него непременно, и на все вопросы, на какие будет в моих силах.

Антонио даже плакать перестал и часто заморгал от удивления. Нахмурился, сперва решив, что, возможно, недостаточно хорошо разобрал латынь. Даже представить было невозможно, какие у ангелов Господних могут быть личные дела на бренной земле, и уж тем более — зачем им для этих дел может понадобиться грешный раб Божий, не способный даже вечернюю молитву прочитать в должном сосредоточении и благоговении. Не говоря уж о том, чтобы мессу отслужить… мессы он за свою жизнь не отслужил толком ни одной. Слишком уж оказался слаб, чтобы вынести это испытание со своим здоровьем. За что ему такое высшее благословение?! Ангел снизошел к нему и поверяет личные дела! Не чистому душой монаху, а ему, недостойному!

— Чем… Как… О, матерь Божья! Я готов внимать любому звуку, — с трудом подобрав слова, ответил он, поняв, что ни единого вопроса, который достойно было бы озвучить ангелу, в голову ему не идет. А сказать нечто глупое или, не приведи Господь, кощунственное, он никогда не посмел бы. Поэтому он просто уставился на ангела во все глаза, торопливо вытирая пальцами все еще влажные от слез щеки. Сердце стучало часто-часто, и дыхание сбивалось от волнения, но он отчего-то совсем не боялся, что ему сейчас станет плохо. Как можно бояться, когда в твоей комнате стоит ангел?!

— О, Боже Всемогущий, я же совершенно не подумал! У вас астма, вам нельзя волноваться! Какой же я болван! Простите, если сможете, — вдруг с отчетливым раскаянием принялся восклицать ангел, а у Антонио перед глазами забегали мурашки, так что их пришлось закрыть. Иногда такое случалось — особенно часто на мессах, когда он еще безуспешно пытался их служить. После обычно следовал обморок. Но это было ничего, поскольку он и так уже стоял на коленях: с них падать, если что, недалеко. И подниматься Антонио вовсе не собирался! Не перед ангелом Небесным решаться на такую дерзость!

Решительно распахнув глаза, Антонио увидел перед собой светящееся состраданием лицо ангела и почувствовал очень живое теплое прикосновение. Удивительно! Антонио никогда не задумывался даже, как это ощущается, когда тебя касается ангел. А оказывается, прямо как человек. Очень заботливый внимательный человек. Тут ангел зачем-то тоже опустился на колени, а еще — положил обе руки ему на плечи и, пристально заглянув Антонио в глаза, сказал очень мягко:
— Дышите глубже, отец Антоний. Все хорошо, — и он тут же ощутил, как сердце успокаивается, а дышать во всю силу и впрямь становится можно. И вздохнул, собираясь выпалить, как он благодарен, но ангел его перебил: — Подождите пока благодарить и простите, если что, за ложную надежду. Исцелить вас полностью не в моих силах, мне жаль. Вам сейчас нужно передохнуть. Присядете в кресло? Вы собирались ужинать?

— Да какой ужин! Какой может быть ужин, когда?.. Нет-нет! Только на коленях! — сбивчиво заговорил Антонио, приходя практически в отчаяние от того, что дыхание теперь позволяло ему говорить все что угодно, а разум по-прежнему не мог породить ни единой внятной мысли.
Ангел растерянно захлопал глазами и с печальным вздохом погладил его по голове, пробормотав слова благословения, от чего Антонио пришел в окончательный восторг, куда больше похожий на экстаз.

— Ладно, можем обсудить все прямо здесь, — смиренно согласился ангел. — Только сядьте поудобнее, Господа ради. Незачем претерпевать неудобства. Не в данном случае.
Ангел первым устроился на полу в более непринужденной позе, и Антонио обнаружил, что сидит на мягкой подушке — и ровно на такой же сидит ангел.

— И съешьте что-нибудь, я настаиваю. Как ваш временный целитель, — это ангел сказал твердо и уверенно, почти без обычной мягкости. А к концу его фразы Антонио обнаружил у себя в руке очищенный апельсин.

Он уставился на это очередное, совсем маленькое, но все же настоящее чудо, вдруг оглянулся на апельсиновое дерево за окном, которое его так неуместно отвлекало во время молитвы, а потом совсем неожиданно подумал, что апельсин поразительно похож на закатное солнце, уходящее за край земли. И что если уж ангел небесный не чурается кормить его апельсинами, спустившись по важному делу, то, может, не стоит так уж сокрушаться о своей привязанности к бренному?.. Это была восхитительно неожиданная мысль, будто вечерний розовый луч вдруг проник не только в комнату, но и в душу Антонио, озарив собой темное, серое и изрядно запыленное ее пространство. Он ощущал так себя внутри уже неделю кряду, ничего не писал и почти никуда не выходил из дому, который, как ему начинало казаться, от одного его уныния тоже скоро начнет зарастать пылью, невзирая на все старания его экономки. И вот ему явился ангел… «За что такая радость, Господи?..» — снова мысленно воззвал Антонио, неожиданно для самого себя, на латыни. И зачем-то еще раз уставился на апельсиновое дерево, но тут же резко обернулся на своего чудесного гостя.

— Только если вы разделите трапезу со мной! — выпалил он, наконец вернув себе способность к связной речи. Ему опять стало совестно, но уже за другое. Он теперь думал о том, что Авраам, увидев посланников Божиих, первым делом предложил им кров и отдых, а его — наоборот, ангел апельсинами кормит. — Не откажитесь от скромной трапезы! — продолжил он, еще увереннее. Хотя, по правде, не такая уж она была и скромная: ему в нынешнем положении доходы вполне позволяли… Да о какой же бренной ерунде он опять думает! Что же за напасть?..

Антонио резко поднялся, не дожидаясь ответа. Теперь у него был достойный повод вскочить на ноги и захлопотать о том, что гостя нужно усадить, и вовсе не на пол. И, действительно, накормить! Ужин ждал его в соседней комнате, но он, стремительно метнувшись за дверь, принес его сюда, торопливо составив все на поднос. Ни к чему видеть слугам, что к нему кто-то явился! Начнут задавать вопросы, ничему не поверят, надумают Господь весть чего.
Ангел, покуда Антонио бегал туда-сюда, тоже поднялся и теперь с некоторой растерянностью на лице наблюдал за ним, замерев посреди комнаты. Подумав еще немного, Антонио снова убежал за дверь, теперь уже за креслом. Сердобольный ангел зря беспокоился: чувствовал он себя сейчас, после его чудодейственной помощи, просто прекрасно. Мог бы не только кресло, но и клавесин сюда притащить! Но это уж точно было лишнее…

Схватившись за кресло, Антонио на мгновение замер. Ему вдруг пришли на ум страшные истории о ведьмах, которые ему приходилось читать, покуда он учился. Протоколы допросов Святой Инквизиции и множество завиральных сплетен. Некоторые ведьмы утверждали, что к ним являлся ангел Господень и обещал выполнить любые желания, а еще — вылечить их болезни. Они были очень, очень похожи на ангелов, те подозрительные духи, что приводили ведьм и колдунов на костер. Между тем, этот ангел гораздо меньше походил на ангела, чем любой из тех демонов. И он сознался в своем бессилии перед врожденным недугом — ну конечно же, Сын Божий не может идти против замысла Господа и не способен исцелить его астму, которая, по всему, дана Антонио свыше, как испытание, которое он должен вынести достойно. Так же, как и демон не мог бы. Но гость из Преисподней наверняка солгал бы об этом, чтобы добиться своей цели. И не стал бы предлагать апельсин уж точно, будь он врун. Поскольку у человека, любого человека, при взгляде на сей фрукт немедля возникали воспоминания о яблоке, том самом яблоке.

Настоящий ангел, вот кто ждал Антонио в спальне сейчас! Никакой не искушающий дух. Антонио с восхищением заулыбался, еще раз вознес хвалу Господу за чудо, которое было явлено ему так внезапно — и через минуту уже втащил в комнату кресло. Ангел удивленно вытаращился на него — видимо, оно показалось ему слишком тяжелым для нездорового человека — но ничего не сказал, до тех пор, пока оба не устроились за столиком у окна. Теперь заходящее солнце рисовало на полу длинный светлый прямоугольник, и тени от их силуэтов тоже были вытянутыми, отчего казались ненастоящими, хотя крылья были только у одной.

— Думаю, нам обоим будет удобнее общаться по именам, а не титулам и званиям. Меня зовут Азирафель. Раз уж я явился в настоящей форме, имя вам тоже назову настоящее, — снова начал ангел говорить вещи неожиданные и удивительные. И выглядел при этом так же смущенно, как при своем появлении.

Антонио с благоговением внимал его словам, несколько раз повторив про себя изумительно красивое небесное имя.

— Вы не задаете вопросов, но один я все же увидел у вас на лице, и отвечу на него, — мягко продолжил ангел… Азирафель. Все же творилось нечто невероятное! Ангел Небесный не только явился, но и разговаривает так обходительно, будто с равным общается! Антонио продолжала удивлять каждая секунда происходящего.

— Благодарю, — сумел полушепотом выговорить он, потому что слова снова давались с трудом, от изумления и восхищения происходящим.

— У ангелов, конечно же, есть дела на Земле, — сказал ангел Азирафель, наливая себе и Антонио в чаши вина. — Мы ведь должны заботиться о душах живых людей, а они находятся здесь. Хотя мое дело и не касается души живого человека… У меня есть друг, здесь, на Земле. Лучший и, в общем-то, единственный. Я бы хотел сделать для него подарок. Такой, который мог бы его по-настоящему порадовать. Поэтому мне и нужна ваша помощь. Сам я его сделать не могу, поскольку только люди наделены Господом даром создавать новое, а это должно быть нечто новое.

«Невозможно столько удивляться!» — подумал Антонио, уставившись на своего поразительного гостя во все глаза. Он замер весь — и снаружи, и внутри себя, осознавая сказанное. И даже не сразу спохватился, что снова ведет себя недостаточно гостеприимно и ангел Азирафель за него вино разливает. Но, опомнившись, немедля принялся накладывать тому на тарелку еды. Все же скромная трапеза Антонио была и впрямь неплоха: утка со сливами и травами, свежие овощи и сыр — и все это он щедро готов был разделить с гостем. А кроме того, еще персики и гранаты. Он старательно угостил ангела всем, и лишь удовлетворившись наконец степенью гостеприимства, спросил:
— Вы хотели бы… чтобы я написал музыку… для ангела?.. — и снова замер, не веря до конца теперь уже своим собственным словам. Однако ангел Азирафель выразился достаточно ясно: его друг был здесь, среди живых, и притом не был смертной душой. Кем же еще он мог оказаться?


Семь, или же восемь, смертных грехов названы так, поскольку способны, по представлению людей, безвозвратно исказить в них Божественную природу. И это, в отличие от многих других человеческих представлений о Божественном, чистая правда. Однако существует один незаметный, но крайне важный нюанс, понять который верно способны, пожалуй, лишь некоторые врачи, не понаслышке знающие разницу между теоретической медициной и медициной практической. Им хорошо известно, что, невзирая ни на какие исследования, для одно человека таблетки будут послушно работать, тогда как на другом – ни в какую не станут, невзирая на многажды доказанный эффект. Впрочем, они могут вдруг начать, если пациент придет в нужное настроение, или Луна окажется в знаке Девы – чего никакие исследования никогда не смогут отразить.

Со смертными грехами дело обстоит сходным образом: не всякий раз они становятся не то что смертными, а даже грехами. Поскольку для этого требуется уничтожить цель и смысл жизни человека, а цели и смыслы у всех людей разные. Так что для одного человека лишнее съеденное пирожное может стать первым роковым шагом по дороге в Ад, а другому не причинит вреда и целый кондитерский магазин.

Композитор Антонио Вивальди, пытаясь корить себя за небрежную молитву, обращенную к потолку, к большому сожалению, впадал в тот единственный из семи грехов, который мог его разрушить. Ибо уныние являлось полной противоположностью тому, для чего он был создан таким непослушным и таким рыжим. Ангел Азирафель не был награжден никакой наградой Небесной канцелярии за спасение этой души, поскольку был создан, чтобы вытаскивать души из уныния, вовсе не прилагая к этому усилий. А на Небесах медали, помимо выслуги лет, выдавались лишь за поистине выдающиеся и напряженные усилия. Которых ангел Азирафель никогда ни к чему не прилагал вплоть до самого Апокалипсиса, поскольку категорически не был для них создан. А он всегда стремился, по мере собственных возможностей, следовать Моему Замыслу.


Когда Азирафель решил изложить свою просьбу без обиняков и в своей истинной форме, он искренне считал, что просто идет более легким путем. Этот смертный был священником, с ним можно было разговаривать напрямую, и латынь он замечательно понимал. И ангел как-то совсем не подумал. Сперва — о том, что бедный отец Антоний не совсем здоров и ему нельзя волноваться. А потом, посмотрев, как тот накладывает на тарелку ангела столько еды, что ее хватило бы на пару плотных ужинов — понял, что не предусмотрел и того, насколько сильно смертные ценят явление высших сил. Особенно такие смертные, как отец Антоний. Он обладал замечательной чистой душой. С ней многое оставалось неясно из-за чрезмерной артистической чуткости, как и с душой покойного Вильяма, но смотреть на нее без удовольствия было невозможно.

На вопрос этой души, который отец Антоний все же сумел задать вслух, ответить оказалось легко. И даже не погрешив против истины: Кроули и правда был ангелом. Был. И иногда оставался им. Именно для этой ангельской части и нужна была музыка. Та часть Кроули, которая радовалась комедиям, должна была порадоваться и музыке этого человека. Уже радовалась! Кроули делился с Азирафелем своими переживаниями о судьбе отца Антония, и ангел точно знал, что демону нравится его музыка. Но смертный мог создать нечто намного лучшее.

— Да, музыку для ангела, — согласился Азирафель, печально улыбнувшись, и, подумав, добавил: — Для другого ангела.

Все-таки такая формулировка еще меньше походила на ложь: Кроули и правда был другой ангел, непохожий больше ни на кого.

— Вообще-то… вы уже ее пишете, ему нравятся ваши произведения, — продолжил рассказывать Азирафель. — Как и мне. Но чтобы создать произведение-подарок именно для него, необходимо уточнить несколько деталей. У вас есть все необходимое, я это вижу очень ясно сейчас, пока мы с вами разговариваем.

Азирафель и правда видел. То, с каким восхищением отец Антоний взглянул на наколдованный апельсин, а потом на апельсиновое дерево за окном… Да, определенно этот смертный — идеальный выбор. Не зря ангел пришел именно к нему.

— Ангелам нравится моя музыка… — мечтательным тоном проговорил священник и, отвернувшись от Азирафеля, посмотрел за окно, где стремительно сгущались холодные осенние сумерки. — Пожалуй, этого достаточно, чтобы знать, что я не зря прожил свою грешную жизнь. Лучшая Благая Весть, которую только можно себе представить! Но… это и лучшая просьба, с которой ко мне когда-либо обращались! Скажите, что мне нужно делать, чтобы мое бытие стало совсем уж счастливым! — тут он снова поглядел на ангела, с таким ожиданием во взгляде, будто это не Азирафель к нему с просьбой пришел, а наоборот.
Ангел, выслушав его, чуть не расплакался от умиления: все же он невероятно реагировал, этот человек! Азирафель все никак не мог перестать удивляться. Главное, чтобы восторженное восхищение смертного не помешало ему понять задачу. Впрочем, не должно.
— Из технических деталей — лучше, чтобы сочинение было не слишком длинное. Чтобы из него можно было составить концерт на час, и этого довольно, — начал Азирафель с самого простого и неважного, чтобы подобрать слова получше для важного.

Он улыбнулся натюрморту на столе, положил на все еще пустую тарелку отца Антония утку и зелень и одновременно заговорил:
— Видите ли… Мой друг очень любит Творение. Как мало кто любит. Поэтому ваша музыка должна рассказывать о том, как оно прекрасно. Она должна быть светской, разумеется. Не нужно наполнять ее дополнительно хвалой Господу, это излишне. Музыка о Творении будет сама по себе прославлять Всевышнюю.

Задумчиво оценив засветившееся удивлением лицо смертного, Азирафель еще задумчивее взял персик со своей тарелки и откусил от него. Итальянские персики были отличными: южное солнце и щедрое море наполняли их вкусом и ароматом. Этот человек жил на чудесной земле, в красивом городе, ему будет легко исполнить такой заказ. Прожевав персик, Азирафель продолжил:
— Очень важно передать радость, потому что любовь к Творению радостна. К тому, какое оно здесь и сейчас, каждое мгновение своего существования — каждую секунду оно прекрасно каждым своим атомом. Эта любовь прекрасна и светла, и доступна каждому существу на Земле, на Небе и под Землей. Не нужно быть ангелом, чтобы его любить, и вам эта любовь более чем знакома.

Азирафель, как прежде отец Антоний, тоже взглянул за окно, где сумерки уступали место яркой южной ночи. Его всегда изумляло, что здесь, где близок соленый воздух моря, ночи наступают как-то вдруг. Вот минуту назад лучи солнца еще окрашивали в розовый дальний угол комнаты за зеркалом, а теперь уже звездное небо распахивает свои крылья, как… как смерть. Ангел видел ее в прошлом столетии почти так же часто и много, как в четырнадцатом, и очень надеялся, что нынешний век будет более милосерден к смертным. А мир оставался все так же красив. Творение было красивым даже в самые темные времена, и люди умели ему радоваться несмотря ни на что. Отец Антоний тоже умел.

— В Творении каждый миг есть эта радость, и важно ее передать вашей музыкой. Даже ночью светят звезды, понимаете? Даже в бурю воздух свеж и щедр. Зимой холодно и зябко, но снег отражает солнечный свет, и Всевышняя улыбается. Словом, расскажите о том, на что постоянно отвлекаетесь во время молитвы, — Азирафель постарался улыбнуться смертному как можно мягче, чтобы он не расстроился опять. Все же ангелу не очень нравилось, что человек так переживает из-за того, что являлось неотъемлемой частью его существа. Умение всегда радоваться Творению — такой редкий дар! Его нужно холить и лелеять.

Антонио не расстроился, он очень сильно смутился: покраснел до самых ушей, и сами уши порозовели тоже, опустил взгляд и уставился на свои руки, лежащие на коленях. А потом посмотрел в окно следом за ангелом.

— Ночь — черная, как ряса монаха-августинца. Но тогда выходит, если так сравнить, что белый день — это августинский подрясник, — неожиданно сообщил он задумчивым тоном. — И только ночью мироздание являет нам себя в полном облачении. День проще одет, по-домашнему, и дружелюбно. Зато ночь — торжественнее. Можно, разумеется, надевать черное, чтоб что-нибудь украсть, влезши тайно в дом через окно… Ночь прекрасно годится для злодеяний. Но еще и для молитвы, от которой в темноте и тишине ничего не отвлечет. Мне кажется, я понимаю, о чем вы ведете речь… А что, ангелам такая музыка и впрямь может понравиться?.. — он отвернулся от окна, вновь впившись в Азирафеля взглядом, полным ожидания. Только теперь Антоний ждал ответа на вопрос, очень важный для него. О том, чем на самом деле была его музыка, за которую его не так уж редко осуждали. И еще — о том, могла ли быть угодной Господу его молитва, от которой он всякий раз отвлекался, завороженный чудесами Творения. Потому что смертный по-прежнему не понимал до конца, что в этом восхищении миром вокруг его самая настоящая, искренняя молитва и заключена.

Азирафель невольно улыбнулся, вспомнив, как общался с хранителями Рима, когда собирал сведения об отце Антонии. У этих ангелов была слишком ответственная миссия, чтобы надолго оставлять своих смертных. Они так просили «прислать им этого смертного», который делает «такие захватывающие звуки»! Просили Азирафеля передать их пожелание наверх, а то их служебные записки уже, похоже, выбрасывают, не читая. Азирафель обещал помочь, но не сразу: когда этот смертный переедет в Рим, вручить подарок демону будет намного сложнее.

— Это вопрос личного вкуса, но могу вас уверить, что ангелов, которые послушают ее с удовольствием, намного больше двух, — на этот раз Азирафель говорил безо всяких иносказаний: ангелов и впрямь было больше двух, небесных ангелов различных рангов. — Как я и говорил раньше, любовь к Творению доступна любому сотворенному существу.
Азирафель сделал глоток из своего бокала, слегка нахмурившись. Следовало найти какие-то слова утешения для отца Антония. Его личный хранитель мог считать это излишним, но для дела Азирафеля важно, чтобы отец Антоний был счастлив и уверен в себе. Счастье, как и любовь к Творению, не может спасти душу, но может сделать ее земное бытие легче. Поэтому ангел всегда старался показывать смертным путь к ним, в тех случаях, когда это не могло навредить.

— Раз уж вы сами заговорили об Августине, то можете вспомнить его слова: все сущее Сотворено Богом, все Сотворенное Богом есть благо, значит, и все сущее — благо. Умнейший человек был, — искренне сказал Азирафель, вспомнив этого и правда очень умного смертного. И, кстати, тот вовсе не чурался бренного, о котором так переживает отец Антоний. — Отвлекаясь от молитвы на созерцание, вы переносите свое внимание с будущего на настоящее, и это не плохо, ибо Творение есть только в настоящем. Созерцая Творение, вы созерцаете Бога. Восхищаясь Творением, впускаете в душу благо.

Отец Антоний слушал его в задумчивости, рассеянно резал лежащую на тарелке утку и отправлял ее в рот, размышляя явно не о еде. И то и дело вновь глядел за окно, вверх, на звезды, которые ярко разгорались в чернильном небе.

— Когда я пишу музыку, я не отвлекаюсь. Выходит много лучше, чем с молитвами, — проговорил он, едва ангел замолчал, и улыбнулся ироничной, но очень теплой и светлой улыбкой. — Возможно, дело в том, что с музыкой мне не нужно никуда переносить внимание. Я всегда пишу ее о том, что чувствую прямо сейчас… Если бы я сел писать в эту минуту, она была бы о том, как мне на закате явился ангел и мы ели утку и беседовали о святом Августине. И как он принес мне благую весть о смысле моей жизни. Мне понадобится время, чтобы выполнить вашу просьбу. Творение Господне слишком разнообразно, чтобы охватить его чувствами в достаточной мере за короткий срок.

Азирафель улыбнулся ему с восхищением. Потому что видел перед собой прекрасное Творение Всевышней. То, о чем ангел еще не сказал этому человеку, и говорить не стал бы, потому что речь все же шла о подарке для Кроули. Человек — тоже был Творением, и ангел любил его больше всего. И сейчас один из людей демонстрировал ангелу именно то, что его в людях больше всего восхищало и заставляло сострадать. Умение делать выбор, какими им быть. И умение забывать об уже сделанном выборе. Пожалуй, одна из немногих шуток Всевышней, которые ангелу удалось заметить и понять. Этот человек ведь выбрал, очень давно выбрал, когда ребенком играл на скрипке в лучах солнца, искрящихся на витражах капеллы. А потом забыл, потому что в его жизни было больше одного выбора, и не все из них он делал сам. Вышло немного похоже на ангела, пожалуй: за ангелов тоже выбирают. И за демонов. Но людям это не подходит, люди от этого портятся и делаются несчастными.

— Разумеется. Не могу дать вам все время мира по понятным причинам, поскольку сам им не владею, но пара-тройка лет у вас есть, — согласился Азирафель, отрезая себе утки и отправляя ее в рот.

Отец Антоний опять, похоже, удивился, и возможно, даже сильнее, чем раньше.
— Пожалуй, прежде у меня столь щедрого на мягкие сроки заказчика не бывало, — пояснил он причины своего удивления.

Ангел в ответ смущенно хмыкнул, дожевывая утку, и подумал, что правильно сократил подуманный им срок раза в три. Иначе смертный изумился бы еще сильней.
— Мой друг часто подшучивает надо мной за то, что я слишком вольно обращаюсь со временем, — сознался он и добавил, потому что утку очень высоко оценил: — У вас замечательный повар.

— Кухарка. Итальянские женщины, знаете ли, порой готовят лучше любого повара, — очень довольно ответил отец Антоний и тут же вдруг смутился, опустив взгляд: — Господь Всемогущий, никогда бы не подумал, что буду обсуждать с ангелом небесным свою кухарку! Да хоть что-нибудь… А уж тем более — кухарку. А ваш друг… он тоже интересуется бренными делами смертных? И простите, если что, Бога ради, надеюсь, мое любопытство не чрезмерно! — тут он совсем уж засмущался и зачем-то подложил Азирафелю на тарелку еще сыра, хотя и тот, что на ней уже был, он бы вполне мог есть до завтра. При этом взгляд отца Антония, невзирая на смущение, продолжал светиться искренним любопытством — наверняка, если б не робел, задал бы в несколько раз больше вопросов.

— Ну что вы, оно совершенно нормально, а вы очень тактичны, — попытался Азирафель его утешить и с удовольствием ответил про Кроули: — Интересуется с самым живым любопытством и сочувствием. Порой даже большим, чем у меня.

Раньше Азирафель и не подозревал, как приятно кому-то рассказывать, какой Кроули замечательный: он никогда не пробовал, просто некому было. А это оказалось и впрямь чудесно, и будто даже приносило некоторое облегчение. А еще можно было этим воспоминаниям широко улыбаться, потому что смертный не знал, что Кроули — демон, и его нельзя… любить. То есть, можно! Можно, конечно. Но ему нельзя этого показывать. А смертному можно — ему все равно.

— Вот, например, в четырнадцатом веке… — начал он и осекся, смущенно взглянув на отца Антония. — Простите, я, признаться, совершенно не представляю, как подобный рассказ может восприниматься со стороны, да еще и ушами смертного. О временах за двести лет до вашего рождения.

— Да от кого же я еще такие рассказы услышу! — воодушевленно выпалил Антоний и только после этого спохватился снова смутиться. — Книги — это все же не то, что беседа. К тому же люди, знаете ли, врут… А вы вряд ли станете… Так что я бы с удовольствием послушал, если вам не трудно. Про четырнадцатый век и про вашего друга. Уж о последнем я точно не узнаю даже из книг.

Азирафель поспешил съесть кусочек сыра и запить его вином. Сыр и вино были вкусными, а ангел, вслед за отцом Антонием, тоже смутился из-за того, что уже успел соврать этому чудесному смертному, тогда как тот так простодушно верил, что ангелы врать не могут. Пообещав себе, что дальше будет говорить настолько правдиво, насколько получится, он продолжил рассказывать:
— В четырнадцатом веке было очень тяжело. Вы уже видели: я — отнюдь не самый могущественный из Божьих ангелов, даже вашу астму вылечить не могу, лишь облегчить приступ. А четырнадцатый век… — Азирафель погрузился в воспоминания, уставившись на звездное небо. Оно было таким же, как тогда, во многие ночи самого мрачного столетия на Земле. Хотя, если вдуматься, бывали века и трудней. Но четырнадцатый век закончился совсем недавно, и раны были еще свежи.

— Словом, — очнувшись, он взглянул на Антония и на этот раз улыбнуться у него не получилось, так ясно он воскресил в памяти картины прошлого. — На Земле было слишком много зла, слишком много страданий, и поэтому нельзя было останавливаться ни на секунду. Я… мы старались вселять веру, утешать страждущих, смирять яростных, и иногда их становилось так много, так безумно много, что я забывал смотреть на Небо. Даже забывал, каким сладким может быть воздух Земли. И тогда мой друг, еще до того, как я замечал, что пора отдохнуть, тащил меня на какой-нибудь высокий утес и показывал заходящее солнце, или восходящее, или яркий полдень, или ночное небо, как сейчас. И я вспоминал, каким может быть ветер, когда в нем нет пепла и запаха горящей плоти... Ох, простите, я выбрал совсем неподходящий рассказ для застольной беседы, — спохватился Азирафель и сконфуженно отвел взгляд.

— Ничего… врожденная болезнь прекрасно отучает от брезгливости. И вынужденная бедность, пожалуй, тоже, — ответил отец Антоний каким-то на удивление спокойным тоном. Он теперь сидел, подперев рукой подбородок и смотрел на ангела с восхищенно-мечтательным выражением на лице. — О таком друге, как у вас, можно только мечтать… Я бы хотел, чтобы со мной рядом был тот, кто способен напомнить в трудную минуту, что хорошее тоже есть в мире. Но не знаю, есть ли среди смертных… Впрочем, если уж ангелам ведомы минуты усталости и скорби, как людям, то почему бы и нет?.. Расскажите мне еще, прошу! Я должен лучше понимать, как исполнить ваш заказ. И я только что узнал от вас, что ангелы вовсе не таковы, как обычно описываем их мы, люди. Мне нужно знать больше! Где вы бывали с вашим другом за сотни лет, что видели? Что он ценит больше всего? Простите, я бываю дотошным, когда речь идет о музыке.

Азирафель опять заулыбался отцу Антонию, все еще немного смущаясь. Такого живого и глубокого интереса и понимания он все же не ждал. Думал, вопросы будут иного толка, скажем, когда наступит конец света и правда ли, что ангелы танцуют на кончике иглы. Но так ошибиться было очень даже радостно, ибо душевный разговор сейчас был нужен и смертному, и ангелу — чтобы окончательно успокоиться. И вопросы отца Антония были не лишены смысла! В самом деле, как еще он поймет, что именно понравится Кроули, если не будет знать о нем больше?

— Ангелы — разные. Некоторые из нас, возможно, соответствуют вашим представлениям, — ответил Азирафель и в очередной раз покосился на небо, напомнив самому себе своего демона, который вот так же постоянно обращал взгляд наверх, когда хотел обратить внимание Всевышней на происходящее. Он сейчас и правда желал бы задать Господу вопрос. Убедиться, что Она не возражает против его честного рассказа, и получить ясный ответ. Но спрашивать, по совести, надо было раньше, до того, как он сюда явился. Да и не приходят ко Всевышней за ясными ответами… Что ж, если Она резко возражает, Она что-нибудь сделает. Если не очень резко возражает, то накажет ангела позже, и Азирафель готов принять это наказание. Главное, чтобы оно не коснулось этого замечательного смертного… Но нет, это Михаил могла бы так наказать — заставить страдать смертного, чтобы ангел почувствовал себя виноватым. Господь не станет.

— Больше всего мой друг ценит жизнь, — начал Азирафель с удовольствием рассказывать про Кроули. Право, какая восхитительная возможность! Она стоила любого наказания. — Поэтому, например, он очень не любит, когда убивают детей. Ему любые убийства не по нраву, но детоубийства вызывают у него такое отчаяние, что я не представляю, как его можно утешить… Возможно, никак.

запись создана: 03.11.2019 в 17:22

@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Самоцитирование™

Подозреваю, вам это тоже нужно, my dear fellows, а не только твиттеру. Так что вот!
Цитаты из 1 главы 1 части "Ангелы, демоны и музы", АКА "Издранное".
УПД: 2 глава 1 части: "Картина явно шла к своему завершению. Живых персонажей почти не осталось" and so on...
УПД 2: 3 глава 1 части, шотландская пьеса и другие истории... Немного анонс грядущей проды фика.

WAHOO!

запись создана: 04.11.2019 в 03:04

@темы: чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, хватожоп, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Come on, now touch me, babe. Can't you see that I am not afraid?

Если кто ждал (и уже совсем на хрен заждался) - то это она. Оно. Начало третьей части =)

Название: Другой уровень отношений. Тачлаг
Канон: Good Omens
Автор:  Crazycoyote
Размер: пока 1 506 слов
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель
Категория: ineffable
Жанр: херт/комфорт, флафф, драма, повседневность мать ее итить
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: И вообще-то вы теперь похожи на гей-парочку идиотов из самого дурацкого мелодраматического сериала, который только можно себе вообразить. Но если бы кому-то пришло в голову это прекратить, ты бы почти наверняка откусил ему руку при попытках тебя оттаскивать.
Примечание/Предупреждения: Третья часть "про массаж". Первая - тут. Вторая - тут.
Если вы не понимаете, что тут вообще происходит - это нормально. Я тоже не понимаю. Давайте на них просто завороженно смотреть.
Гаптофобия, ПТСР, странные эмпатические экзерсисы, еще более странные способы коммуникации, астрономия, метафизика.
Приятного чтения!

1 - Кроули

Кроули называет это про себя «тачлаг». Как тачпад. И джетлаг. Задержка касания. Или рассинхронизация прикосновения. Тачлаг – это, к примеру, когда сидишь напротив Азирафеля за мелким круглым чайным столиком у него в книжном, а он делится упоительной историей про сегодняшнюю покупательницу, которой, разумеется, героически ничего не продал, хотя их схватка была суровой и затянулась на добрых полчаса. И глаза у него взволнованно блестят, а ты слушаешь, слушаешь, и тебе так хорошо и расслабленно, что ты откидываешься на спинку стула и вытягиваешь ногу – и натыкаешься ей под столом на ногу Азирафеля. И в первый момент порываешься отдернуть и сделать вид, что ничего не случилось. Как обычно. А потом вспоминаешь, что не нужно – и вытягиваешь вторую. Тогда ангел улыбается тебе и накрывает своей ладонью твою. И ты чувствуешь себя полным придурком, но почему-то ужасно довольным жизнью.
Или иначе: Азирафель решает, что тебе нужно есть, по меньшей мере, раз в неделю. Хотя на самом деле есть тебе не нужно вовсе, как и ангелу. Но поскольку он, во-первых, полагает, что это благоприятно скажется на твоем душевном состоянии и тебе в жизни нужно больше хорошего, а во-вторых, чтобы эффективнее тебя уговорить, собрался даже сам приготовить ужин –сопротивление бесполезно. И вот он стоит и режет что-то там с очень сосредоточенным и упоенным видом – разве у него может быть какой-то другой, когда он занят едой? А тебе ужасно любопытно, и ты подходишь и хочешь заглянуть ему через плечо, упершись в это самое плечо подбородком. И замираешь, останавливаешься, просто встав рядом, сбоку, как всегда. Спохватываешься через мгновение, все-таки опускаешь голову на ангельское плечо – и наслаждаешься неторопливым расчленением сельдерея и таким знакомым запахом волос и кожи. А потом Азирафель вдруг берет твою руку, кладет себе на талию и продолжает терзать сельдерей, как ни в чем ни бывало. И вообще-то вы теперь похожи на гей-парочку идиотов из самого дурацкого мелодраматического сериала, который только можно себе вообразить. Но если бы кому-то пришло в голову это прекратить, ты бы почти наверняка откусил ему руку при попытках тебя оттаскивать.
Тачлаг. Сперва касаешься, или хочешь коснуться. После порываешься отпрянуть по привычке. И только потом наконец делаешь, что хочешь – и выдыхаешь. Просто взять и дотронуться до ангела никогда нельзя. Всегда есть тачлаг. Задержка. Рассинхронизация Кроули с самим собой из-за резкой смены часовых поясов в жизни. Тот-который-здесь хочет прикасаться к Азирафелю всегда, когда есть такая возможность. И еще периодически создавать возможности, если их вдруг нет. И довольно успокаивается, когда ангел отвечает. То есть, каждый раз. И у него, кажется, все просто отлично. Но еще есть Тот-который-раньше. И он почему-то неизменно успевает подумать: «Это ангел, его трогать нельзя», – тоже каждый раз. Вот так и выглядит тачлаг. Кроули надеется, что со временем он синхронизируется сам с собой обратно, но этого почему-то не происходит.
Может быть, времени нужно больше, и он просто слишком торопится. Джетлаг у людей проходит за сутки, максимум несколько, а у Кроули его вообще не бывает и быть не может, по причине отсутствия циркадного ритма. Зато тачлаг у него уже неделю. Ровно столько прошло с… ну, пускай массажа. Кроули все еще сложно даже думать про это словами, а уж тем более – говорить. По счастью, ему и не приходится. Единственный разговор, который они ведут на данную тему, удивительно однообразен.
– Как твоя спина? – с завидной периодичностью интересуется Азирафель, подходит, обнимает и кладет ладонь Кроули между лопаток. – Не болит? – Всякий раз спрашивает вслух, хотя мог бы и так посмотреть, и даже не подходить.
«Это не чтобы выяснить, а чтобы напомнить», – осознает Кроули сразу же. И потом каждый раз отвечает:
– Вроде, нормально, – чистую правду, потому что врать довольно бессмысленно: все равно ведь увидит. По сравнению с тем, что было раньше, со спиной и вовсе хорошо, но скажи он «хорошо», Азирафель вряд ли поверит.
– Ну, слава Богу, – говорит ангел, улыбается ему и проводит рукой между лопаток. Кроули слегка ежится, потому что от этого спину начинает горячо и приятно покалывать.
На третий раз он осознает, что так Азирафель проверяет чувствительность. С ней тоже все нормально, и теперь так будет все время, потому что Кроули сочувствует ангел. Беспокоится про спину – тоже сочувствует. И заодно напоминает об этом дурному демону: что сочувствие ангела – это не тогда, день, два, три, пять назад, это всегда. А Кроули каждый раз во время разговора всматривается Азирафелю в лицо, в глаза, в него самого, всего целиком, за пределами телесной оболочки, замирая внутри. И ищет, ищет там, напряженно и внимательно, тень своей боли, ту ее часть, которой больше нет, и из-за этого с его спиной все нормально. И не находит. Азирафель совершенно такой же, как всегда – только глаза у него в эти моменты делаются небесно-светлыми и яркими, как тогда, когда он плакал. Хотя он не плачет. Он светится, мягко и тихо, лучится взглядом. А со спиной все так же нормально.
Разу к десятому Кроули перестает нервно шарить по ангелу взглядом. Разу к пятнадцатому – наконец вспоминает, что такие же глаза у Азирафеля были и раньше, давно, много раз, каждый раз, когда Кроули в его присутствии беспокоила спина. И понимает, что сочувствие ангела – это правда всегда. А он, Кроули, все-таки порядочный идиот, зато очень счастливый, потому что ему зачем-то достался Азирафель. Выражать это словами он по-прежнему практически не в состоянии, поэтому в итоге волочет ангела в кондитерскую, чтобы благодарно и прочувствованно скармливать в него пирожные. На пятом Азирафель наконец решает спросить:
– Мы что-то отмечаем? – и Кроули обреченно понимает, что говорить все-таки придется.
– То, что ты у меня есть, – помолчав минуты полторы, с расстановкой сообщает он.
И ангел улыбается так, что Кроули понимает: он все понимает. В следующий раз, спрашивая, как спина, Азирафель просто кладет руки ему на плечи.
Большую часть этой недели Кроули проводит у ангела в букинистическом магазине. Собственно, у себя в квартире он за все это время оказывается дважды. Один раз – чтобы поспать, потому что, когда у него появляется такое желание, Азирафель прибегает к угрозам и шантажу и обещает не есть весь следующий месяц, если Кроули «устроится вот тут, на диванчике», как изначально собирался. Ему так спать нельзя, у него спина. То есть, сперва ангел пытается его просто уговаривать, но Кроули настолько не хочется уезжать, что действуют только угрозы… И он все-таки едет спать к себе. Правда, после обещания Азирафеля «в будущем что-нибудь придумать по этому поводу». Приехав утром обратно, Кроули обнаруживает, что теперь в магазине, за одним из длиннющих книжных шкафов на втором этаже, находится не очередная залежь книг, а большая кровать с ортопедическим матрасом. И покрывалом в шотландскую клетку, разумеется.
Расследование показывает, что об ортопедических матрасах Азирафель не знает практически ничего, зато он пошел в ближайший магазин, попросил показать ему «самый лучший» – а потом просто создал в точности такой же. Матрас оказывается очень удобным, но Кроули пока больше не хочется спать: у него вокруг происходит слишком много интересного. Второй раз он доезжает до своей квартиры, чтобы полить растения – одного раза в неделю им явно маловато. Некоторое время смотрит на них в задумчивости, потом решает, что запугивать их ему откровенно лень. Так что возвращается к Азирафелю он меньше, чем через час.
Когда Кроули заходит в магазин, ангела нигде не видно. Ни за столом, ни в кресле, ни за прилавком, ни возле книжных шкафов. Ровно так долго, что Кроули успевает заволноваться и ощутить, как волнение начинает медленно перерастать в панику. А потом слышит шуршание и возню за одним из стеллажей и обнаруживает там низкую этажерку, плотно заставленную книгами, а за ней – Азирафеля. Если бы тот и дальше не издавал каких-нибудь внятных звуков, Кроули мог бы еще долго искать… И он чувствует облегчение, и раздражается, и хочет одновременно обнять ангела и схватить за грудки, нарычав, чтобы не делал так больше. Мало ли что могло случиться, пока Кроули нет! Мало ли что… А тот стоит, со стопкой книжек в руках, и на его лице начинает светиться при виде демона самая радостная в мире улыбка.
– О, я думал, тебя дольше не будет! – говорит он, откладывая книги на стол, и рычать Кроули больше почему-то совсем не хочется. – Решил тут кое-что разобрать в твое отсутствие.
Вид у Азирафеля слегка растрепанный и запыхавшийся, и Кроули подходит и начинает поправлять ему воротник пиджака и рубашки, и эту его клетчатую бабочку дурацкую, и растрепавшиеся волосы… Запутывается пальцами в мягких белых завитках, задерживает руку, проводит ладонью по волосам снова. «А так – разве можно трогать ангела?» – вдруг спохватывается Тот-который-раньше, и Кроули понимает, что сам момент прикосновения он проморгал. Тачлаг с задержкой. Довольно глупый каламбур. Он замирает, не отнимая руки, глядя на ангела задумчиво и хмуро, потому что правда не знает, можно ли так… Это как-то иначе, чем раньше, Кроули не может сформулировать, чем именно. И стоит, по-идиотски зависнув, уставившись на Азирафеля, пока тот не протягивает руку и не запускает пальцы в волосы Кроули в ответ. Можно…
Теперь они похожи даже не на парочку геев, а на парочку психов, которые стоят, перебирая друг другу пальцами волосы, теперь уже обеими руками, стоят, стоят, минута за минутой, потом Кроули решается – и осторожно проводит пальцами по щеке, и рука Азирафеля касается его щеки в ответ. И они опять стоят, долго. И ничего не происходит, кроме этих прикосновений. Которые, в сущности, ни для чего не нужны. И у них нет никакого повода. И никакой причины. Просто Кроули нравятся эти дурацкие пушистые почти белые завитки. И касаться пальцами лица. И ему сейчас хочется именно так – ни почему, просто. И так тоже, оказывается, можно.

@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!

---

¿Donde la razon de mi intensa desazon?

А чего мы принесли! Все читайте поскорей!

Название: Все вокруг любовь
Канон: Good Omens
Автор:  Crazycoyote,  Cirtaly
Размер: пока 4 591 слово с примечаниями
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель, Люцифер, всякие смертные
Категория: формально гет, но вы же понимаете...
Жанр: романс, драма, что-то экзистенциальное
Рейтинг: R
Краткое содержание: Азирафель вспоминает свой опыт танго со смертными. Категорически неудачный. Но если Апокалипсис не наступил, последствия любого неудачного опыта можно попытаться исправить. И не только в танго.
Примечание/Предупреждения: Сиквел к "Ангельской милонге". Без первой части будет дофига всего непонятно. Название авторы снова с любовью и уважением поперли из классики танго.
Много примечаний, много танго, гендерсвап во все возможные стороны в самые неожиданные моменты, харрасмент, рассуждения об устройстве мироздания, зефирно-акульные психотравмы, постканон, преканон, исторические флэшбеки, баобабы, австралийская фауна, алкогольные коктейли с порнографическими названиями.

Слушать саундтрек!

Саундтрек:

Juan Diego Florez – Volver (версия, которая играет в тексте)
+бонус: Carlos Gardel – Volver (оригинальная версия)

Читать на фикбуке|на АО3

ЧИТАТЬ ПРЯМ ТУТ!

Смертная совсем недавно начала учиться танцевать танго. До того она вовсе не умела танцевать, и ей было ужасно некомфортно на милонге¹. Это была первая вечеринка в клубе аргентинского танго, на которую пришел Азирафель. Он еще не был ни с кем знаком, и его, вероятно, приняли за новичка. Особенно учитывая, что перед тем, как пригласить первую свою даму на танец, Азирафель прямо за столиком ресторана прочитал главу «Этикет в танго» брошюры «Танго для всех». Прочитал внимательно, потому что взаимодействие с людьми было последним , чего Азирафель еще не выучил. Все фигуры он знал и попробовал с Кроули еще в прошлом году. А теперь демон уехал по делам и пропал, похоже, надолго. Азирафель скучал по Кроули и по танцам, и поэтому решился прийти на милонгу.
Этикет приглашений Азирафелю сразу не понравился. Он был очень сдержанным. Контакт глазами через затемненный зал ресторана для людей, у которых нередки проблемы со зрением, мог быть затруднительным. Хотя, представив шумных аргентинцев за попытками разобраться, кто с кем танцует, ангел мысленно согласился, что для них четкие правила и аккуратные попытки приглашать одними взглядами могут иметь смысл. Но скованные англичане…
Вот эту смертную Азирафель едва сумел пригласить, например. Потому что она искренне не верила, что на нее могут обратить внимание, и когда ангел тщательно, по книжке, ловил ее взгляд, пыталась оглянуться назад — проверяла, не приглашает ли он кого-то еще. Словом, Азирафель предполагал, что на этих людях традиционные аргентинские способы очень плохо работают и вызывают лишние сложности.
Анжелике, этой девушке, было очень одиноко. Она тоже оказалась здесь в первый раз, и подруги с ней не пришли, отговорившись другими делами. Азирафель увидел ее тоску и одиночество (а также имя, род занятий, возраст и настоящий цвет волос, просто заодно со всем остальным ворохом информации о жизни ее души), пока обводил взглядом ожидающих приглашения дам, и решил первой потанцевать с ней. Так было попросту удобней, поскольку у давних посетительниц клуба здесь уже завелись друзья и знакомые партнеры. И Азирафеля никто из них не знал. Вот пусть со стороны посмотрят сначала и, может, захотят поймать его взгляд и тоже с ним потанцевать.
Девушке было некомфортно, и он даже не пытался предлагать близкое объятие. Хотя в нем, как писали в брошюре, проще вести, ангел видел, что смертной удобнее дистанция, она к ней привыкла. Он же мог вести на любой дистанции, которая комфортна партнеру, поэтому всю танду танцевал открытое объятие и старался вести четко и понятно. Пожалуй, они оказались единственной парой на танцполе, кто совсем не танцевал близко. Но Анжелике так было лучше, и к четвертой мелодии она даже начала получать удовольствие.
Азирафеля это озадачило весьма сильно. Именно это — Анжелике совсем не нравилось танцевать. То есть, ей не нравилось, что кто-то другой ее… двигает. Хотя она послушно двигалась, чересчур послушно, на вкус ангела. Кроули никогда не бывал настолько податливым в танце. Но разве можно ожидать иного, когда она занимается всего-то пару месяцев?
И при этом, будучи послушной, быть послушной она совсем не хотела. К концу третьей мелодии в танде² ангел понял, что дальше так продолжать не может, но и говорить ей «спасибо», прерывая танец³, не хотел, чтобы не обидеть. Но если ей не нравится, то в чем смысл танца? Зачем он вообще тут происходит? Как будто… как будто Азирафель ее заставляет! А он не заставляет, он дождался согласия на танец и даже переспросил вслух, когда подошел к ней! На всякий случай.
Поэтому перед четвертой, последней мелодией, Азирафель не выдержал и тихонько благословил ее, добавив ей уверенности в себе и спокойствия. А еще попытался временно притушить ее легкий страх перед прикосновениями.
И на четвертой мелодии стало легче. Анжелика начала улыбаться Азирафелю в ответ, шагать интереснее и даже пыталась что-то импровизировать. Хотя она все равно многого еще не знала о танго, и Азирафель понял для себя, что ему так не очень нравится — когда нужно самому делать весь танец. В целом он был не против заботиться о другом, но, наверное, слишком привык заботиться о душах смертных и об их жизнях. В более глобальном масштабе. Об их сиюминутном физическом комфорте Азирафель думать не хотел. По крайней мере, о комфорте каких-то посторонних для него смертных. Или бессмертных. Вот о Кроули он бы с удовольствием позаботился, но Кроули не было, а милонга была и происходила прямо сейчас.
Так что, когда перед следующей тандой вопросительный взгляд ангела настойчиво поймала ярко-рыжая смертная по имени Клара, Азирафель с улыбкой подошел, чтобы отвести на линию танца. Клара состояла в этом клубе давно, и ангел надеялся, что она успела за это время полюбить танго.
В отличие от Анжелики, она уверенно и смело улыбнулась ангелу, закидывая руку ему за шею, и Азирафель, вежливо улыбнувшись в ответ, мягко прижал ее к себе в близком объятии. Заиграла музыка, довольно неспешная, и ангел, повинуясь ей, так же неспешно прошел с Кларой салиду⁴, сделал очо⁵, поставил в болео⁶ и вывел ее в крест⁷, очень легко и просто. И Кларе нравилось! Нравилось двигаться вместе с ним! Азирафель обрадовался — это уже больше походило на танго, по которому он соскучился. Он заулыбался шире и пожалел, что в таком объятии она этого не видит. Зато может дышать ему в щеку неприятно влажно. И съеденным только что чили от ее дыхания пахнет. Дурно приготовленным, к тому же. Не зря он не стал заказывать ничего из еды!
Ангел решительно отстранился от мыслей о чили и попытался сосредоточиться на танце. Для этого он немедленно выполнил еще пару поворотов, а потом привел Клару в ганчо⁸, так что она обвила его ногу своей, и… тут ангел внутренне похолодел, потому что поймал ее взгляд. Ей эта фигура понравилась еще больше, чем ангелу. Получилась она у нее отлично, но… она смотрела очень… нечисто, скажем так. В принципе, в вожделении как таковом ничего нечистого нет, разумеется, оно естественно. Но у нее же есть муж! И двое чудесных малюток. А ангела она впервые видит! Ну ладно, видит она, допустим, сейчас не ангела, а мужчину, который ей, очевидно, неплатонически понравился. Но вот зачем она ухватилась за его плечо так крепко и почти уселась на его бедро, будто вознамерилась сломать ему ногу? Это называется соблазнение, очень грубое к тому же.
Азирафель видел сейчас перед собой душу в шаге от смертного греха под названием «прелюбодеяние». Ему хотелось предложить Кроули поменяться танцем — и пусть бы тот продолжил начатое и включил это в свой отчет. Если бы Кроули был тут, ангел бы так и сделал. Но Кроули не было, а смертная смотрела с жадным интересом. Смотрела и смотрела, будто ожидала, что Азирафель наклонится к ней и поцелует, например. Но ангелу не хотелось ее целовать. Зачем ему это? Он танцевать пришел! Танго. А не целоваться со смертными!
Поэтому Азирафель вывел Клару в открытое объятие и дотанцевал мелодию так. Блестящие глаза Клары растерянно расширились, а потом их заполнило разочарование и чуть ли не презрение. Ангел совсем не удивился, когда на последней ноте танца услышал холодное «спасибо», и поспешил покинуть милонгу.
Похоже, танцевать со смертными женщинами у него плохо получалось. Им все время надо было что-то еще, кроме танца. То помощь психолога, то помощь демона. А он не психолог и не демон! И не мама никому из них, чтобы выдавать им безусловную заботу, которую они ищут. Он ангел, которому хочется потанцевать!
Может быть, танцевать со смертными мужчинами у него выйдет лучше? Было бы интересно. К тому же с Кроули он танцевал в женском теле только один раз и почти не разобрался в нюансах происходящего.

В теле женщины Азирафель явился на милонгу через неделю, прожив в нем эту самую неделю и удивив завсегдатаев своего магазина явлением «племянницы» хозяина. Они обычно использовали магазин как читальный зал, поскольку уже успели убедиться, что особенно ценные книги ангел никогда не продаст. Зато увидев новое лицо немедля попытались договориться о покупке книг с ней, но «мисс Фелл» стояла накрепко, так же как ее «дядя».
Ангелу хотелось привыкнуть к этому телу. В прошлый раз его вел Кроули, а он вел очень хорошо. Поэтому никаких приготовлений не требовалось — тогда Азирафель превратился в женщину прямо у Кроули на глазах перед самым их танцем. Теперь же, потанцевав со смертными партнершами, Азирафель подозревал смертных мужчин в том, что они тоже могут быть не самыми лучшими партнерами, и готовил свое сознание к весу, центру тяжести и гормональному фону женского тела.
На милонге Азирафель заказал себе тот же коктейль, что и в прошлый раз, и приготовился долго ловить взгляды желающих потанцевать, памятуя об Анжелике — новеньких приглашали неохотно. Однако внезапно он заметил на себе оценивающие взгляды со стороны почти всех присутствующих мужчин. И оценивали они его… ее одобрительно! Хотя Азирафель не очень понял, как можно оценить партнершу по танцу по одному внешнему виду. Наверное, можно понять по пластике, насколько она владеет своим телом в принципе, но насколько она умеет танцевать танго, с первого взгляда точно не понять.
Ангела удивило, что его пригласили сразу, и ему не пришлось старательно выискивать того, кто не против танцевать с новым человеком, но и порадовало — все-таки эти приглашения были ужасно дурацкие и неудобные. Он ответил согласной улыбкой самому настойчивому взгляду и дождался, пока его выведут на танцпол. С интересом пронаблюдав, как к нему пытаются идти сразу двое мужчин.
Ему пришло в голову, что они могли бы потанцевать сами друг с дружкой, а ангел бы их разбил и выбрал себе партнера по танцу, как писали в исторической справке о танго. Но, видимо, они были не в курсе истории танго, или им почему-то не хотелось танцевать его с мужчиной. В любом случае, они переглянулись, и один из них резко свернул к соседнему столику, откуда ему тоже улыбалась одиноко сидящая девушка.
— Привет, я Джек, а тебя как зовут? — весело спросил мужчина, и Азирафель снова удивился. Сам он не пытался знакомиться с девушками, и, вроде бы, в брошюре писали, что это совершенно не обязательно. И эта часть танцевального этикета Азирафелю как раз понравилась. Они приходят, чтобы потанцевать, и зачем для этого знакомиться? Вот если им будет очень хорошо танцевать вместе, можно уже и представиться друг другу, чтобы не терять контакт. Но перед танцем зачем?
— А… Аделаида, — запнувшись, представился Азирафель. Имя своему этому телу он до сих пор не удосужился придумать. Никто раньше не спрашивал.
— Ну, пойдем! Обожаю этот номер!
Азирафель улыбнулся ему и пошел за ним на танцпол. Джек смотрел на нее с огромным энтузиазмом, и ангел подумал, что может быть, он хороший танцор, раз так хочет танцевать.
А потом заиграла музыка. Подвижная, удобная классика тридцатых, как и предполагалось, и ангел удивился снова. Потому что Джек ничего не делал. Он обхватил Азирафеля за талию, прижав к себе, и просто шел по линии танца. Иногда не попадая в такт, от чего Азирафель удивляться перестал и начал сердиться. Он сюда пришел танцевать, а не ходить, тем более — поперек музыки!
Азирафель дал Джеку шанс начать вести только до конца первой мелодии, и когда шел короткий перерыв до следующей, вежливо спросил:
— Извини, что спрашиваю, но когда мы начнем танцевать?
Энтузиазм Джека, которым он, по какой-то непонятной для Азирафеля причине, продолжал светиться, несколько поутих. Он нахмурился и резко прижал ангела к себе, от чего тот растерянно охнул, но не стал возражать, пока не понял, что происходит.
— Это мое дело, я тебя веду, — сказал Джек с отчетливой обидой в голосе.
— Ладно, веди, — поспешил согласиться ангел. Может, и правда начнет? Может, стратегия у него такая, например, чтобы партнершу лучше узнать?
Но на второй мелодии все стало гораздо хуже, потому что ангел ощущал неприятный запах от рубашки Джека прямо у самого носа. Джек отчего-то сильно потел, и ангел отлично это чувствовал в таком близком объятии. И еще теперь он и правда пытался вести, но ведение получалось у него еще хуже, чем шаги не в такт. Джек словно просто возил тело ангела по-своему, не следил за тем, удобно ли Азирафелю в принципе, и может ли он сделать шаг туда, куда, вроде бы, ведет Джек. Один раз, например, чуть не влепил азирафелевым телом в пару, танцевавшую впереди. И еще зашипел на Азирафеля, будто это он не понял, куда его ведут! Джек, похоже, посчитал, что ведет Азирафеля в болео, но выглядело это так, будто он хочет, чтобы Азирафель солдатиком упал спиной назад.
В конце этой мелодии Джек зачем-то нагнулся к Азирафелю вплотную, от чего тот сразу же шагнул назад, отшатываясь от него подальше, и заглянул смертному в лицо. И не удержался от гримасы разочарования и досады. Джека тоже очень привлекало тело Азирафеля, женское обаятельное тело. Танец у Джека упорно не получался, потому что Джек хотел вовсе не танцевать, и вести «Аделаиду» ему тоже вовсе не хотелось.
Ангел высвободился из рук Джека и твердо сказал:
— Спасибо. Большое спасибо.
— Но… еще две песни мои! Почему «спасибо»? — возмутился Джек и попытался схватить ангела за руки.
Азирафель вытаращился на него уже не удивленно, а практически шокированно. Вот он, ангел, подробно изучил этикет милонги, и точно знал, что так делать нельзя! А этот смертный чего творит? Азирафель твердо покачал головой.
— Сожалею, но я с вами танцевать не буду, — честно и прямо ответил он и поспешил выскочить из танцевального круга, по которому уже начиналось движение пар.

— И я оттуда ушел! Может быть, там были нормальные смертные, которые пришли танцевать, а не приставать, но я так устал, — жаловался Азирафель Кроули почти со слезами на глазах.
Они завели беседу о танцах в пятидесятых через пару дней после вечера, когда Азирафель начал слушать танго Пьяццоллы. Ангел уже и забыл, с чего начался их разговор, так увлекла его возможность наконец рассказать Кроули, как ему не хватало танго с ним. Он настолько забылся, что даже не заметил, что превратился в девушку, пока подробно вспоминал, как вживался в образ в пятьдесят третьем.
— Ой, как же это я! — растерялся он, заметив к концу рассказа, что ему стали как-то странно велики брюки, а рубашка — наоборот, почему-то давит в груди. И тут же покраснел. После того, как они объяснились с Кроули, с ним продолжали твориться очень неловкие вещи. Контроль над физическим телом то и дело терялся, как только поблизости оказывался демон. Правда, пол Азирафель до сегодняшнего дня не менял.
Ангел вдруг понял, что сейчас разревется от наплыва чувств, и от того, что в этом теле в принципе рыдать гораздо легче, чем в мужском.
— Я сейчас верну все назад! — пообещал он, утирая слезы. — Попробую…
— Не нужно… возвращать… — тихо и немного растерянно сказал Кроули. Не сразу. Первые секунд пять он очень задумчиво таращился на ангела, а потом ответил — и тут же резко сгреб Азирафеля в охапку, притянув к себе. Они сидели в книжном магазине на диване, который сейчас не был кроватью. Просто болтали, непонятно, как разговор в такие дебри зашел… Кроули вздохнул и провел рукой по волосам ангела, продолжая крепко прижимать его… ее к своей груди. А потом проворчал: — Никогда больше не ходи без меня в такие жуткие места, — очень заботливым тоном.
— Я… больше и не ходил, — сдавленно ответил ангел, зарывшись лицом в демона и продолжая мочить слезами его рубашку, не в силах остановиться. Будто в нем трубу какую-то прорвало. — И ресторан… закрылся. И клуба больше нет. Ничего нет.
— Я есть, — очень серьезно сообщил Кроули, погладив Азирафеля по плечу, а потом снова по волосам. И поцеловал в макушку. Он так постоянно делал теперь, ангел уже привык… привыкла… то есть, нет, все-таки привык. Но еще не привыкла. В женском теле это было новое ощущение. — И не денусь никуда, — добавил Кроули, немного помолчав.
От его слов Азирафель сумела вздохнуть поглубже, и слезы постепенно высохли. Кроули и правда был. Прямо здесь, совсем рядом. И никуда не собирался деваться, даже если замочить в слезах весь его пиджак.
— Тогда танцуй со мной, — попросил… попросила Азирафель. Потому что он уже раньше просил, а она еще нет. — И смотри на меня, как хочешь. И делай, что и как хочешь. Тебе можно.
И Азирафель подняла глаза, посмотрев на Кроули и улыбнувшись ему. Его, и ее, демон и правда был здесь. И это было восхитительно.
— Только я сначала переоденусь, в этом неудобно, — неожиданно ляпнула она, как ей показалось, совсем невпопад, и смущенно потупилась.

Кроули с новой силой ощущал себя полным идиотом. Феерическим кретином, такой степени, что за одно это стоило бы отправлять в Ад… если бы он был смертным. Но он не был, так что в Ад его и без того давно отправили. И вполне заслуженно. Кроули, значит, в пятьдесят втором смылся на Мадагаскар, чтобы к ангелу не приставать — и ровно из-за этого к нему потом приставали какие-то посторонние смертные. Да еще так, что он… она спустя шестьдесят с лишним лет по этому поводу рыдает. Лучше бы Кроули сам приставал! К его ангелу! Какие-то посторонние рыжие женщины! То, что еще и рыжие — отдельно и особенно возмущало. У Азирафеля вполне себе были не посторонние… то есть, могли быть, если бы Кроули тогда не вел себя, как выдающийся болван. Теперь эти самые смертные наверняка уже умерли, как им и положено. И почти наверняка попали вовсе не в Рай. Но это ни хрена не утешало. Потому что это не Кроули их туда, куда они попали, отправил. И вообще ничего тогда не сделал. И как теперь с этим быть — пока что решительно не понимал.
Зато было очень даже понятно, что делать с просьбой Азирафель танцевать. Нужно было танцевать. Только когда она переоденется. И когда Кроули перестанет на нее так самозабвенно таращиться, почти как в пятьдесят втором… Она была такая же красивая. Еще красивее. И через этот облик ангела в воображении Кроули, как и тогда, проступал другой, более привычный, и они сливались вместе — и так становилось окончательно прекрасно, аж дух захватывало. Еще она рыдала — там, где ангел в другом теле, наверное, не стал бы. Просто у него было бы очень печальное и обиженное лицо, и Кроули бы все равно испереживался весь, но когда его ангел плакал — было как-то совсем уж душераздирающе. Так что всякие нежные чувства из Кроули лезли, шипя и пенясь, как перекипевшее молоко из кастрюльки.
А этот тупой придурок с тупым придурочным именем Джек был совсем тупым и дурным индюком. Раз ему в голову в принципе взбрело так с ней обращаться. С ней! Она была чудом. Весь ангел был. И Кроули тогда, в пятьдесят втором, на нее… и на него дышать недостаточно тактично боялся. А эта скотина… Какая все-таки жалость, что он уже умер! Ему бы следовало открутить руки. А потом — ноги. И поменять местами. И пусть бы так танцевал. Кроули нервно вздохнул, снова уткнувшись в эту нерешаемую проблему — и тут же сообразил, что слишком долго молчит, задумавшись и засмотревшись.
— Переоденься, — поспешно ответил он, не перестав, впрочем, на ангела пялиться, как придурок. Он вдруг как-то совсем остро ощутил, как соскучился по этому облику. Очень давно не видел, да и тогда видел совсем недолго, слишком мало. — А я пока музыку… выберу… — добавил Кроули чересчур задумчиво. Ему, определенно, не помешало бы прийти в себя и собраться с мыслями. А у ангела были трепетные отношения с одеждой, так что он… она могла и впрямь пойти переодеваться, ногами. И Кроули бы пришел и собрался. И музыку выбрал. Но пока он снова обнял ее крепче и уткнулся носом в висок. Наслаждаясь ощущением, что вот так — можно, будто в первый раз. Все можно, она сказала. И не быть больше кретином можно, и тогда все будет хорошо. Эта мысль несколько утешала.
Азирафель, тихо вздохнув, спрятала лицо у него на плече и тоже обняла его обеими руками, погладив по спине.
— Выбери, — согласилась она и вдруг щелкнула пальцами правой руки, а Кроули обнаружил, что касается теперь голого плеча ангела. И шея у нее тоже сделалась открытой, какой никогда не бывала, когда Азирафель был в мужском теле. Сперва Кроули даже показалось, что ангел опять все напутал и разделся совсем, вместо того, чтобы переодеться.
Демон от удивления сумел оторваться от ее виска и посмотрел на нее. Нет, ангел не разделась, она и правда переоделась. В платье нежно-розового цвета в горошек, с небольшим декольте, открывавшим ключицы, легкомысленными рукавами-фонариками и с пышной юбкой, какие носили в пятидесятые. Кроули задумчиво на нее уставился, потому что такой Азирафель раньше не видел. Когда они танцевали, у нее было платье в любимую ангелом клетку. В бежевую, а не розовую. И с привычным воротом под горло.
— У тебя что, несколько платьев? — выдал мозг Кроули первый попавшийся вопрос, и ангел смущенно улыбнулась, впрочем, не собираясь на этот раз отводить глаза.
— Не смог тогда выбрать одно. Не смогла, — созналась она. — Так что у меня их два. А клетка тебе не нравится.
Тут ангел глаза все же отвела, чтобы опустить их вниз, на свою юбку, и зачем-то расправить складки. А Кроули снова завис, пытаясь переварить нахлынувшие на него эмоции. Ангел сейчас вызывала у него хренову гору самых пестрых эмоций, которые вываливались Кроули на голову, как из дыры в пиньяте. Кроули одновременно обалдевал от того, что Азирафель надела платье специально для него… или, даже хуже, еще в пятьдесят втором платье специально для него завел, от того, какая она все-таки в этом платье красивая и еще — уже почти привычно — от того, какой же он все-таки кретин, что так долго не замечал… вот этого всего. Ни тогда, ни потом…
— Тебе очень идет, — коротко суммировал Кроули свои разнообразные переживания. И погладил ангела по плечу, внутренне собираясь с силами, чтобы все-таки от нее отлепиться и пойти ставить музыку. Что было не так-то просто, когда ему на голову все время эмоции из пиньяты падали. А потом, вдруг осенившись мыслью, задумчиво уставился Азирафель в декольте и еще задумчивее поинтересовался: — А ты на милонгу тогда в этом ходила?
Очевидно, если да — то в пятидесятых она бы на себя собрала всех самых похотливых мужиков в радиусе мили. Или трех миль. Или десяти. И сейчас, конечно, смертные мужчины на обнаженные части женских тел кидались уже не с таким энтузиазмом, но все равно… хрена с два Кроули ангела в таком облике из этого магазина одного выпустит хоть когда-нибудь. Потому что снаружи ходят люди мужского пола, а у них — тестостерон, много тестостерона. К которому хоть какие-то мозги и совесть далеко не всегда прилагаются, уж демону ли не знать…
Ангел отчего-то задумчиво застыла, вздрогнула и с легким выдохом кивнула.
— Да! Совсем забыла. В этом. И в перчатках.
У нее в руках появились крупные круглые сережки, которые она сразу же надела на уши, а потом еще — браслет белого золота и пара перчаток. Кроули задумчиво задержал взгляд на ушках Азирафель, потом на ее же тонком запястье и изящных пальцах в белых перчатках. У ангела были принципы. И, очевидно, даже в женской одежде он от своих принципов не отступал. Так же, как когда одолжил одежду у французского палача, оставил себе кружевной крават. И, конечно, смертные мужчины на него, в отличие от революционеров, не с гильотиной набрасывались, но в целом в этих ситуациях было что-то невероятно схожее по сути… «Никуда одну не выпущу, определенно!» — еще раз мысленно повторил Кроули.
— Перчатки тебе тоже идут. И все остальное, — сообщил он, все же вставая с дивана, чтобы подойти к граммофону, у которого теперь, стараниями Кроули, появился USB-порт. Так что в него можно было просто воткнуть телефон и слушать что угодно.
Правда, граммофон при этом все равно крутил пластинку. Тестовую. Но играл то, что нужно. Потому что Кроули, посоветовавшись сам с собой, решил, что лучше на всякий случай пока что оставить ангелу привычный способ слушать музыку, просто с расширенными возможностями, чтобы изменения не были слишком уж стремительными и радикальными. Так что теперь он стоял у граммофона, уткнувшись в свой смартфон и перебирал валяющиеся в интернете записи Гарделя,⁹ тыкая пальцем в экран. Насчет Гарделя демон был уверен на сто процентов: он напоминал о пятьдесят втором и о том, как они тогда танцевали, и это было невыносимо сентиментально, но раз уж Кроули все равно по уши эмоциями завалило… то пускай так.
Когда Кроули обернулся к ангелу, то обнаружил ее посередине комнаты, с очень сосредоточенным видом приседающей на корточки с руками на поясе.
— Привыкаю к балансу, — весело улыбнувшись ему, пояснила она и поднялась обратно, слегка покачнувшись. — И к туфлям.
Азирафель махнула рукой вниз, на эти самые туфли, и демон тоже на них посмотрел. Белые танцевальные босоножки на удобной танкетке, машинально отметил он. Устойчивые, но если давно не надевал… Додумать эту мысль он не успел, потому что ангел вдруг закружилась на одной ножке и начала заваливаться уже явно угрожающе, почти падая. Так что вместо того, чтобы опять глупо замереть и смотреть на кружащееся среди стеллажей чудо в кудряшках, Кроули подскочил к ней и успел ее поймать, обхватив за талию обеими руками.
— Ой! Спасибо! — выдохнула она и радостно засияла улыбкой прямо ему в лицо.
— Я тебя сейчас поцелую, — предупредил Кроули и немедленно ровно это и сделал, иначе у него бы от зашкаливающего уровня сентиментальности и трогательности мозги перегрелись. А ему еще Азирафель вести, у которой баланс и танкетка… и из-за этого она сейчас выглядит, как самое очаровательно-беззащитное существо, когда-либо созданное Господом. И ведет себя соответственно. В общем, Кроули срочно было нужно хотя бы часть вот этих всех эмоций куда-то девать. И без слов это было сделать проще. И приятнее, чего уж там… Особенно когда Кроули понял, что Азирафель безо всякой заминки приникла в ответ, ответив на поцелуй и запустив пальчики ему в волосы. Она делала это точно так же, как в мужском теле, только губы у нее были еще мягче, а ладонь — еще меньше. И пальцы перебирали ему волосы медленно, словно удивленно, как в первый раз...
А потом она положила вторую руку ему на плечо, как для танцевального объятия. «Начинать танец с поцелуя — это оригинально», — неожиданно подумал Кроули. Потому что, разумеется, он по-прежнему собирался танцевать, невзирая на эту заминку… приятную, чего уж там. Но Кроули очень хотел танцевать. С ней. Чтобы в этот раз сделать все нормально, а не как кретин. Музыку он, по счастью, уже успел выбрать до всего этого драматического вестибулярного происшествия. Так что сейчас было достаточно щелкнуть пальцами, чтобы игла граммофона, шурша, заскользила по пластинке, а мелодия заиграла. Не Гардель, относительно новый кавер: Кроули решил, что так ему сейчас больше нравится… они в двадцать первом веке, в конце концов, нужно этим пользоваться.
Азирафель, как и всегда, очень чутко шагнула вместе с Кроули, но он сразу же понял, что так им обоим все же неудобно, и оторвался от ее губ. Чтобы наткнуться на ее совершенно изумительный сияющий взгляд. Тот, которым ангел всегда смотрел — или смотрела — Кроули в душу, одновременно показывая свою. Демон наверняка завис бы снова, потому что это было невыносимо, когда ангел вот так смотрел! Но тут она, поднявшись на цыпочки, чмокнула его в нос и заулыбалась весело и дразняще, от чего Кроули сразу же отмер и шагнул в такт. И снова шагнул. Мелодия вначале тянулась медленно, и отлично — очень подходяще для Кроули, который все еще пытался окончательно развиснуть от переизбытка чувств. Еще пресловутая “Volver” прекрасно подходила к ситуации в целом. Там лирический герой тоже вел себя как кретин, удивительно похожим образом¹⁰... Хорошо, что Кроули, в отличие от него, был бессмертным, и мог не опоздать совсем. И мог спустя столько лет просто танцевать с ангелом и наслаждаться всем, даже своими сентиментальными и ностальгическими чувствами.
На этой мысли его наконец окончательно отпустило, и когда мелодия ускорилась, он быстрее и увереннее повел ангела, продолжая внимательно следить, чтобы у нее баланс больше не терялся. И только убедившись, что с этим пока все в порядке — осторожно повернул. Потом еще раз повернул. И слегка ослабил объятие, чтобы сделать уже полноценный пивот.¹¹ И снова проверить, не заносит ли ее в стороны на таких сложных движениях. И почему-то ото всех этих очень простых и очевидных действий уровень сентиментальности в Кроули снова начал расти с угрожающей скоростью.

__________________________________________________________________
1. Милонга — это не только название мелодий, но и название танго-вечеринок.
2. Танда — несколько мелодий танго, сыгранных подряд. Приглашать на милонге принято сразу на танду, а не на одну песенку.
3. Сказанное «спасибо» на милонге означает, что вы хотите перестать танцевать с этим партнером. А вовсе не то, что вам очень понравилось. Этикет в танго — действительно местами странноватая штука.
4. Салида — разновидность базовых шагов в танго.
5. Очо — «восьмерка». Шаг в танго, при котором ноги описывают на полу цифру восемь.
6. Болео — фигура танго, в которой ведомый партнер делает взмах ногой назад.
7. Крест, или крусада — шаг с перекрещиванием стоп.
8. Ганчо — «крюк». Фигура, в которой один партнер делает мах ногой под колено другого.
9. Для тех, кто забыл с прошлого текста: Карлос Гардель — это такой аргентинский Элвис Пресли. И первый исполнитель танго, которого услышал Азирафель, еще до Пьяцоллы.
10. “Volver” — песня о том, как лирический герой в старости возвращается в родной город, где когда-то встретил первую любовь. Которой там уже нет.
11. Пивот — фигура в танго, когда стоящего на месте ведомого партнера вращают в разные стороны вокруг своей оси.

запись создана: 01.12.2019 в 16:23

@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, повадки хомосапиенсов, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Inktober 2019

В общем, как и было сказано ранее, я затеяла безобразие — и буду им с вами делиться. Фандомный Inktober2019. Оменсы и линеры. Линеры и оменсы. А также немного маркеров и гелевых ручек.
Основная дислокация безобразия — мой твиттер. Но сюда тоже буду все репостить. Терпите

УПД от 11.10: Безбожно отстал по причинам мерзкого самочувствия, но теперь старательно нагоняю... Так что сразу две картинки.
УПД от 12.10: Продолжаю нагонять. Снова две
УПД от 13.10: Все еще нагоняю, но сегодня картинка одна
УПД от 14.10: Ура! Нагнал, бля! Вот вам еще две картинки...
УПД от 16.10: Рейтинг - это когда ебутся. Авторы с рейтингом. Я старательно ебалась с этой картинкой два дня. И немножечко заебалась. Но довольна.
УПД от 18.10: Я оклемалась от своего ар-нуво головного мозга с лебедем — и волоку вам сразу три картинки...
УПД от 23.10: Здравствуйте, меня зовут Крейзи и я нихуя не успеваю. Но вот вам две картинки за прошлые дни.
УПД от 26.10: Продолжаю вам вести хроники догоняющей стратегии... еще две картинки, но я даже и близко не нагнала...

Still a demon, then? (I’ve dreamed to draw this since the first day in fandom). #Inktober2019 Day 23: Ancient. #GoodOmens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober #Crowley #aadvarkCrowley pic.twitter.com/EgMRvnp5zs

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 26, 2019

It ought to be Crowley from 60s, because it’s 60s style. But he’s not, because of reasons. #Inktober2019 Day 22: Ghost. #Crowley #GoodOmens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober pic.twitter.com/Ky7jaMRMtY

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 26, 2019

DAY 21: TREASURE

Experiments... l have drawn this with Maped Graf’Peps only. #Inktober2019 Day 21: Treasure. #GoodOmens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober #Aziraphale pic.twitter.com/JEmfRnLZxL

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 23, 2019

DAY 20: TREAD

Useful infographics. #Inktober2019 Day 20: Tread. #GoodOmens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober pic.twitter.com/XD8ifmdU75

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 23, 2019

DAY 19: SLING

Thank me for my pornography. #Inktober2019 Day 19: Sling. #GoodOmens #GoodOmensFanArt #goodomensnsfw #IneffableInktober pic.twitter.com/is5eWh7Wz0

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 19, 2019

DAY 18: MISFIT

Black paper is a very interesting thing for interesting ideas. #Inktober2019 Day 18: Misfit. #GoodOmens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober #Crowley pic.twitter.com/Pyk7hcUDtd

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 18, 2019

DAY 17: ORNAMENT

Very simple thing on a black paper. Bentley radiator cap. #Inktober2019 Day 17: Ornament. #GoodOmens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober pic.twitter.com/dhr0UjIA7O

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 18, 2019

DAY 16: WILD

Okay, I’m catchin up #Inktober2019 again! Day 16: Wild. Lion!Aziraphale and maybe an illustration to the future #fanfic #GoodOmens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober pic.twitter.com/kw7Tfmwmu9

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 18, 2019

DAY 15: LEGEND

Late again, cause it got me two days. But here it is. #Inktober2019 Day 15. Legend. Leda and the swan. Just can’t stop thinking about that black sean in Saint James... #GoodOmens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober pic.twitter.com/0dWDCaRt5M

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 16, 2019

DAY 14: OVERGROWN

Yay, I’m coinsiding with the #Inktober2019 shedule at last. Very simple and obvious thing. Day 14: Overgrown. #GoodOmens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober #Crowley pic.twitter.com/WN6VbyDMKA

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 14, 2019

DAY 13: ASH

At last I did something with a black paper. Watercolour pencils and Sakura metallic liners included. It’s... something, really. #Inktober2019 Day 13: Ash. #GoodOmens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober #Crowley pic.twitter.com/gCp49eLKGN

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 14, 2019

DAY 12: DRAGON

Still can’t catch up #Inktober2019, but here is another comic strip. Day 12: Dragon. #goodomens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober #ineffablestrips pic.twitter.com/0XNHb84U0e

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 13, 2019

DAY 11: SNOW

Third comic strip. Where Crowley definitely isn’t nice. #Inktober2019 Day 11: Snow. #goodomens #GoodOmensFanArt #ineffableinktober #crowley #aziraphale #ineffablehusbands #ineffablestrips pic.twitter.com/9t5aL9Dg8u

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 12, 2019

DAY 10: PATTERN

It starts, as it will end, with a garden... And with an apple. #Inktober2019 Day 10: Pattern. #goodomens #GoodOmensFanArt #ineffableinktober #ineffableink #Crowley pic.twitter.com/f45Pv7MNRy

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 12, 2019

DAY 9: SWING

Still catchin up #Inktober2019 sing sing sing (with a swing). 50’s rockabilly #Crowley Hope you’ll like it. Day 9: Swing. #GoodOmens #GoodOmensFanArt #rockabilly #50s #ineffableinktober pic.twitter.com/N2IbMTJEpu

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 11, 2019

DAY 8: FRAIL

Catchin up #Inktober2019 Day 8: Frail. #GoodOmens #GoodOmensFanArt #ineffableinktober #Crowley pic.twitter.com/vEtGdBoalr

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 11, 2019

DAY 7: ENCHANTED

Beautiful nebula. Look at that. I helped build that one. Day 7: Enchanted. #Inktober2019 #goodomens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober pic.twitter.com/2wEo5l1osd

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 7, 2019

DAY 6: HUSKY

Little demonic miracle of my own. Day 6: Husky. #Inktober2019 #IneffableInktober #goodomens #goodomensfanart pic.twitter.com/DTivvQDYdW

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 6, 2019

DAY 5: BUILD

And they said, Go to, let us build us a city and a tower, whose top may reach unto heaven (Genesis 1:4) Day 5: Build. #Inktober2019 #GoodOmens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober pic.twitter.com/vyEBC6Kwrd

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 5, 2019

DAY 4: FREEZE

Aziraphale looked down at his feet, and swore for the second time in five minutes. Day 4: Freeze. #Inktober2019 #goodomens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober #IneffableInk pic.twitter.com/9sNLPjrkTP

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 4, 2019

DAY 3: BAIT

Oh,no. No, that’s your job, isn’t it?Day 3: Bait. #Inktober2019 #goodomens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober pic.twitter.com/7wuCLr90YD

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 3, 2019

DAY 2: MINDLESS

“Ngk,” thought Crowley. Day 2: Mindless. #Inktober2019 #GoodOmens #GoodOmensFanArt #IneffableInktober pic.twitter.com/KdS0FQoooa

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 2, 2019

DAY 1: RING

Here we go! Day 1: Ring #Inktober2019 #GoodOmens #GoodOmensFanArt pic.twitter.com/DEXNDs2RbE

— Crazycoyote (@_crazycoyote_) October 1, 2019

Официальный список тем

Открыть все каты

запись создана: 01.10.2019 в 21:56

@темы: чудо-трава, good omens, каляки, мы писали мы писали наши пальчики устали, Happy Apocalypse!

---

Немного об ineffable юсте в этом фандоме. Наши диалоги.

Crazycoyote:
и потом до 67 года страдать... а после еще страдать... потому что так заведено

Cirtaly:
дааааа
так это... written
как Вельзевул говорил

Crazycoyote:
predicted бля

Cirtaly:
воо

Crazycoyote:
ought to страдать

@темы: чудо-трава, good omens, повадки хомосапиенсов, майндфак, Happy Apocalypse!

---

A Thousand Kisses Deep

*Вбегает в последнюю минуту, безумно хохоча
Фест-неделька тут, а тексты на него я пишу здесь.
Первая и вторая часть отредактирована, остальное, как водится, нихрена не вычитано.
Добавила датировки к частям, для вашей радости и удобства.
УРА! ЗАКОНЧЕНО! Вычитано и отредактировано будет позже

Название: На глубине тысячи поцелуев
Канон: Good Omens
Автор:  Crazycoyote
Размер: Всего 6884 слова.

по частям

Часть I - 893 слова. Часть II - 1454 слова. Часть III - 965 слов. Часть IV - 754 слова. Часть V - 750 слов. Часть
VI - 2005 слов. Эпилог - 8204 слова.
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель
Категория: все по очереди, ни одна из...
Жанр: все по очереди, по расписанию феста; серия драбблов
Рейтинг: R
Краткое содержание: Это пять плюс один. Я серьезно. Должна же я была когда-нибудь где-нибудь написать пять плюс один, в конце-то концов! В общем, пять поцелуев Азирафеля и Кроули. И еще один.
Примечание/Предупреждения: К песне Леонарда Коэна текст имеет весьма условное отношение. Это, кажется, пока что самая дурная идея фика, которая мне приходила в голову в этом фандоме. Серия драбблов, сюжетно связанных друг с другом, так что читать их надобно все вместе по очереди.

Читать на фикбуке

Часть I. Рим. I век

В первый раз они поцеловались в Риме. Не тогда, когда пошли вместе есть устриц в первый раз, да и в принципе вместе есть в первый раз. Потом. Пожалуй, это было и к лучшему, что потом: столько первых раз одномоментно ангелу могли даться тяжеловато. Так что хорошо, что они оказались несколько распределены во времени, эти разы… Вспоминать их тоже можно было по отдельности: выходили вполне достаточные, не слишком большие порции воспоминаний. Как торт, порезанный на части.
Они оба не слишком-то хотели задерживаться в Риме, но обоим пришлось. Вечный город тогда все еще оставался центром человеческой цивилизации, и вся Европа состояла из римских провинций, и они носили эти славные привычные латинские названия, которые Азирафель очень любил и до сих пор иногда по рассеянности употреблял вместо новых. Словом, работы тогда в Риме было много, так что им обоим немедля выдали по новому заданию взамен старого, а потом еще по одному…
Все это было ужасно утомительно, зато они впервые с Начала Времен провели так много времени поблизости друг от друга. И еще — могли ходить вместе есть. В удачной компании утомительное становилось не таким уж и утомительным. А на том, что Азирафель находит Кроули хорошей компанией, он себя поймал еще где-то на Голгофе. Потому что общество демона было настолько приятным, что даже отвратительное становилось не таким уж отвратительным. Словом, они ходили пробовать еду, там и тут, и Кроули тогда почти каждый раз к ангелу присоединялся — просто ему почему-то, в отличие от Азирафеля, не было интересно пробовать одно и то же во второй раз. Так что к двадцатому веку есть демон практически перестал.
Но тогда они ходили и пробовали вместе. И все было просто замечательно. За исключением того, что римские граждане чересчур любили совмещать гастрономические удовольствия с негастрономическими. И это создавало некоторые сложности. Потому что Азирафель никаких других удовольствий со смертными разделять совершенно не собирался. Насчет Кроули он, впрочем, совершенно не был уверен, тот все-таки был демоном, и… в общем, мало ли, какие у него могли быть развлечения и даже задания от начальства. Так что Азирафель тактично не возражал. То бишь, ничего по этому поводу не говорил. Хотя, сам тогда не понимая почему, как-то внутренне сжимался каждый раз, когда предполагал, что Кроули может предпочесть ужин в его компании… чему-нибудь еще в чьей-нибудь еще компании. И разжимался обратно, когда демон оставался с ним, есть и пить, никуда не уходил и даже не собирался.
Хотя неудобства, разумеется, заключались не только в этом. Одно из таких неудобств однажды объявилось прямо перед ангелом, покуда он дожидался Кроули. Довольно юное кудрявое неудобство, блестя на него темными, почти черными глазами, вопросило:
— Как тебя звать, о прекрасный варвар?.. Меня — Луций, а во-о-он там сидит мой друг Флавий, он тоже буд-дет рад знакомству с тобой.
Флавий, на которого указали рукой, как раз очень сильно радовался знакомству сразу с двумя женщинами. И, судя по слегка заплетающемуся языку Луция, радовались они тут оба уже порядочно времени… Азирафель сложил ладони перед грудью, приготовившись долго и пространно объяснять Луцию, почему он ни в коем случае не сможет разделить их радость, а также рассказывать о том, что ограничивать себя в радости порой бывает весьма душеполезно. В то время как радоваться столь неограниченно и чрезмерно — напротив, может оказаться довольно вредно для последующего, в особенности посмертного, существования. Но сказать ничего не успел. Потому что рядом с ним, с другой стороны, возник Кроули, так же внезапно, как за несколько минут до этого — Луций.
— Добрый вечер, — поздоровался он.
А потом все случилось так быстро, что Азирафель не успел даже толком разобраться. Сперва его щеки коснулась узкая ладонь с длинными пальцами и лицо демона оказалось совсем-совсем рядом. А потом его губы прижались к губам ангела и остались так на некоторое время. Азирафель успел даже удивленно приоткрыть рот, и губы тут же прижались еще сильнее… А потом исчезли.
— Что от тебя хотел этот достойный гражданин Рима? — спросил Кроули очень мрачным тоном и скорчил Луцию такую зверскую физиономию, что тот стремительно исчез в направлении своего радующегося друга Флавия. А Азирафель просто сидел и смотрел на Кроули и пытался осознать свои ощущения. Прямо сейчас у него по спине и по рукам бегали мурашки, и еще дыхание отчего-то сбилось, хотя оно у ангелов вообще не должно было сбиваться, если уж они взяли на себя труд дышать, пользуясь материальной оболочкой…
— Кроули… — наконец смог сказать Азирафель.
— Это было проще всего, — немедля сообщил тот в ответ. — Ты бы принялся его уговаривать, он бы ни дьявола не уговорился, и пришлось бы что-нибудь такое учудесить на все это милейшее заведение сразу, твои бы наверняка заметили, явились бы сюда, устраивать вторые Содом с Гоморрой… Или нет, это я уже все-таки преувеличиваю… Но, в общем, были бы большие сложности. А так все в порядке.
— Д-да, в порядке, — согласился Азирафель, в сознании которого в эту минуту рождалось очень, чересчур ясное понимание, что именно в нем сжималось, а потом разжималось. Какие чувства. Понимания, что с ними делать, в нем при этом не рождалось абсолютно.
— Это был жест приятельской помощи, — очень уверенно добавил Кроули, а потом чуть менее уверенно спросил: — Надеюсь, ты не обижаешься?..
Азирафель отрицательно помотал головой. На жест он совершенно точно не обижался. А вот на то, что демон считал это всего лишь приятельской помощью… тоже, пожалуй, нет. И, пожалуй, если бы Кроули видел в этом что-то еще, ангел бы еще сильнее не знал, что со всем этим делать. А так… они просто сделали вид, что ничего не произошло. И у них потом более или менее успешно получалось делать этот вид все оставшиеся две тысячи лет.

Часть II. Венеция. XV век

Во второй раз они поцеловались совсем неподалеку от Рима, но несколько позже. Никакой старой Империи уже давно не было, а та, которая была, совсем на нее не походила. Все кругом было поделено на десятки маленьких государств, которые постоянно воевали друг с другом. А Италия, в которой Азирафель тогда очутился, так и вовсе умудрилась раздробиться на отдельные города, в каждом из которых были свои власти и законы. И Венеция не стала исключением. Но если про дожей Азирафель помнил, когда сюда отправлялся, то про карнавал абсолютно позабыл — и угодил прямо в середину местного празднования недели перед Великим постом совершенно неожиданно для себя самого.
Азирафель пробирался среди пестро разряженных людей, то и дело поправляя полумаску на лице, к которой все никак не мог привыкнуть. Он купил ее сразу, чтобы не выделяться из толпы, но участвовать в общем веселье, разумеется, не собирался. На его вкус, здесь было слишком многолюдно, шумно и тесно одновременно. У физического тела от этого начинала болеть голова, и спасало Азирафеля только то, что он мог ее сразу же и вылечить. Если ему приходилось оставаться среди такой кучи смертных слишком долго, голову требовалось лечить раз в полчаса, потому что она норовила заболеть заново. Словом, он рассчитывал пробыть тут, на улице, не дольше, чем понадобится, чтобы найти приличный постоялый двор и обрести там комнату —вероятно, чудесным образом, потому что обычным во время праздника это сделать было невозможно.
Нетрезвые и просто веселые голоса перемешивались со смехом и звуками музыки, сливаясь в единый нестройный гул, который, по всему, и вызывал головную боль у тела. Но ангел все-таки иногда разбирал долетающие до него обрывки слов и песен, и даже понимал, о чем они, хотя итальянский так до сих пор толком и не выучил. Но тот был достаточно похож на латынь, чтобы улавливать смысл. Так что раздавшийся неподалеку выкрик: «Да чш-ш-штоб у тебя руки отс-с-сохли!» — Азирафель понял прекрасно. И всего мгновением позже узнал голос, хотя тот и звучал непривычно высоко. Зато с привычным шипением.
Резко обернувшись, ангел сразу заметил женщину с огненно-рыжими волосами в черном платье и полумаске и темноволосого мужчину в синем дублете, тоже в маске, разумеется, который очень настойчиво пытался непристойно ухватить женщину пониже спины. Та ловко вывернулась, а потом не очень ловко чуть не упала на бок, потеряв неустойчивое равновесие. Но как-то умудрилась не только не уронить, но и не расплескать кувшин с вином, который крепко прижимала к себе одной рукой.
— Неужели такая красавица намерена провести эту дивную ночь в одиночестве? — не собирался оставлять своих притязаний мужчина в синем и снова сделал шаг к женщине. То есть, к демону — о чем смертный, конечно же, не догадывался.
— С-слуш-шай, ты! — возмущенно прошипел Кроули, как только обрел равновесие заново, и отвел свободную от кувшина руку вниз и назад. Так что, со всей очевидностью, у наглого смертного в синем сейчас и впрямь могло что-нибудь отсохнуть. И не факт, что только у него, и не факт, что отсохнуть… В таком состоянии демон мог сотворить что-нибудь совершенно непредсказуемое.
— Кроули! — торопливо окликнул Азирафель, пока ничего не случилось, и протиснулся к нему сквозь толпу. Демон обернулся, снова слегка покачнувшись, очень громко и радостно воскликнул:
— О, а-а-ангел! — и немедленно повис у Азирафеля на шее, так что их лица оказались совсем рядом, настолько, что за маской можно было легко разглядеть ярко-желтые глаза. Не вспомнить в эту минуту Рим было просто невозможно. Хотя Азирафель помнил его и так, но сейчас — как-то особенно сильно помнил, и все давнишние чувства всколыхнулись в нем с новой силой. Включая и то, которое заставляло все внутри сжиматься. От этого типа в синем дублете оно сжималось особенно сильно. Потому что он вот только что Кроули трогал, считая, что имеет право и может себе позволить, и если бы Азирафель был точно уверен, что отсохнет все только у этого синего — пожалуй, не стал бы демона останавливать.
Сам ангел, разумеется, ничего отсушить смертному не мог, но сделать хоть что-нибудь хотелось нестерпимо. И он решил, что сейчас ситуация самая подходящая, чтобы вернуть Кроули то римское приятельское одолжение… Насколько он помнил, чрезмерно радостных мужчин это отгоняло замечательно. У губ Кроули был вкус вина… и Кроули. Как оказалось, его ангел тоже прекрасно помнил, как и то, какими были те губы. Эти, женские, были другие, мягче, и одновременно совершенно такие же. И они неожиданно поцеловали ангела в ответ так настойчиво, что тот растерялся. И забыл дышать. И шевелиться тоже забыл, но потом все-таки вспомнил и сообразил даже обхватить Кроули за талию, пока пальцы демона перебирали ему волосы, а губы продолжали… вот это все, вопиюще, категорически не приятельское. И даже не дружеское. Ни капли. Которое Азирафель совершенно не в состоянии был прекратить и, кажется, даже и не хотел… Но тут в дело снова вмешался этот кошмарный хам в синем.
— Могла бы сразу сказать, что не одна! — оскорбленным тоном заявил он, и Кроули, оторвавшись от ангела, уставился на смертного с очень недобрым видом.
— Пф-ф-ф! Будто тебя это когда-то ос-станали… оставли… В общ-щем, не меш-шало никогда. Знаеш-шь чш-што?.. — демон поднял бровь, и Азирафель понял, что сейчас всех ждет повторение аттракциона с внезапными и непредсказуемыми чудесами.
— Кроули, пойдем отсюда, — мягко, но решительно сказал он, потянув демона прочь.
— К-куда?..
— Туда, — ответил ангел кивнув в сторону улочки, выглядящей наименее многолюдной.
— Ла-адно, — почему-то сразу согласился Кроули, позволяя утаскивать себя прочь. Но, когда они прошли несколько шагов, обернулся и торжествующим тоном изрек: — С-сифилис-с-с очень легко обрес-сти с-с-с твоими првычками, — и ангелу таки пришлось проверять, не задел ли возмущенный демон кого-нибудь еще своими благопожеланиями, и утаскивать Кроули прочь поскорее, пока он не нажелал еще чего-нибудь.
— На этом полу-острве вс-сегда по-олно изврщ-щ-щенцев, — доверительно сообщил Кроули, когда они отошли подальше, накренившись в сторону ангела и прижавшись к нему крепче, — ещ-ще с-со врмен Им-перии, — и отхлебнул из кувшина, который все это время продолжал старательно прижимать к себе.
От его слов у Азирафеля вдруг потеплело на сердце. Выходит, демон тоже о своей «приятельской помощи» не забыл… Ангел почувствовал, как невольно расплывается в улыбке, и тут же одернул себя. Ему все время приходилось одергивать себя, напоминать, почему Кроули ничего не знает об ангельских чувствах, которые тот осознал тогда, в Риме. И почему знать ему нельзя. Потому что Кроули — демон, как бы Азирафель к нему ни относился, это неизменно. И ангел не был даже уверен, насколько тот может ответить взаимностью. На чувства, а не только на поцелуи. Не понимал, что чувствует и что способен чувствовать демон. И если бы даже был полностью уверен… и если бы демон ответил… это было бы самое страшное, что могло с ними произойти. Для него, для Кроули. Ничего опаснее любви к ангелу для демона и не придумаешь, даже их Соглашение уже было жутко опасным, а так стало бы только хуже. Поэтому Азирафель всегда молчал. И сейчас тоже спрятал свою невольную улыбку.
— И тртуары парш-ш-шивые! — добавил Кроули, который ровно в этот момент решил споткнуться, запутавшись в платье, и чуть не уронил Азирафеля вместе с собой.
— Может, тебе протрезветь? — серьезно спросил ангел, когда вернул их обоих в вертикальное положение.
— Не-е-ет… Зря я чш-што ли полдня надиралс-ся… лас-сь… А-а-а, без ра-азницы! — Кроули беспечно махнул рукой с кувшином, а Азирафель нахмурился, задумавшись, почему тот разгуливает по карнавалу в женском теле. Хотя в мужском было бы безопаснее, чтобы не натыкаться на таких вот, как смертный в синем… Наверное, у Кроули была работа. И про нее не стоило думать тоже, про то, что за работа это была. Внутри все снова сжималось, а ему было такое чувствовать про демона нельзя. Он и так сегодня… — С-с тобой надиратьс-ся лучш-ше, — тем временем отвесил ему комплимент Кроули и тут же споткнулся снова. Вот о чем Азирафелю действительно стоило подумать — так это о том, чтобы все-таки найти постоялый двор, ближайший и быстро, потому что далеко они так не ушли бы.
Разумеется, стоило всерьез задуматься, он нашелся почти сразу. Разумеется, там была комната. И, разумеется, на него и Кроули в таком виде с любопытством смотрели и думали ровно то, чего старательно не думал ангел. Отчего он тоже начинал думать заново… Поэтому Азирафель поспешил улизнуть в комнату поскорее, невзирая на желание Кроули подробно выяснить, какая тут есть выпивка.
По лестнице на второй этаж они умудрились подняться без проблем. А потом Кроули все-таки упал, уже в комнате, когда Азирафель пытался усадить его в кресло и сам сесть в соседнее. По счастью, не уронив при этом ангела. И снова каким-то чудом не расплескав остатки вина.
— Идиотс-ское платье! Чш-штобы я ещ-ще когда-нибудь пил в платье! — возмутился Кроули и, хихикнув, стащил с себя маску и посмотрел на ангела снизу вверх. — Кака-ая интерес-сная выш-шла поза… Если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница.
Всю цитату Кроули произнес на удивление трезвым голосом, и так было еще… пронзительнее. Азирафель судорожно вздохнул. Ему бы хотелось сказать то, что было дальше по тексту: «Прощаются тебе грехи», — только это бы не помогло. И то, что Плотник ему тогда действительно это сказал, не помогло тоже. Кроули был демон, и это было неизменно. Поэтому Азирафель, вздохнув еще раз, просто молча подал ему руку.

Часть III. Швейцария. XVII век

В третий раз они поцеловались в каком-то швейцарском городишке, больше похожем на деревню, с длинным немецким названием, которого Азирафель так и не запомнил. Стояло теплое погожее утро, хотя над горным озером все равно плыл туман. А городишко радовался празднику. В таких вот тихих провинциальных местах обычная свадьба — всегда большое событие. Правда, в те времена соседи зачастую радовались ему куда больше жениха с невестой, поскольку браки заключались вовсе не о любви. И этот был такой же. И Азирафель, разумеется, тоже ни капли не был рад, но все-таки заметно меньше, чем невеста на его месте. Ему всего лишь хотелось покончить с этим побыстрее, потому что убедительно поддерживать чужой облик долгое время было ужасно утомительно.
Обряд почему-то проходил не в церкви, хотя протестанты всегда были свободнее католиков в смысле всяческих формальных традиций. А возможность наслаждаться видом на озеро Азирафеля только радовала. Церквей он в своей жизни видел много, в конце-то концов, и куда примечательнее местной. Отец невесты уже подвел Азирафеля к алтарю, и теперь священник читал пространную речь о святости брака, и ангел, который таких речей тоже слышал не одну, а несколько даже произносил, позволил себе отвлечься. И задуматься о вещах действительно важных. Например, стоит ли достоять тут до конца и загадочно исчезнуть где-нибудь во время общего веселья?.. Или можно выразительно сбежать из-под венца, устроив переполох, потому что Азирафель выиграл для настоящей невесты достаточно времени, чтобы она ускакала на лошади по горам куда подальше.
Первый вариант был лучше для невесты, а второй — для ангела, потому что целоваться с посторонними и к тому же неприятными людьми ему совершенно не хотелось. А жених, определенно, был отменно неприятным, ровно поэтому ангел во все это и ввязался. Метафизическая сторона вопроса Азирафеля не волновала, спасибо, опять же, нелюбви протестантов к излишним формальностям. Поскольку они решили перевести брак из разряда Таинств в обряды, никаких обязательств Господу ангел сейчас не давал. А обязательства жениху, пусть даже и данные перед священником, совесть вполне позволяла ему нарушить. Азирафель снова посмотрел на туман, клубящийся над водной гладью, и вздохнул. «Раз уж взялся творить добро, делай все как следует», — сказал он себе и мужественно приготовился вытерпеть до конца всю церемонию. И часть праздника тоже.
Впрочем, перед поцелуем он все-таки заволновался. Потщательнее натянул на себя облик невесты и даже нервно сжал кулаки, когда жених откинул фату и наклонился к его лицу. Азирафель как раз очень старался не поморщиться, когда жених вдруг неожиданно спросил шепотом:
— Отличный денек, ты как думаешь? — и моргнул, отчего его серые глаза на мгновение стали ярко-желтыми, с вертикальными зрачками. А потом сразу же вернулись в прежний вид.
— Кроули! Ты что тут делаешь?.. — воскликнул ангел, тоже шепотом, но очень возмущенно.
— Перестань задавать вопросы и немедля поцелуй жениха, на нас все смотрят, — потребовал демон, после чего, не дожидаясь ответа, прильнул к губам Азирафеля.
Тот от неожиданности зажмурился и издал какой-то невнятный звук, а потом неровно вздохнул. Потому что губы были не какие-то чужие, а очень даже знакомые. Азирафель даже заволновался, что демон облик на свой собственный ненароком сменил и, испугавшись, распахнул зажмуренные глаза. И немедля зажмурился снова. Потому что выглядел Кроули все тем же неприятным женихом, а вот на ощупь был совсем как Кроули, и целовать его Азирафель был совершенно не против, совсем даже наоборот… В этот раз он целовался совсем не так, как в прошлый раз в Венеции. Наверное, таким и должен был быть поцелуй перед алтарем: нежным, осторожным, даже трепетным. Азирафель и представить себе не мог, что Кроули способен… Но на них и правда все смотрели, и они тут изображали жителей маленького швейцарского городка. Наверное, демон очень старался выглядеть поубедительнее… Но у ангела все равно все внутри взволнованно трепыхалось и обмирало, пока поцелуй длился.
— Тебе идет голубой, — все так же шепотом сообщил Кроули, когда все закончилось, так же неожиданно и вдруг, как и началось.
— Спасибо, — ответил Азирафель по инерции и вытаращился на демона ошарашенным взглядом. Едва он немного отошел от внезапных ощущений, у него немедля возник закономерный вопрос. — А куда ты жениха дел?..
— Дома оставил, — фыркнув, ответил Кроули. — Да не смотри ты на меня так, он жив и здоров. Просто забыл, что у него сегодня свадьба. Завтра вспомнит.
Они чинно шли по постеленной прямо на траву дорожке к уже накрытым неподалеку столам. И ангел продолжал медленно осознавать происходящее.
— Ты что, за мной следил?.. — выпалил он. Потому что никаких других идей, зачем демону быть здесь, ему в голову не пришло.
— Понятия не имел, что ты здесь будешь, пока ты не явился под руку с папашей невесты, — беззаботно ответил Кроули, и на лице жениха возникла до боли знакомая демонская усмешка. — Я тебя по запаху узнал. И, предугадывая твой следующий вопрос, я с неделю назад случайно пообщался с этим смертным, ну, она тебе про него наверняка рассказывала, полагаю, даже в слезах. Который в соседней дыре от этой дыры живет. И к которому она сейчас улепетывает сломя голову. Он тоже рассказывал в слезах, и я подумал, что выкрасть невесту прямо от алтаря — вполне подходящее для демона развлечение. Тут жуткая скучища, в этих горах…
— Так ты что?.. — начал Азирафель следующий вопрос, успев с ужасом представить, как незнакомый ему славный юноша продает душу за возможность быть вмеcте с возлюбленной.
— А-ангел! Никакого договора не было, — снова предугадав его вопрос, ответил Кроули и наморщил нос, тоже очень знакомо. Привычная мимика до жути странно смотрелась на чужом лице. — Я же сказал: это развлечение, а не работа. Пусть живут долго и счастливо, умрут в один день и попадут на Небеса, если очень постараются…
— О, Кроули, это с твоей стороны…
— Заткнись, — потребовал демон, не дав Азирафелю договорить. — Или я, лишившись развлечения с похищением невесты, устрою драку с невестой. И войду в местные легенды.
Ангел вздохнул и смиренно заткнулся. Так что местным пришлось довольствоваться легендами о внезапно исчезнувших посреди свадьбы молодоженах. Говорили, что их околдовала нечистая сила. И если жениха на другой день вернули, хоть и в беспамятстве, то невесту уволокли с собой навеки. Некоторые утверждали, что виноваты живущие в озере русалки, другие — что духи из соседнего леса. Была даже версия о горных гномах. Она Кроули почему-то особенно нравилась.

Часть IV. Берлин. 1943 год

В четвертый раз они поцеловались уже после той ссоры в Сент-Джеймс парке. То есть, разумеется, после того, как помирились после той ссоры. Шел сорок третий год, и чаши весов в войне пребывали в напряженном, неустойчивом равновесии, которое в любой момент могло накрениться как в одну, так и в другую сторону. Британию бомбили, но Азирафель, пожалуй, если бы его спросили, где ему приятнее находиться, назвал бы страдающий от авианалетов Лондон, а вовсе не спокойный на тот момент Берлин. Ему не нравилось быть здесь, работа не обязывала его быть здесь — и все же он не мог не быть здесь, когда мог что-нибудь сделать вместо того, чтобы сидеть сложа руки.
Хотя ровно сейчас он всего лишь собирался поужинать. С едой здесь было значительно лучше, чем в Лондоне, что тоже отнюдь не делало Берлин приятным местом. Его сейчас вряд ли хоть что-то могло сделать приятным местом, однако еда изрядно помогала примириться с его общей неприятностью. Словом, ангел как раз подходил по переулку к одному заведению, где весьма недурно готовили, когда в этот самый переулок с черного хода этого самого заведения вывалился офицер СС. Черную форму и отблескивающие серебром знаки различия легко было узнать даже в темноте, при тусклом свете единственного фонаря над дверью. Вывалился офицер очень «удачно»: прямо на ангела, который собирался отскочить, но не успел. Потому что его резко схватили за грудки и дернули прочь из пятна бледного желтого света, в кромешную темноту.
От шока у Азирафеля из головы немедля вылетел весь немецкий, и единственным, что он смог возмущенно выкрикнуть, было возмущенное:
— Эй!
— Тиш-ш-ше, — прошипел офицер неожиданно знакомым голосом, в отсвете фонаря блеснули резко сдернутые с лица темные очки, а в следующее мгновение Азирафеля поцеловали и снова поволокли, продолжая крепко держать за лацканы пиджака.
На сей раз — к стене, к которой Кроули прижался спиной, и ангел почувствовал, как прямо под его губами мужские губы превращаются в женские. И как черный китель превращается в облегающее шелковое платье, прекрасно почувствовал тоже, потому что на этот раз сообразил обнять Кроули почти сразу. После их ссоры он вообще готов был вцепиться в демона при первой возможности. Это, собственно, и была первая возможность, которой он немедля и воспользовался. Хотя совершенно не понимал, что тут происходит, но это пока что было не важно. Ничего было не важно, кроме чувств и эмоций, затопивших ангела целиком. Все, что он носил в себе эти восемьдесят лет, и потом — тоже, потому что боялся очередной опрометчивой фразой испортить их отношения снова. Все, что он переживал, вырвалось сейчас наружу, потому что можно было не говорить. И поэтому нельзя было испортить. Можно было просто целовать, а потом еще целовать, до головокружения, и ощущать, как целуют в ответ, и почти не заметить топота ног каких-то людей, пробежавших мимо них по переулку и скрывшихся за углом. И потом целовать еще немного, пока Кроули не выдохнул, отстранившись:
— Вс-сё, уш-шли…
— Кто?.. — растерянно спросил Азирафель, тряхнув головой, чтобы вернуть ясность в сознание, в котором сейчас плавал густой розовый туман.
— Недовольные моими способами веселиться, — расплывчато объяснил Кроули и очень довольно усмехнулся. — Как ты удачно здесь оказался! Даже без чудес обош-шлос-сь…
— Рад помочь, — оторопело ответил ангел и осторожно уточнил: — А что случилось?..
— Они в какой-то момент решили, что я английский шпион, — пояснил Кроули уже не так расплывчато, но яснее не стало. — И я подумал, что будет довольно забавно не разубеждать их в том, что я английский шпион, а сделать вид, что я он и есть. Вышло и правда забавно, но потом пришлось очень неожиданно и быстро убегать…
— Они могли тебя развоплотить! — наконец сообразив, испугался Азирафель.
— Меня?.. Ну что ты! Ничего бы со мной не случилось, — беззаботно отмахнулся Кроули и, наконец отпустив пиджак ангела, зачем-то принялся очень старательно расправлять его отвороты. — Просто убегать было быстрее и легче, чем что-нибудь еще. А тут еще ты! Очень удачно получилось… А ты здесь поужинать собирался, да?.. Боюсь, нам придется поесть в другом месте, мне там лучше на всякий случай не появляться даже в этом облике…
Ангелу по-прежнему было ничего непонятно, но он все равно расплылся в облегченной и радостной улыбке. Потому что Кроули был здесь, потому что с ним ничего плохого не случилось, потому что демон предложил вместе поужинать. И потому что с ним даже Берлин сорок третьего переставал казаться таким уж неприятным местом.
Понятно стало уже потом. К концу войны у Кроули была пачка благодарностей от Адского начальства за совращение высших чинов Третьего Рейха на безумные проекты по созданию различного «супероружия» для массовых убийств. Большинство из которых либо не были реализованы, либо не были эффективны, либо оказались слишком затратны, либо так и не ушли дальше бумажек с планами в папках на начальственных столах. Все они бесконечно вязли в бюрократических препонах, каковые препоны плодились в нацистской государственной машине, как плесень в сыром подвале. Кроули с гордостью заявлял, что после шести тысяч лет работы с самой адской бюрократией на Земле у него огромный опыт по разведению бумажной волокиты на пустом месте.

Часть V. Сохо, Лондон. 1967 год

В пятый раз они поцеловались в Сохо. То есть, это Азирафель поцеловал Кроули, потому что просто не выдержал. Этого тона, этого выражения лица, этого взгляда, такого пронзительного, что Кроули даже очки снимать было не нужно, чтобы ангел видел, насколько он пронзительный. У Кроули в руках было полторы пинты смертельного яда в клетчатом термосе и он, не слишком убедительно изображая беззаботный тон, предлагал Азирафелю куда-нибудь его подвезти. И смотрел, так, что в груди все переворачивалось, а потом падало в живот и там трепыхалось, судорожным комком, как сбитый в полете воробей.
«Не надо меня никуда подвозить, ничего не надо, только будь в порядке…» — думал Азирафель и тоже смотрел, ощущая себя так, будто восемьдесят лет бесконечного страха за Кроули и бесконечного же одиночества без него вдруг стали материальными и прямо сейчас давят ему на плечи и на голову, холодные и тяжелые, как ледяная глыба. А сверху — еще двадцать шесть, не таких жутких, потому что они снова могли видеться и говорить, и Кроули не делал ничего слишком уж опасного. Ровно до этого ограбления, которое напугало Азирафеля ничуть не меньше, а то и больше, чем та записка в Сент-Джеймс парке.
И вот у демона в руках была та самая святая вода, прямо сейчас, и они сидели в Бентли и смотрели друг на друга. И нужно было что-то ответить на предложение подвезти, а у ангела в сознании по кругу, как поезд по игрушечной железной дороге, ездила всего одна мысль: «Я могу больше никогда тебя не увидеть… Никогда…» Потому что он вовсе не знал, что Кроули будет делать с этим термосом. Знал только, что он не убьется прямо сейчас, при попытке ограбить церковь. И больше ни в чем уверенным нельзя было быть. Они в любой момент могли не увидеться больше никогда.
И от мысли об этом, от лица Кроули и от вида термоса в его руках — поцеловать его хотелось совершенно нестерпимо. Потому что и этого тоже могло не случиться больше никогда. Три поцелуя — это очень много, когда Кроули то и дело снова оказывается рядом и ты втайне надеешься, что найдется еще какой-нибудь неожиданный и дурацкий повод, чтобы… И вспоминаешь те, прошлые, и представляешь, каким мог бы быть следующий. И это чудовищно мало, когда ты думаешь, что новых уже не будет. Азирафель очень хорошо ощутил это за восемьдесят лет ссоры. И сейчас ощущал, что четыре вместо трех — это немногим больше. Пять — тоже не слишком много, но все равно лучше, чем четыре…
Ангел резко вдохнул, наклонился к Кроули, коснулся губами его губ — и ощутил, как те потянулись к нему в ответ… «Ты что творишь?!» — зажглась, как аварийная лампочка, мысль. И обожгла его изнутри, будто это он был демон и выпил святой воды залпом. А потом огонь сменился холодом, когда осознание того, какую чудовищную, непоправимую глупость он натворил, накрыло Азирафеля ледяным ужасом. Он вздрогнул — и проснулся. У себя в магазине, прямо в кресле, в котором как-то совершенно нелепо и вдруг уснул над книгой. Разум возвращался в реальность медленно, и так же медленно приходило понимание, что никакого пятого поцелуя не было. Они не целовались в Бентли. Потому что Азирафель еще тогда успел напугаться всех последствий — и сбежал. Оставил Кроули термос и смылся куда подальше. Забился к себе в магазин, как в нору, и ощутил себя настолько уставшим ото всего случившегося, что уснул за чтением, чего с ним не случалось с четырнадцатого века.
Азирафель должен был сбежать. Иначе и впрямь не выдержал бы, и тогда ничего было бы уже не отменить, не отмотать обратно. Потому что у этого поцелуя не было бы никакого повода… ни единого, кроме самого Кроули. И все с Азирафелем и его чувствами сделалось бы понятно сразу, совершенно однозначно и определенно. И он не мог…
Не мог подвергать Кроули еще одной смертельной опасности, когда только что сам всучил ему в руки смертельную опасность. Они и так были чересчур опасно близки, уже давно. А это… было бы даже больше, чем чересчур. Поддавшись тому порыву, Азирафель мог, и наверняка сделал бы Кроули еще хуже. И ради чего?.. Ради минутной прихоти, совершенно нелепой, если вдуматься. Ангел даже не был уверен до сих пор, что именно Кроули чувствует к нему. И как именно. И что собирается с этим делать. Так что и здесь со своими поцелуями мог только хуже все испортить. Сейчас у него Кроули, по меньшей мере, был. И это в любой момент могло измениться в худшую сторону. Так что лучше было не трогать эту бесконечно хрупкую конструкцию лишний раз. Азирафель хотел бы — чтобы Кроули был его весь целиком. Азирафелю стоило довольствоваться — тем, что Кроули в принципе есть в реальности. Поэтому они никогда не целовались в Сохо. И это было к лучшему.

Часть VI. Мэйфэйр, Лондон. Сразу после Апокалипсиса

Вечером после неслучившегося Апокалипсиса они не поцеловались. По правде сказать, ангела все случившееся слишком ошарашило и замучило, чтобы в принципе об этом думать. Он даже не сразу сообразил, когда Кроули предложил остановиться у него, что не надо больше отпираться, как раньше. Говорить, что Небесное начальство будет недовольно, когда на самом деле боишься, что будет недовольно Адское — Азирафель так часто делал, особенно когда Кроули начинал от проблем с собственным начальством слишком уж легкомысленно отмахиваться. Словом, ангел только после напоминания Кроули спохватился, что пугаться по-прежнему больше не нужно и пора начинать пугаться совсем по-новому. А что делать в этом новом с поцелуями, было и вовсе неясно… Так что они просто сели в автобус и поехали.
И потом, меняясь телами, не поцеловались тоже. Хотя Азирафель не мог об этом не думать, сам же и напомнив Кроули про то, как они притворялись молодоженами в семнадцатом веке. Демон отреагировал на это с невозмутимой деловитостью, и Азирафель предпочел не развивать дальше тему. А потом у него и так стало слишком много впечатлений, от самого обмена телами. Прикасаться пальцами Кроули к лицу Кроули, когда то и другое вдруг сделалось твоим собственным — к этому нужно было привыкнуть, чтобы реагировать спокойно, когда придется притворяться при других.
Наутро, когда Кроули пошел проверять книжный магазин, а ангел — Бентли, они не поцеловались тоже. Азирафель почти решился, когда вдруг ощутил себя в точности как в тысячу девятьсот шестьдесят седьмом, подумав, что их трюк может и не выгореть, и тогда… Про то, что будет «тогда», ему думать вовсе не хотелось, а вот успеть поцеловать Кроули хотелось безмерно. Но Азирафель передумал так же резко, как до того захотел. Решив, что так им обоим будет не легче, а труднее, может быть, намного. С новыми ощущениями, с новыми, не до конца пойми какими, отношениями, в растрепанных чувствах.
А теперь они, выйдя из Ритца, просто шли по ночным лондонским улицам — и тоже не целовались. Просто гуляли, болтали обо всем подряд, смотрели по сторонам. И этого всего вместе, пожалуй, было бы достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым, если бы не дурацкая неопределенность, которая, как казалось Азирафелю, прямо-таки витала в воздухе вокруг них. Он, с его точки зрения, намекнул на все, что мог, настолько сильно, насколько мог. Согласился на тот самый ужин в Ритце, от которого отказался сорок лет назад, и от которого бегал до самого Апокалипсиса, как от чумы, делая вид, что даже не помнит о своем предложении.
А Кроули ничего не делал… То есть, делал то же, что и всегда. И к моменту, когда они добрели до Пикадилли-серкус, Азирафель уже успел решить, что демона, собственно, и так все устраивает, и начать внутренне с этим смиряться. В целом, если вдуматься, ангела устраивало тоже. Они еще накануне выяснили то недоразумение про «лучшего друга», и у Азирафеля до сих пор все внутри переворачивалось, когда он об этом думал. Это много, очень много: быть лучшим и единственным другом Кроули — так он себе говорил. Больше, чем еще не так давно ангел мог даже мечтать. И Кроули, безусловно, тоже был его лучшим другом. Просто… больше, чем другом. Больше, чем кто угодно, каким словом этого «кого угодно» ни назови. Поэтому одновременно быть лучшим другом Кроули оказалось как-то невыносимо мало теперь, когда можно было не бояться последствий их отношений. Но Азирафель вполне мог смириться, тем более сейчас, когда у него и так уже столько всего было…
Он как раз предпринимал очередную попытку окончательного и бесповоротного смирения, когда вдруг почувствовал, как его руки коснулись пальцы Кроули. Сердце прыгнуло в груди, как бешеный кролик, а потом часто заколотилось: тело отреагировало мгновенно, и на ощущения, и на эмоции ангела. И смиряться тут же расхотелось. Хотя Азирафель успел подумать, что это могло быть случайно, они все-таки совсем рядом шли… Но пальцы никуда не делись, они медленно проскользили по тыльной стороне кисти на ладонь — и когда очутились там, Азирафель сжал их в своей руке. А потом переплел свои пальцы с пальцами Кроули, и те переплелись с его пальцами в ответ — и они пошли дальше, держась за руки и продолжая болтать. Так, будто ровным счетом ничего не случилось. Только сердце билось слишком часто, и дыхание тоже участилось — и Азирафель не мог успокоить их, ни усилием воли, ни чудом, потому что тело отказывалось делать то, что противоречило чувствам ангела.
Кроули не было не нужно… ему было слишком важно. И еще он очень старательно не спешил… из-за того, что Азирафель ляпнул тогда, в Бентли, по правде говоря, с перепугу, чтобы хоть что-нибудь ляпнуть перед тем, как сбежать. Ангел сказал: «Ты слишком быстр для меня», — и теперь Кроули изо всех сил старался не быть слишком быстрым, даже когда исчезли все поводы им не быть. Он сорок лет старался, И во время Апокалипсиса — тоже. И называл Азирафеля «лучшим другом», потому что это был единственный способ не быть слишком быстрым, когда невозможно держать в себе чувства. Даже когда он не мог держать чувства, не торопился все равно, сросся с этим невероятным волевым усилием за сорок лет в единое целое. У Азирафеля вдруг встал в горле комок, когда он попытался представить, как могли бы звучать те слова, скажи Кроули то, что чувствовал на самом деле… У самого ангела было много вариантов сказать это: я потерял смысл жизни, я потерял все, я потерял свою единственную любовь… «А ведь мы даже не поцеловались в пятый раз», — очень настойчиво, почти капризно закончил в сознании Азирафеля внутренний голос. И он замер посреди тротуара, развернувшись к Кроули и уставившись на него во все глаза.
Тот тоже замер, и лицо у него сделалось прямо как тогда, в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом. И крепче сжал руку Азирафеля, буквально вцепился в нее, будто ангел прямо сейчас собирался вырваться и убежать. Но он не собирался, конечно… Он бы сейчас никуда не смог деться, даже если бы его от Кроули начали оттаскивать. Вцепился бы тоже, обеими руками и ногами… или одной ногой, а второй бы отбивался. И такая реакция сейчас не казалась ему дикой и противоестественной. Хотя обычно Азирафель так не реагировал и даже не думал… никогда вовсе. А сейчас вот, думал, ощущал всем собой, хотя оттаскивать больше наконец-то было некому. Совсем некому. Они больше не боялись ни Ада, ни Небес. Только друг друга боялись все еще зачем-то… И судорожно сплетались руками, пугаясь, что все это кончится.
— А-ангел… т-ты… — попытался вставить что-нибудь Кроули в затянувшуюся паузу, сбиваясь и не находя слов. Тоже как тогда, в Бентли. Но в этот раз Азирафель даже договорить ему не дал. Привстал на цыпочки и дотянулся губами до губ, ощутив, как еще сильнее впились в руку длинные тонкие пальцы, положил другую руку на щеку, притягивая ближе.
В этом был смысл происходящего — в том, чтобы стать совсем близко. И еще в том, что быть близко было так одуряюще, невыносимо, головокружительно приятно… Всегда, все эти сотни лет, которые они не позволяли себе быть настолько близко, насколько хочется. Все равно что смотреть на еду, иногда отщипывать крошечный кусочек — и отодвигать тарелку подальше. Потому что больше нельзя. Мучительное издевательство, даже если ты не чувствуешь голода, как смертные… Но теперь было можно, все было можно, и Азирафель поцеловал Кроули ровно так, как хотел и не стал тогда, сорок лет назад, и почувствовал, как ему ответили, сперва непривычно робко, будто не веря, что и правда можно, а потом сильнее, настойчивее, а потом совсем жадно, а потом Кроули обнял его за талию и притянул совсем близко, и так правильно и хорошо — когда совсем близко, и сердце от этого заколотилось совсем быстро и застучало прямо в ушах… А потом Кроули резко отстранился с судорожным вздохом и уставился на него совершенно обалдевшим взглядом.
— М-м-мф… А-а-а… а-ахм… — изрек Кроули и приоткрыл рот, отчего вид у него сделался совсем уж ошарашенный. — А-а… Да-а… А-ангел… я… не слишком быстро?.. — наконец смог он сформулировать волнующий его вопрос, и Азирафель расплылся в улыбке. Умиленной, сочувственной и виноватой одновременно. И отрицательно мотнул головой.
— Больше нет, — ответил он тихо, немного сбивчиво, потому что дыхание заодно с сердцебиением, кажется, решило сплясать гавот. — Больше… не опасно. Можно… так быстро, как хочешь.
— А-а… Ладно, — неожиданно смиренным для себя тоном согласился Кроули, а мгновение спустя снова жадно впился губы Азирафеля и, обхватив обеими руками, потянул в ближайший закоулок. Было похоже на сорок третий год, только Кроули не собирался менять мужское тело на женское. «Надо будет его потом… попросить…» — невнятно промелькнула в ангельском сознании мысль о том, что ему хочется целовать Кроули во всех возможных видах. И не только целовать.
И больше никаких мыслей там не мелькало, ни внятных, ни невнятных, остались только ощущения. Поэтому Азирафель изрядно удивился, когда ощущения сообщили ему, что он больше не стоит, а вовсе даже лежит, и довольно удобно, на чем-то мягком. Открыв глаза, он обнаружил, что мягкое — это кровать, и они очутились в квартире Кроули. Точнее, в его спальне, куда ангел вчера не заходил, только заглядывал, и то мельком, во избежание создания двусмысленных ситуаций.
А теперь ситуация была ничуть не двусмысленная, а очень даже однозначная: Азирафель лежал на кровати на спине, Кроули нависал над ним сверху — и, получив прямое согласие, с энтузиазмом разгонялся до привычной для себя скорости. Той, с которой обычно водил машину. Поэтому жилет на ангеле уже был расстегнут целиком, рубашка — наполовину, а Кроули целовал его везде, куда мог дотянуться, и явно собирался дотянуться до всего остального тоже. Поцелуев было много, очень, Азирафель сбился со счета примерно на сто двадцать восьмом, который, возможно, был сто двадцать шестым или сто двадцать девятым… Или вообще сто тридцать четвертым, если прибавить к нему предыдущие пять… И перестал считать, ощутив, что теперь можно не считать тоже, что поцелуев будет сколько угодно. Бесконечно много. И можно просто тонуть в них, погружаясь с головой, тонуть в прикосновениях ладоней и пальцев, растворяться в этих ощущениях целиком. Растворяться в Кроули, настолько, насколько это вообще возможно, сливаться воедино — настолько, насколько получится. Азирафель бы с радостью оказался в его теле тогда, когда лишился собственного. И это было бы прекрасно… но слишком опасно. Зато теперь они могли быть рядом обоими своими телами, совсем безопасно и так же восхитительно близко. Смысл происходящего все еще был в этом, в том, чтобы быть как можно ближе. И в том, чтобы принадлежать друг другу целиком.
Азирафель снова и снова ощущал эту принадлежность, убеждался в ней, целуя Кроули в ответ — тоже везде, куда мог дотянуться, и свои поцелуи тоже не считая больше. Сколько угодно, вот сколько их будет теперь, сколько угодно… Сколько захочется. И вот так скользить руками по спине Кроули — тоже можно сколько захочется. И все, что захочется, можно сколько захочется. Что угодно сколько угодно. Осознание этого накрывало одуряющей эйфорией, от которой не выходило сказать ни одного внятного слова, и из груди вырывались только сбивчивые стоны. Это Кроули умудрялся как-то вставлять между собственными стонами слова человеческой речи и нес восхитительно безумную смесь восклицаний, ругательств и комплиментов, хриплым шипящим полушепотом Азирафелю прямо на ухо:
— Гос-споди боже блядь, во имя преис-с-сподней, а-ангел, ты невозможно прекрас-сный, охренеть прос-сто, мать твою, хорош-ший мой, ещ-ще… А-а-ангел… — Продолжал, не замолкая ни на секунду, и это сейчас казалось Азирафелю самым прекрасным, что только можно услышать. И он сам совсем терял способность связно говорить. И думать тоже. Все терял, кроме желания быть еще ближе, еще сильнее, всем собой…
Что-то похожее на ясное сознание вернулось к Азирафелю уже ближе к утру. Кроули предпочел в сознание сегодня не приходить вовсе, и теперь спал, закинув на ангела ногу, обхватив его рукой и разметав у него по груди длинные рыжие кудри, на которые падали лучи пробивающегося через жалюзи рассветного солнца, заставляя их светиться яркой медью. Азирафель провел ладонью по спине Кроули до талии и ниже, чтобы обнаружить, что тот уснул все-таки в женском облике, а не в мужском с длинными волосами… Потому что он, совершенно определенно, в какие-то моменты был и в том, и в другом. По очереди. Пару раз сменив облик в очень неожиданные моменты и очень неожиданным образом.
У Азирафеля так не выходило, потому что таким быстрым, как Кроули, он все-таки не был. Но он тоже один раз сменил, ему в тот момент невыносимо хотелось. Ощутить все и так тоже, почувствовать Кроули рядом всеми способами, которые только в голову придут им обоим. Хотя, исходя из того, что ангел на эту тему знал, они перепробовали далеко не все… Значит, оно непременно придет в голову Кроули потом — подумал Азирафель, ощущая, как от этого «потом» в груди разливается тихое блаженство. От того, что у них было это «потом», еще одна тысяча поцелуев после тысячи поцелуев. Еще не одна тысяча…

Эпилог. Три дня спустя

Азирафель был собой ужасно недоволен. По правде сказать, он на себя откровенно сердился. Потому что ему сейчас следовало бы ощущать себя самым счастливым созданием Господним во всем Сохо, а возможно, и во всем Лондоне. А он вместо этого нервничал и переживал, причем по совершенно идиотскому, с его же собственной точки зрения, поводу. Вся проблема была в его привычке слишком много думать. Опять! Сталкиваясь с любой ситуацией, будь то Апокалипсис, Божественный План или отношения с Кроули, Азирафель обдумывал ее со всех возможных сторон — и неизбежно приходил ко всяким выводам. Не всегда удачным. Например, с Кроули он успел сделать крайне дурные выводы неоднократно. Да и с Апокалипсисом пару раз успел… И вот, стоило всему этому закончиться, а их отношениям с Кроули наладиться, как Азирафель снова начал!
Собственно, в налаженных отношениях и было все дело. Точнее, в том, насколько активно Кроули их налаживал, три дня кряду, так что позавчера ангел даже уснул с ним в обнимку, изрядно утомившись. А потом, когда проснулся — они немедленно продолжили налаживать… Нет, Азирафелю все нравилось, и даже очень! Но сам по себе он бы явно не был настолько… буйным. И ровно на этом месте у ангела и возникала неотступно терзающая его мысль: куда Кроули девал весь свой темперамент все эти шесть тысяч лет?.. И правда совершенно глупая и совершенно некстати возникающая, потому что теперь Кроули, совершенно определенно, девал весь свой темперамент в Азирафеля и больше никуда не собирался. Но ангел все равно зачем-то думал про каких-то посторонних смертных и их отношения с Кроули… и расстраивал этими мыслями сам себя, весь день. Пока Кроули оставался рядом, все было более или менее нормально. Начать с того, что у Азирафеля в принципе оставалось не слишком много времени, чтобы думать.
Но из-за того, что последние два дня они провели у Азирафеля, сегодня Кроули сообщил, что ему нужно срочно полить цветы, он быстро обернется — и уехал. А ангел остался. «Быстро» продолжалось третий час, и оказалось, что это невыносимо долго, если тебя снедают дурацкие сомнения и никчемные терзания. У Азирафеля даже отвлечься чтением толком не получалось, так что последние сорок минут он перекладывал книги, которые и без того, после восстановления Адамом книжного магазина, пребывали в идеальном порядке. То есть, занимался откровенно бессмысленным делом. Так что когда Кроули наконец возник на пороге магазина — ангел обрадовался ему так, будто они не виделись лет двадцать, а не два с половиной часа. А потом снова заволновался, потому что Кроули выглядел так, будто тоже о чем-то переживал, пока к своим цветам ездил, а в каждой руке у него зачем-то было по бутылке «Мое и Шандон».
— Мы… опять что-то празднуем? — осторожно уточнил Азирафель, кивнув на бутылки.
— Так просто, хорошее шампанское, — ответил Кроули, пожав плечами, и вид у него был настолько невозмутимый, что Азирафель немедля уверился, что все вовсе не так просто, как Кроули говорит. Но расспрашивать дальше не стал, а вместо этого достал бокалы, поставил их на столик рядом с диваном и сам на него уселся. В конце концов, Кроули все сам расскажет. Наверное.
Демон, поставив бутылки на стол, немедля плюхнулся на диван рядом с Азирафелем и сгреб его поближе к себе, обхватив за плечи одной рукой. И уставился на него желтыми глазами, сняв очки. То есть, все-таки собирался рассказать, зачем шампанское, причем сразу. Ангел от этого понимания зачем-то разволновался, неловко пытаясь усесться рядом с Кроули поудобнее. Но так толком и не успел, потому что Кроули пихнул ему в руки маленькую квадратную бархатную коробочку и коротко сообщил:
— Вот, — после чего продолжил на него пытливо таращиться.
Азирафель открыл. И очень сильно удивился, мягко говоря. И заволновался еще сильнее, уверенно устремляясь к тому состоянию, которое у смертных принято называть «шоковым». Потому что в коробочке лежали два простых тонких кольца, одно золотое, второе… кажется, платиновое.
— Кроули… это… это что, матримониальное предложение?.. — очень тщательно подбирая слова, спросил Азирафель, когда наконец смог сформулировать свое изумление в словах человеческой речи.
— Ангел, ты совсем охренел?.. — воскликнул Кроули так громко и так возмущенно, что Азирафель аж на диване подпрыгнул и чуть не уронил коробочку на пол. — Какое предложение, к дьяволовой матери?! Мы с тобой с тысяча шестьсот сорок шестого года женаты.
Ангел моргнул, переваривая очередной шокирующий факт, и даже сумел выдавить из себя:
— Но… — после чего Кроули его немедленно перебил:
— Уж не знаю, что ты там себе думал, но я приносил клятвы всерьез. И тебе. Пред Ее, между прочим, лицом, там еще такой специальный смертный стоял, чтобы все это засвидетельствовать. Пред этим самым лицом… — произнося свою романтическую речь, он на Азирафеля не смотрел вовсе, откупорив бутылку и разливая шампанское по бокалам. Но за плечи обнимать продолжал. — И поскольку ты не возражал и даже поцеловал свежеиспеченного супруга, я считаю наш брак вполне состоявшимся.
— Но… — снова попытался сказать Азирафель, когда Кроули забрал у него кольца, отложив на столик, и пихнул ему в руки бокал с шампанским, — этот специальный смертный называл нас чужими именами.
— Небесная бюрократия ужасна, — ответил Кроули, недовольно наморщив нос. — Какая разница, как он нас называл?.. Я пять раз тут имя менял. Могу себе позволить и Генрихом денек побыть, ради разнообразия. Это же все равно я! А ты — ты! — уверенно постановил он и выпил сразу полбокала шампанского. — В общем, я просто хочу, чтобы ты носил кольцо. Если ты не против…
— А… зачем?.. — спросил Азирафель, моргнув. Новость об их трехсотпятидесятилетнем брачном союзе вмещалась в сознание как-то очень медленно и нехотя. Новость о том, что Кроули, только что ругавшийся на Небесные бюрократические формальности и всегда ругавшийся на любые формальности, настаивает на ношении колец, не вмещалась совсем.
Кроули ответил не сразу. Для начала он выпил все шампанское в бокале до конца, потом налил себе второй, отпил из него еще треть и только после этого сообщил, снова глядя вместо Азирафеля на бутылку «Мое и Шандон»:
— Затем, что ты в Сохо живешь. И тут всегда полно… всякой публики… Большую часть которой кольцо все-таки в состоянии отпугивать.
— А-а-а… — протянул Азирафель, в которого не вмещавшаяся до этого мысль вместилась стремительно, вместе со всем, что из нее закономерно следовало. Например, тот факт, что Кроули тоже глупо ревновал Азирафеля к смертным на ровном месте. И это немедля растрогало ангела до глубины души. — Ты… ревнуешь?.. — не сдержавшись, спросил он, безудержно расплываясь в улыбке.
— Просто беспокоюсь, — проворчал Кроули, нахмурившись, и спрятав взгляд в бокале с шампанским, отчего Азирафель заулыбался еще шире. Он дотянулся до коробочки, достал оттуда белое кольцо и осторожно надел Кроули на палец. Тот не возражал, даже шампанское отставил в сторону и смотрел прямо на Азирафеля.
— Я тоже… ревную, — сознался тот и смущенно потупился.
— Зачем?.. — ошарашенно спросил Кроули. Теперь, похоже, пришла его очередь изумляться.
— Ну, я предположил, что тебе с твоим темпераментом… пока у нас отношения… не до конца складывались… — попытался неловко объясниться Азирафель и нервно отпил из бокала, собираясь с мыслями.
— Ангел… Ты серьезно думаешь, что меня могли заинтересовать какие-нибудь смертные после того, как я тебя поцеловал? — спросил Кроули, не дождавшись продолжения, взял руку Азирафеля в свои и тоже надел ему на палец кольцо. — Ну ты и дурень, — сделал он вывод и, наклонившись, поцеловал ладонь с поблескивающим на ней кольцом.
— В Риме?.. — глупо уточнил Азирафель, хотя и так было очевидно…
— В Риме, — легко согласился Кроули, тем самым подтверждая, что никуда он свой темперамент не девал. А две тысячи лет ждал, чтобы наконец деть… И оттого это короткое «в Риме» звучало куда откровеннее и драгоценнее любых многословных признаний в любви.
— Так что, если мы женаты… три дня назад была наша первая брачная ночь? — спросил Азирафель, глупо и смущенно улыбаясь Кроули в макушку, потому что тот все еще склонялся к его руке.
— А-ага, — подтвердил Кроули, подняв голову, и тоже улыбнулся, довольно и ехидно. — Мы, конечно, немного припозднились, но у нас были некоторые мелкие технические сложности. Небесное воинство там, Апокалипсис…
— Значит, мы просто обязаны наверстать, — решительно предложил Азирафель, подумав, что ему на некоторое время придется начать спать регулярно: это хорошо восстанавливает силы. — Упущенное за триста пятьдесят лет.
— Не-ет, ангел, — возразил Кроули вполголоса, притягивая его ближе к себе и утыкаясь носом ему в висок. Щеку обдавало теплым дыханием и по шее от этого сразу начинали бегать колкие приятные муршаки. — За ш-шес-сть тыс-сяч…

запись создана: 15.10.2019 в 00:03

@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!

---

...омываю миром из ведерка я стопы...

SUDDDENLY DUCKS! Внезапно у меня (у нас с соавтором  Vedma_Natka!) есть еще один фик на Недельку. Который мы коварно таили до последнего! Но теперь вот он, держите!

Название: Немного магии и капля чуда
Канон: Good Omens
Авторы: Crazycoyote,  Vedma_Natka
Пейринг/персонажи: Азирафель/Кроули
Размер: 4571 слово
Жанр: преслэш, юст, херт/комфорт
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Кроули помог Азирафелю, но теперь ни за что не сознается, что ему тоже не помешала бы помощь.
Предупреждения: футфетиш, медленное развитие отношений, болтливые герои, упоминания нацистов, внезапные библейские цитаты
Примечание: Написано на заявку Хёрт/комфорт по 41 году, желательно с поездкой на машине ("ты ездишь слишком быстро для меня, Кроули") и омыванием ног. Рейтинг любой.

Ехать по разрушенному Лондону, дороги которого внезапно стали даже хуже, чем в елизаветинские времена, было то еще удовольствие. Ехать с той скоростью, с которой ведёт Кроули — самоубийственно. Но демон очевидно так не считал, еще и жестикулировал на ходу, держа баранку одной рукой, выруливая меж битых кирпичей и стёкол на мостовой, пока рассказывал о том, как вышел на этих немецких обманщиков. Выглядел Кроули при этом совершенно довольным жизнью, даже самодовольным — впрочем, для демона это было нормально. Азирафеля же до сих пор потряхивало от того, что он едва не лишился нескольких своих любимейших книг, ему было жалко пропавшие души, немедля провалившиеся в Ад, и поразительно странно смотреть на демона, которого он не видел восемьдесят лет кряду. Которого так и не смог утешить. Перед которым был так виноват, а демон снова примчался спасать земное тело Азирафеля, будто ни в чем ни бывало. Будто земное тело Азирафеля представляло для него некую ценность, хотя бы как во времена Соглашения, когда ангел и демон были полезны друг другу. И будто не было никакой ссоры, и они виделись в прошлый раз неделю назад, а не почти веком раньше. Большой срок, когда думаешь, что любой день, любой час может сделать эту встречу последней навсегда.
Азирафелю хотелось смотреть на Кроули, не отрывая взгляда, не моргая, словно одно это могло спугнуть счастливое наваждение. И если быть честным перед собой, Азирафель и впрямь почти так и делал, лишь иногда прикидываясь, будто его интересует хоть что-то кроме Кроули, которым он любовался. Хотя он и так позволял себе в течении ста лет видеть демона, особенно поначалу, пока думал, что тот хочет покончить с собой. Тогда он сидел, готовясь прибежать и спасать несмотря ни на что, потом успокоился, когда Кроули залег в спячку, хоть и проверял, как там дела у демона, а после наступила война и стало слишком много работы. И сейчас было. А беспокоиться о возможном самоубийстве Кроули он стал несколько меньше: уж если тот сразу не собрался, все не так и страшно. Должно быть. Может быть.
Дождавшись паузы в речи Кроули, Азирафель сказал:
— Спасибо тебе. Во время войны книги трудно оберегать. Все эти новомодные бомбы и неизбежные пожары… — он вздохнул. Жаловаться Азирафель не собирался, само вышло.
— М-м-м… — протянул Кроули, глядя прямо перед собой, а не на ангела, и пожал плечами. — Это было не очень трудно. Совсем не трудно. Обращайся.
Он наконец бросил на Азирафеля короткий, буквально секундный взгляд, а потом снова уставился на дорогу и резко крутнул руль в сторону, объезжая очередное внезапное препятствие. Машину мотнуло сперва в одну сторону, следом в другую, так что ангел вполне убедительно ощутил себя оливкой в пустой банке с рассолом, которую зачем-то решили потрясти как следует.
Азирафелю захотелось даже прикрикнуть, чтобы демон был поосторожнее, но он немедленно смутился этого порыва и промолчал. Кроули его спас, а значит, сейчас вряд ли собирался развоплотить, разрушив все свои усилия. Но зачем он спасал Азирафеля, да еще и его книги, было действительно непонятно, после ссоры, да и всех их предыдущих отношений… Ангел считал, что он демону был просто полезен. Сейчас уже не был, но Кроули вел себя так, будто Соглашение еще в силе. И наверняка это что-то значило. Например, дружеские чувства, которых ангел раньше не замечал — по всей видимости, зря. Азирафелю снова стало неловко, теперь из-за того, что он думал о Кроули хуже, будто то, что тот демон, не позволяло ему испытывать привязанность. Мог бы догадаться и раньше!
— Я постараюсь не слишком беспокоить тебя. У тебя тоже сейчас наверняка очень много работы, — и отвёл взгляд. Возможно, не стоило сейчас заговаривать о делах, но от смущения и растерянности Азирафеля все время заносило куда-то не туда, и сейчас он едва догадался добавить: — Впрочем, я буду рад встретиться и без столь неприятного повода.
— Рабо-о-оты, — очень недовольным тоном протянул Кроули и скривился, наморщив нос. — Чтобы ей прямо в Ад провалиться, где ей самое и место… И отчеты пусть сама за себя напишет. Представляешь?.. Десяток солдат Вермахта, которые строем маршируют писать за меня отчеты в нижний офис. А я им отдаю команды на немецком… Пожалуй, это вполне могло бы скрасить нынешние мои трудовые будни. Хотя лучше, конечно, не Вермахта, а СС. И званием не ниже оберштурмбаннфюрера, — заканчивал свой монолог Кроули, напротив, тоном исключительно довольным, хоть и очень ядовитым. А машина резко вильнула снова и, кажется, набрала еще большую скорость. Теперь она, по ощущениям, была способна в любой момент взмыть в воздух безо всяких чудес, естественным образом.
Азирафель не мог не улыбнуться этой фантазии Кроули. Мечту избавится от бумажной волокиты он был полностью готов разделить и посочувствовать, но к тому же образ был очень ярок. Оказывается, Азирафель успел подзабыть о том, какой образной быает речь его приятеля... друга. И был рад снова вспомнить об этом.
— Я бы и сам не отказался от десятка праведников, готовых спасти ангела от этой работы, — признался он. — Даже если они не захотят ходить строем.
— В самом деле, — поддержал его мысль Кроули. — Люди придумали наемный труд сколько там сотен лет назад?.. У писателей сейчас есть машинистки, у политиков — стенографистки. Одни мы вынуждены всю эту ерунду делать самостоятельно. Надо что-то менять, определенно. Как по мне, регулярное написание отчетов вполне годится в качестве страшного адского наказания, можно попытаться выбить себе под это дело парочку грешников…
Он продолжал болтать, очень многословно, а машина продолжала практически лететь над тротуаром. Можно было бы предположить, что Кроули пребывает в отличном расположении духа и в целом у него все просто отлично, если бы он то и дело не морщился ни с того ни с сего.
Азирафель сочувственно вздохнул, прекрасно поняв, в чем дело. После хождения по святой земле ноги у демона наверняка болели отчаянно, хотя тот старательно бодрился. И с этим нужно было что-то делать, вот только Кроули ни за что не признается в слабости и не даст себя исцелить. Как все же неудачно Азирафель проговорился про ограничение на чудеса, так демон будет сопротивляться еще сильнее! Хотя даже эта черта демона сейчас казалась ангелу не лишённой обаяния. Кроули был как ершистый подросток, трогательный младший, которого до сих пор хотелось укрывать крылом и ощущать себя старшим. Хотя все сонмы ангелов были созданы Ею в один день, так что никто не был старше или младше по возрасту, лишь по чину.
– Пожалуй, с этой точки зрения у тебя больше шансов на подмогу. Хотя всегда можно выставить это и делом великой добродетели: воспомоществование уставшим и нуждающимся, – с удовольствием продолжил он лёгкую беседу, надеясь, что до того, как они приедут к нему домой, он все же сочинит план, как помочь ногам Кроули.
— Тщательное документирование добрых дел способствует укреплению праведности, — немедля сочинил Кроули повод привлечь подмогу для Азирафеля. Потом снова поморщился и тут же заговорил еще бодрее, чем раньше: — Особенно для тех, кто родился после изобретения книгопечатания. Им всем будет очень полезно освоить упущенный при жизни опыт переписывания добрых деяний от руки красивым каллиграфическим почерком.
Машина, надсадно взвизгнув, влетела в Сохо — и понеслась прямо к магазину Азирафеля, так что времени на придумывание планов у него оставалось не слишком много. Кроули ехал с такой скоростью, что ангел совсем не мог правильно рассчитать время на поездку.
Азирафель продолжал ощущать себя растерянным, но решать нужно было срочно и он быстро, чтоб не испугаться, предложил:
— Зайдёшь ко мне, выпить вина по поводу счастливого спасения... книг? — возможно, последнее снова было лишним. Будто Азирафель не ценил всего остального! Но от неловкости он крайне неудачно выбирал слова. Ангел готовился решительно настаивать на том, чтобы Кроули зашёл, и это было нелегко. Он не любил решительно настаивать, но сейчас было необходимо, ради этого идиота с обожжеными ногами, который делал вид, что у него все в порядке.
— М-м-м… Надеюсь, вино хотя бы вполовину такое же редкое, как книги?.. Одно должно соответствовать другому, в конце концов.
В случае Кроули такой ответ вполне можно было считать согласием: прямо не отказался — значит, согласился. И помощь свою оценил, не стал притворяться, будто она ничего не стоит, и это было очень удачно, можно было от души постараться принять еще больше благодарности за благое деяние в церкви, чтобы оно не стало слишком уж благим. Для демона вовсе не годилось, чтоб левая рука не ведала, что творит правая, и Кроули это знал, вот пусть и примает сразу и побольше благодарности.
— Ради такого случая я найду, пожалуй бутылочку Шато Лафит-Ротшильд тысяча восемьсот шестьдесят девятого года в своём подвале, — задумчиво ответил он вслух и улыбнулся. В конце концов, будет просто очень приятно посидеть с Кроули за бокалом вина, обсуждая начальство, новые идиотские бюрократические правила, позаимствованные у людей, удачные урожаи винограда, только не войну и не желание демона покончить с собой, которое, вроде бы, ослабло в последнее время. Невзирая на всю его тягу к святой воде.
— Звучит как начало хорошего вечера, — ответил Кроули, снова преувеличенно довольным тоном, а потом на время отвернулся от Азирафеля, уставившись в боковое окно. Со всей очевидностью, нарочно, чтобы ангел не заметил, как он снова от боли морщится. До этого не отворачивался, и выходит, ноги у него еще и болеть сильнее начинали.
Азирафель совсем уж взволновался и едва удержался от того, чтобы положить ладонь демону на колено, чтобы утешить и сразу же начать исцелять. Не так-то это было просто, залечить подобные раны, иначе Кроули и сам давно справился бы. И Азирафелю лучше бы взять в руки обожженные ступни, чтобы ощутить боль демона как свою, и лишь тогда исцелить.
— Вечер еще не начался, а мне уже хочется его повторить. Хотя бы потому, что бутылочек такого отличного вина мне удалось припасти совсем немного, едва ли дюжину, — он нёс что попало заговаривая зубы, почему-то рассчитывая, что у него дома с демоном будет легче поладить. Будто там у него могла появиться какая-то власть, благодаря которой Кроули уже не сможет отвертеться от помощи. Хорошо бы так…
— На двоих должно хватить, хоть это, конечно, и не очень много, — деловито ответил Кроули, вернув себе невозмутимый и бесшабашный вид. Можно было только гадать, чего это ему на самом деле стоило. И тут же очень бодро воскликнул: — Приехали! — со всей силы дав по тормозам.
Машина, в очередной раз взвизгнув, причудливой петлей развернулась на углу у книжного магазина и встала, въехав передним колесом на тротуар. А Кроули снова скривился, потому что долбить с такой силой по педалям, когда у тебя ноги болят, совершенно точно не стоило. Но он очень уж старался показать, что он в полном порядке, чересчур.
— Это было слишком быстро, — не удержался от замечания Азирафель. Он слишком волновался за Кроули, но демону было плохо, и на самом деле с ним нужно было помягче, как бы ангел ни нервничал, так что он добавил: — Хотя я понимаю, что на такую особенную вечеринку можно и поторопиться. Добро пожаловать!
Он распахнул двери в лавочку и сделал приглашающий жест. Сердце билось, в голове мелькали идеи о том, что следует делать дальше с этим не берегущим себя ни капли демоном. Который был очень нужен Азирафелю, даже слишком. До боли. С первой встречи, когда его так захотелось защитить после того, как он поддержал и успокоил Азирафеля. Ангел был уверен, что Кроули уже тогда в полной мере проявил свой добрый нрав, который так старательно норовил скрывать. И который Азирафелю так хотелось обнаруживать вновь и вновь под цинизмом и равнодушием, совершенно напускными, которых в Кроули на деле не было вовсе.
— Я всегда так езжу, — ответил демон, пожав плечами, усмехнулся ангелу и зашел внутрь. — Смысл автомобиля в том, что он ездит быстрее всего, на чем додумалось ездить человечество. Иначе какой в нем смысл?..
Войдя, он сразу принялся оглядываться по сторонам, будто в первый раз здесь был. Или, что вернее — очень давно здесь не был и отвык. Ходил Кроули тоже как ни в чем ни бывало, продолжая изображать, что у него ничего не болит, только иногда слегка кривил губы. Хотя, пожалуй, с походкой Кроули было можно и не заметить, что ему больно ступать, особенно когда он делал вид, что это не так. Вот только Азирафель прекрасно знал, как все на самом деле.
— Вообще-то автомобили, когда не так быстро едешь — очень комфортные, лучше кареты, и не привязаны к рельсам, как поезда. Я бы делал ставку, что их смысл в этом, — зачем-то возразил Азирафель. — Надеюсь ты ничего не имеешь против удобства и приятного времяпрепровождения? Собираюсь принести кое-что к вину.
И замер, надеясь на согласие.
— Когда это я что-нибудь имел против приятного времяпровождения? — ответил Кроули и, видимо, решил не развивать спор про смысл автомобилей, потому что прошел прямо к дивану, с размаху плюхнулся на него и сказал: — У тебя тут ничего не поменялось. Практически.
— Я еще и к свечам вернулся, —сообщил Азирафель, чиркая спичкой, чтоб зажечь свет, и демон неодобрительно наблюдавший за его действиями, молча щелкнул пальцами, от чего огоньки затеплились на всех свечах в помещении. — Спасибо. Просто все эти перебои с электричеством, авианалеты так утомляют! Лучше уж старый добрый воск и фитиль.
А потом заторопился к вину и «прочему», раз уж согласие было получено, пообещав справиться как можно скорей. Вышло без чудес, конечно, не совсем быстро. Зато теперь все было наготове: и ценное вино под мышкой, и таз тёплой воды, источающей ароматы бальзама на тридцати восьми травах.
— А это еще что такое?.. — оторопело спросил Кроули, увидев ангела с тазиком. Даже свои вечные темные очки опустил на нос и уставился на Азирафеля поверх них. — Ангел, ты это… не слишком переволновался из-за проблем со шпионами?.. Ты в порядке?..
— Не волнуйся, я не заставлю тебя запивать этим вино, — отшутился Азирафель, поставив таз на пол у ног Кроули, а потом и бутылку на стол. — Грех такое вино портить. Больными ногами, отвлекающими от того, чтоб наслаждаться оттенками вкуса — тоже. Так что мы их сейчас быстренько вылечим и все станет как надо, — спокойно и уверенно заявил он. Даже немного давяще, как это любил делать Гавриил. Азирафель надеялся, что это поможет: уверенному тону поверить легче, вот пусть демон ему и доверится.
— Все нормально с моими ногами! — вполне, к сожалению, предсказуемо проворчал Кроули, нахмурившись, и подтянул эти самые ноги поближе к себе, разве что колени руками не обхватил. Хотя до того, по своей привычке, вытянул ноги на всю длину, так что о них немудрено было споткнуться. — Чего это тебе в голову взбрело?.. Не босиком же я там бегал, в конце концов… И недолго совсем! Сами пройдут, у меня все в порядке с регенерацией…
Азирафелю показалось, что демон мог вот так возмущаться до бесконечности, придумывая все новые причины, почему его ни в коем случае не надо лечить.
— Если бы босиком и долго, все было бы гораздо печальнее, — смиренно согласился ангел, но продолжил уже без особого смирения и сострадания: — Впрочем, тогда излечить беспамятное тело было бы несомненно проще и быстрее, чем сейчас уговаривать.
Не то чтобы он мог подобного демону пожелать, ему и представлять-то подобное было страшно. Но действительно было бы легче решить это все без долгих перепалок. И Азирафель печально вздохнул.
— О, ты все еще можешь меня напоить и воспользоваться моей беспомощностью, — не сбавляя ворчливого тона, предложил Кроули. — Между прочим, мы бы смотрелись как образцовые жертвы очередной бомбежки, если бы ты меня сюда волок в беспамятном состоянии. А если надеть на тебя костюм медсестры, про нас потом можно было бы снять пронзительный патриотический фильм о героической борьбе британской нации…
Картинка немедля предстала воображению ангела и ему стало еще печальнее: нет, все же он точно не желал такого Кроули.
— Только можно мне волочь тебя не в женском теле? — попросил Азирафель. — Оно немного слабее.
— Меня можно вообще не волочь, я уже приволокся… — со вздохом ответил Кроули. — Ангел, ну в самом деле! Я не беспамятное тело, сижу тут, с тобой разговариваю — и чем дальше, тем сильнее хочу выпить… Даже героическое кино снимать не про что. Нормально все со мной.
— Вот и давай скорее тебя излечим, чтоб скорее выпить, — Азирафель продолжал говорить так, будто был несомненно уверен, что все будет так, как он решил. Уговаривать демона было тяжело, почти невозможно, но он надеялся, вдруг именно такая тактика сработает. Но в конце Азирафель улыбнулся Кроули, чтобы тот не подумал, что у ангела есть хоть капля дурных эмоций по отношению к нему.
— Ты меня шантажируешь выпивкой, — мрачным тоном констатировал демон. — Вообще-то это мне положено шантажировать, как демону, а тебе положено взывать к моей совести, которой у меня нет, — добавил он, еще сильнее подтянув к себе ноги и уставился на ангела с обреченным видом. Который у него обычно возникал, когда он уже готов был согласиться, но из своего феноменального упрямства не соглашался все равно. Конечно, совесть у Кроули была, но упоминать об этом сейчас было бы несвоевременно, и Азирафель ответил:
— Вот я и научился не совершать излишних телодвижений. Зачем взывать к тому, чего нет?.. — и подмигнул слегка растерявшемуся от его напора демону. — Соглашайся, вино и впрямь отличное.
— Я дурно на тебя влияю. Ты набрался от меня вредных привычек, — продолжил ворчать Кроули, скривив очень недовольное лицо, но стянул с себя ботинок, наступив носком одной ноги на пятку другой. И скривился еще сильнее, только уже, по всему, от неприятных ощущений. — Ладно, делай уже, что собирался… у тебя, кажется, навязчивая идея. Хотя я решительно не понимаю, зачем столько суеты. И зачем тебе таз. И зачем вообще!
Азирафель напомнил:
— У меня ограничение на чудеса. Так что я добавлю немного обычной магии в дополнение к капле чуда — и выйдет отлично. Тебе понравится. Просто поставь ноги в воду, и я все сделаю.
Он наклонился, подвигая таз к Кроули ближе, и поймал себя на том, что умиляется ворчанию сдавшегося демона. Кроули хотелось обнимать, когда он так себя вел, чтобы тому было проще справляться с собственным упрямством.
— И как ты собираешься про эту каплю чуда перед своей конторой отчитываться? — осведомился Кроули, откинувшись на спинку дивана. — «О, я тут помог одному демону, потому что он бегал за мной по церкви. Разумеется, я отбивался! И сопротивлялся! Но потом мне стало его жалко».
Впрочем, невзирая на эту очередную попытку поспорить, Кроули снял второй ботинок тоже и отпихнул оба ногой в сторону.
— И это меня спрашивает демон, который лично учил, как врать в отчетах? От бомбы уклонялся, вот и все, запишу это в общий счет, — мягко сказал Азирафель, а потом опустился на колени и снял носок с левой ноги демона, на которой он застрял, не остался в ботинке, как носок правой. Догадываясь, что Кроули сейчас начнёт бузить, и неожиданно краснея от удовольствия. Это было так здорово: их обычные перепалки и необычное новое обстоятельство. И брать ногу Кроули в ладони оказалось удивительно интимным ощущением. Ангел покраснел еще сильнее, чувствуя, как реагирует его тело на такие жесты, но решил, что демон ни о чем не догадается. Он никогда не догадывался о том, как на него реагирует Азирафель.
— А-а… ага-а… Ладно, — неожиданно легко согласился Кроули, даже не попытавшись возмутиться. И, по всему, действительно ничего не заметил, потому что откинулся на спинку дивана окончательно и глаза притом закрыл, и на ангела не смотрел вовсе. Кажется, неприятно ему не было, хотя Азирафель про это немедля заволновался: «ничего страшного» и «все нормально» выглядело, надо сказать, довольно-таки ненормально. Неповрежденной кожа на ступнях осталась всего в паре мест, и оставалось только удивляться, как Кроули все это время свое невозмутимое лицо строил. «Само» оно, пожалуй, проходило бы неделю, или даже две. Притом что исцелять такие раны, нанесенные освященной землей, Кроули практически не мог.
Красные, покрытые мелкими волдырями ступни хотелось осыпать поцелуями из нежности и благодарности, но Азирафель вместо этого опустил их в воду, напевая заклинание, обращенное к матери сырой земле и текучей воде, чтобы забрали и уняли боль страждущего. Легчайше прикасаясь к ногам, Азирафель повёл человеческую, далёкую от ангельской силу, по коже и сосудам, по нервным окончаниям, медленно и неторопливо совершая то, что, будучи ангелом, мог бы сделать одним лишь движением. Он выучился магии, потому что не мог позволить себе помогать людям меньше из-за райской бюрократии, и много раз этому радовался. А сейчас, глядя на то, как попадает отёк и уменьшается краснота, испытывал не одну лишь радость, но и чувство, будто внутри него самого тоже медленно перестаёт болеть и распухать нечто страшное. То, которое боялось потерять Кроули и паниковало все годы их ссоры. Оно сейчас невыносимо хотело обнять демона и не выпускать его из магазина, хоть на цепь усадить, что для ангела было совсем уж непозволительным желанием, лишь бы он никуда не девался.
Это было чувство, которое до сих пор отчасти пряталось от самого Азирафеля в глубине сознания. Страх потери близкого. Из-за него Азирафель и так практически потерял Кроули на эти восемьдесят лет, из-за своих чересчур острых реакций тогда, в парке, и вот сейчас наконец обретал снова. И получал больше, чем раньше, ведь теперь он видел ответные дружеские чувства демона и уже не мог как раньше говорить себе, что их отношения нужны лишь ему одному. Может, поначалу так и было: Азирафель и правда постоянно начинал первым, а Соглашение легко было объяснить практицизмом Кроули. Но теперь стало очевидно, что демону тоже не все равно и они правда могут дружить.
Так ангел утешал свою испуганную часть, а та отбивалась и хотела стребовать у демона обещание ни за что не кончать с собой. Как угодно добиться, хотя бы и впрямь в подвале собственного дома заперев. Схватить, оставить при себе навсегда. Отчего ангел лишь нежнее прикасался к демону, лишь бы не начать хватать его и впрямь.
— Я же говорил… что… нормально все… — неожиданно подал голос Кроули, который продолжал полулежать на спине дивана с закрытыми глазами. Его голос сейчас звучал приглушенно и невнятно, будто он собирался прямо вот так и уснуть, не дождавшись распития вина. Но перед следующей фразой он явно взбодрился, примерно так же, как бодрился по дороге сюда, и с нарочитым энтузиазмом продолжил: — Почти совсем не болит! Стоило так волноваться! — после чего открыл один глаз и покосился на ангела. И тут же закрыл его обратно.
В ответ на такое Азирафелю нешуточно захотелось шлёпнуть Кроули по ступне и спросить: «Точно не больно?» Он бы не стал, конечно, ни за что, просто такое отрицание очевидных фактов может пробудить агрессию даже у ангела. Вот она и пробудилась. Жарко выдохнув в конце строки заклинания, Азирафель допел оставшиеся две и лишь тогда ответил:
— Ну и зачем это «почти», когда можно сделать так, чтобы прошло совсем? Еще неделю или две ходить с досадным «почти не болит» — только жизнь себе портить. Это как-то недемонически. Вы должны портить ее окружающим, а не себе.
— С чего ты взял, что две недели? Может, оно бы прошло быстрее, чем за две недели! — твердо вознамерился продолжить спорить Кроули, а заодно принялся плескать в тазу той ногой, которую ангел не держал, разбрызгивая во все стороны капли воды. — Чрезмерно беспокоиться из-за мелких несущественных повреждений — тоже совершенно недемонически. До чего я так докачусь?.. «Простите, я не могу вас в ближайшее время отправить в Ад, у меня мучительный невыносимый насморк, поэтому я должен лежать и страдать. Минимум неделю».
Азирафель улыбнулся, радуясь тому, что у них не кончились эти лёгкие разговоры ни о чем. Милая болтовня по пустякам, которая так хороша с тем, кто пережил не меньше твоего. Это было приятно, хотя Кроули продолжал спорить и ворчать.
— С насморком, по счастью, ты разберёшься быстрее, чем пальцами щелкнешь. Достаточно выдохнуть адским пламенем — и самый прилипчивый насморк убоится. Только не говори мне, что до сих не додумался до этого метода, — беззаботно ответил он, а потом схватил плещущуюся ногу не столько ради лечения, сколько потому, что хотелось. Но потом, конечно, продолжил лечить пассами, доливая магии осторожно и нежно, оставляя место для заключительной щепотки чуда.
— Инфернальная дезинфекция, восхитительно! — обрадовался Кроули и принялся плескать в тазу уже другой ногой. — Нет, не додумался, обычно насморк у меня проходит сам, сразу после того, как зачем-то вздумал начаться. И все остальное тоже обычно само проходит. И ноги в том числе. Но ты подал мне отличную идею! Я могу предлагать свои услуги, давать объявления в газеты: санитарная обработка помещений, купирование эпидемий инфлюэнцы, холеры и тифа. Эффективно, гарантированный результат. Последующее тушение пожара — за счет заказчика.
— Твоими услугами могут воспользоваться разве что для дезинфекции врагов, — задумчиво ответил Азирафель, грустя о человеческом пороке. — Это неплохо для твоей работы, но, боюсь, так набирать грешников тебе покажется скучным. Тем более наниматели, скорее всего, и так у вас в кармане, а это и вовсе неспортивно... Дай мне обе ноги. Остался заключительный штрих!
— Это называется не дезинфекция, а аннигиляция, ангел, — пробурчал Кроули, особенно сильно плюхнув водой в тазу. А потом замер на несколько мгновений, будто раздумывал, давать ноги или нет. И все же вытянул их обе вперед, не касаясь при этом рук Азирафеля. И еще зачем-то внимательно уставился на него, словно не знал, что тут будет дальше делать, и ожидал этого то ли с нетерпением, то ли с опасением.
Азирафель наклонился ниже к самым ногам, речитативом произнес:
— Отец ветер, унеси его боль! Господи, исцели! — и подул на ноги Кроули совсем близко, снизу вверх, а потом сверху вниз, привнося ту самую щепотку чуда. Так тоже было можно, порой даже лучше, чем руками, а для Кроули нужно было сделать лучше всего. И постараться не думать о том, как близко сейчас эти желанные тонкие и длинные пальцы ног, как хочется их хотя бы лизнуть, беззастенчиво и настойчиво, будто имеешь на это право… И поцеловать. Нет, лучше было просто радоваться тому, что боль демона прошла. Так было лучше всего.
Кроули все так же пристально смотрел на него, и Азирафель увидел, что он еще и в обивку дивана пальцами вцепился, будто продолжал пугаться не пойми чего. Когда ангел подул на его ноги, Кроули шумно вдохнул ему в такт, а потом так же выдохнул, будто пытался помочь Азирафелю довершить лечение. Хотя тот и видел, что Кроули не делает ничего. Только смотреть продолжает.
— Ангел… ты… — непривычно тихо для себя сказал Кроули, закусил губу и нахмурился, так что Азирафель немедля испугался: мало ли, что он таким тоном и с таким лицом сказать собирается. Но демон тут же усмехнулся, резко выдернув свои ноги из ангельских рук и плюхнув ими по воде обоими вместе. — Ты, я гляжу, по-прежнему отлично в моей работе разбираешься… У меня для тебя по этому поводу есть предложение! — он заулыбался шире, но потом, будто спохватившись, поспешно добавил: — Не волнуйся, это не про дурковатых наци и даже не про войну. Я от них удачно отвертелся пару месяцев назад.
— И в голову не пришло такого, — искренне ответил Азирафель и задышал медленно и плавно, а то сердце взбрыкнуло и забилось слишком часто, нужно было его успокоить. У Кроули к нему предложение! Он точно хочет продолжать общаться и не дуется больше на их размолвку! Это было так много! И так хорошо!
А Кроули после его ответа немедленно озарился радостным энтузиазмом, который появлялся у него на лице каждый раз, когда он что-то задумывал. Обычно опасное. Или неоднозначное, по меньшей мере. Но сейчас Азирафель готов был согласиться на многое.
— Надеюсь, что именно я собираюсь предложить, тебе тоже в голову не пришло, а то так не интересно, — последние слова Кроули сказал тоном скучающего ребенка и снова плеснул ногами в тазу. — У меня есть шесть подотчетных оккультных сообществ в Лондоне, два в Кардиффе и еще одно в Глазго. И я порядочно задрался следить за ними в одиночку, учитывая, что они то и дело норовят разбежаться из-за войны… А меня за уменьшение их количества вовсе не поблагодарят в конторе, — он досадливо наморщил нос и ткнул пальцем в пол.
Азирафель хихикнул. На такое он уж точно был согласен, даже без всякой ответной благодарности со стороны Кроули. Впрочем, спешить с подобными ответами не стоило: может, еще придет в голову что-то важное — или наоборот, просто захочется найти лишний повод встретиться. Сейчас, правда, ангелу не хотелось и расставаться, но не стоило быть слишком жадным. Не стоило хотеть большего, чем демон мог дать, ведь его дружба — это тоже много, очень много для того, кто так долго был уверен, что с ним соглашаются общаться лишь потому, что он сам навязывается, как в Риме. И еще — потому что он полезен. Азирафелю стоило вознести благодарность Всевышней за такой счастливый подарок, а не унывать по поводу того, что он не может позволить себе еще больше. Например, целовать ноги демона, и не только ноги. Это все было несущественно, по сравнению с тем, что Кроули был рядом.
— Разумеется не приходило, — воскликнул Азирафель, не скрывая энтузиазма. — С тобой вообще-то довольно часто попадаешь во внезапные и неожиданные ситуации, демон.
Возможно, именно для этого демоны и были нужны ангелам?.. Только другие не понимали, что играть в противостояние с ними можно весело, а не всерьез. Но Азирафелю достался самый замечательный и непостижимый из Падших, прямо как Ее замысел. И это было прекрасно во все века прошлые и будет так же прекрасно в грядущие. А нежности подождут.

@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, Happy Apocalypse!

---

S - Standards

Я долго сдерживалась, почти ничего не говорила об этом, но больше не могу! Возможно, многие меня сейчас осудят за излишнюю резкость и нетолерантность, но я должна это сказать максимально прямо. Больше не могу выносить этой двусмысленности.

ТО ЧТО НОСИТ АЗИРАФЕЛЬ — ЭТО НЕ ПАЛЬТО. И ТЕМ БОЛЕЕ НЕ ПЛАЩ. ЭТО ПИДЖАК. ПЕТР. ИРИНА. ДАНИИЛ. ЖОЗЕФИНА. АННА. КОНСТАНТИН. П. И. Д. Ж. А. К.

Не верхняя одежда. Приличные ангелы, у которых есть стандарты, не носят верхнюю одежду прямо на рубашку с жилетом. Это практически как в кальсонах на улицу выйти. Как вы вообще такое можете думать про него!



Кроме того, в те времена, когда ангел обзавелся своей любимой одеждой, пальто и плащи выглядели примерно так:





В общем, это не пальто. Спасибо за внимание.

@темы: чудо-трава, good omens, повадки хомосапиенсов, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Сегодня моя любимая гифка из Оменсов — эта. Она же "Рефлекс делать обаятельное табло, общаясь со смертными, от которых тебе что-то надо, срабатывает, даже когда ты сидишь в горящей машине во время Апокалипсиса".

Isn't he pretty?..

@темы: чудо-трава, good omens, повадки хомосапиенсов, майндфак, Happy Apocalypse!

---

The love that follows us sometime is our trouble, which still we thank as love. Act 2

Ура! Мы наконец принесли вам третию главу! Can we get a wahoo?
А также где кавдорский тан?

Название: Ангелы, демоны и музы
Канон: Good Omens
Автор:  Crazycoyote,  Cirtaly
Размер: пока что 19 563 слов
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель, Вильям Шекспир, Антонио Вивальди, демон Эрик (другой демон Эрик), Господь (Она же Бог, Она же Мама)
Категория: любовь
Жанр: юмор, романс, драма, исторический фик
Рейтинг: R
Краткое содержание: Подарки сверхъестественных бессмертных существ друг другу иногда бывают очень неожиданными. К тому же обладают рядом удивительных побочных эффектов, вроде влияния на души смертных, человеческую культуру и судьбы цивилизации и мироздания.
Примечание/Предупреждения: Авторы замахнулись на Вильяма нашего Шекспира и им не стыдно. Вильям начинается на "В", а не "У" because of reasons. В тексте наблюдаются минорные расхождения с книжным каноном:

спойлер!

авторы отправили Вивальди в Рай, вместе с Элгаром и Листом, что сериальному канону, впрочем, не противоречит. Авторы трактуют исторических личностей и их биографии как им заблагорассудится. В прошлый раз мы так задолбались писать примечания, что в этом тексте вообще нет никаких примечаний. Зато есть некоторое количество латыни, к которой тоже нет примечаний. Смерти второстепенных персонажей. Занимательная теология. Нелинейное повествование. Постмодернизм. Стихи.

Читать на фикбуке | на АО3

Quam oblationem tu, Deus, in omnibus, quæsumus, benedictam, adscriptam, ratam, rationabilem, acceptabilemque facere digneris…
Canon Missae

Часть первая. Мельпомена и демон

Глава первая, в которой перед ангелом является демон, упоминаются пророки и объясняется смысл упования на Господа

Глава вторая, в которой ангел и демон ходят в театр, на сцене все умирают, а судьба одного драматурга вызывает беспокойство, но не поэтому

Глава третья, в которой демон талантливо соблазняет на благое дело, а поэт, как ему и положено, любит романтику

Как правило, все истории отношений между разумными созданиями очень просты. Они состоят из любви и ненависти, симпатии и антипатии, а также различным образом пересекающихся интересов. В сущности, это похоже на конструктор «Лего» и выглядит совсем несложно, если не брать в расчет тот факт, что части конструктора то и дело не рассказывают одним частям, что скрепляются с другими частями, врут, что скрепляются с ними совсем не так, как на самом деле, а также упорно не рассказывают другим, как именно они скрепляются с ними самими. Так что вся сложность отношений между разумными созданиями заключается в том, что никто из них никогда не знает наверняка, частью какой именно конструкции он является на самом деле. Это порой приводит к довольно неожиданным эффектам. Скажем, исходя из простой линейной логики, демон Эрик, попытавшись стать частью конструкции, в которой его раньше не было, должен был ее усложнить. На деле же он ее, пусть и немного, но упростил, поскольку одному ангелу стало понятнее, как именно с ним скрепляется один демон.


Лондон, Англия, 1616 год

Томик с «Макбетом» был подписан автором. Азирафель уселся обратно за стол и благоговейно открыл переплетенные собственноручно страницы. Он помнил выражение лица Вильяма, с которым тот черкал пером над заголовком, когда подписывал этот экземпляр рукописи, и теперь понимал его куда лучше. Старый друг знал, что его пьеса — подарок. Он так радовался, что поучаствовал в подготовке этого сюрприза, и до самого конца ничем не выдал того, что знал. Не выдал даже после конца, когда ангел нес его на Небо. Душа Вильяма совсем не удивилась, увидев, кто именно ее несет. Наоборот, очень веселилась и развлекала ангела байками из актерской жизни весь долгий путь наверх. Азирафель всегда знал, что Вильям очень проницательный, но даже не представлял, насколько. Хотя ангел и тогда не сразу осознал, когда Вильям его спросил:
— А увижусь ли я на Небесах с мистером Кроули? — и Азирафель, разумеется, немедля смутился и растерялся. И, пожалуй, на эфирном плане это оказалось куда заметнее, чем на материальном… тут сложно было скрывать эмоции.

— М-м-м… не думаю, что это возможно… — очень осторожно ответил ангел, все еще не до конца понимая, что именно стоит говорить и стоит ли вообще.

— Неужели такой славный джентльмен попадет в Ад? — с такой пронзительной искренностью поинтересовался Вильям, что ангел немедля растрогался, и сильно.

— Да он уже давно… — от общего изумления и избытка чувств ляпнул Азирафель прежде, чем успел подумать. И тут же замолк, но было уже поздно: Вильям оказался безмерно проницательным.

— Потрясающе! — воскликнул он и в нынешнем бестелесном виде засиял от энтузиазма не просто взглядом, как при жизни, а сразу весь целиком. Честно говоря, такой реакции ангел не ожидал: большинство смертных напугались бы, поняв, что общались с демоном. А Вильям.. просто не стал менять уже сложившегося отношения к Кроули. От всего этого Азирафель немедленно растрогался, а Вильям тут же продолжил делать его еще более растроганным: — Какая была бы пьеса! Какая жалость, что я при жизни не успел!

Его радость была столь чистой и яркой, что ангел не мог лгать ему. К тому же душе в раю положено пребывать в блаженстве, а не сожалеть об упущенных возможностях. Поэтому он подробно объяснил:
— У вас будет возможность поставить ее на Небесах. Правда, живые смогут ее увидеть лишь в снах или в бреду…

Вильям возрадовался почти ослепительно.

— О, как это прекрасно! Являться во сне — именно то, чего не хватало моим пьесам!

Ангел помялся, ибо просить новую райскую душу врать или умалчивать тоже было нехорошо, но, опять же, это нельзя было так оставлять. Среди ангелов, которые помогают душам на Небе, есть знакомые Азирафеля, и они вполне могут сопоставить факты. И хотя на Небесах цитаты Шекспира были по-прежнему категорически запрещены, ангел все равно беспокоился.

— Только очень вас прошу не сообщать никому о том, что… ваша пьеса основана на реальных событиях. Для… мистера Кроули это может плохо кончиться.

Душа Вильяма засветилась еще и искренним умилением, а Азирафель из осени тысяча шестьсот шестнадцатого года улыбнулся этому воспоминанию со светлой печалью. И ему тут же пришло на ум следующее. Когда Азирафель нашел Вильяма после премьеры «Макбета» за кулисами, тот ждал его с нетерпением.

— Ну как? Вам понравилось? — спросил он, и Азирафель смог лишь благоговейно кивнуть и протянуть Вильяму экземпляр рукописи для автографа.

— Это было… волшебно. Невероятно. Восхитительно, — нашелся он со словами, когда Вильям склонился с пером над страницей. — Вам наконец… То есть, вам удалось, маэстро! Это гениально. Спасибо вам… огромное.

Ангел не мог удержаться и разглядывал душу Вильяма. Людям не всегда нравился такой эфирный взгляд, хотя они и сами не могли понять, отчего им не комфортно. Но великий драматург, кажется, был пока в порядке, а его душа светилась освобождением. Сегодня в «Глобусе» столько смертных увидело чудо человеческого гения — и их души обернулись к Небу. Ангел стоял среди них в первых рядах и ощущал, как эфир полнится добром. На сцене показывали самые мрачные стороны человечества, но зрительный зал отвечал сиянием. Обещанием будущего добра. И вот душа Шекспира наконец больше не тяготела вниз. Ее ждал Рай, совершенно определенно.

Да, в этой пьесе снова упоминались люди, жившие когда-то на Земле, но персонажи настолько от них отличались, что никто бы не назвал ее клеветой. Рассказ о человеческом зле и о воздаянии, но не хроника ни в коем случае, как то было с Ричардом Йорком. Оттого она не выглядела обвинением конкретного человека, который виновен не был, но обличением порока как такового — показанного настолько беспощадно точно, что люди невольно отводили взгляд и смотрели в противоположную сторону. На доброе, а не на дурное.
Это было ровно то, о чем так долго мечтал ангел. И это было прекрасно! Единственное, что омрачало тогда радость Азирафеля — что Кроули не пришел. Отговорился тем, что у него срочная работа, и ему даже нужно из-за нее уехать, так что его в Лондоне не будет и он никак не сможет оказаться на премьере. Азирафель, конечно, сразу понял, что это была лишь отговорка. Но тогда посчитал, что Кроули просто окончательно надоели трагедии, потому он не хочет ходить на них смотреть, даже составляя компанию ангелу, и сильно огорчился. Зато теперь ангел знал, что Кроули тогда просто не хотел случайно выдать себя. И почему Вильям по пути в Рай так настойчиво расспрашивал про «мистера Кроули», знал тоже. Расспрашивал, но не выдал его — наверняка потому, что Кроули попросил. И, пожалуй, Азирафель тогда с легкостью принял мысль о том, что Вильям может написать о них пьесу, которую смертные будут видеть во снах. Ему можно было доверять: он куда больше понимал, чем этот несчастный демон… который не понимал вовсе ничего.


Нужно заметить, все же была одна вещь, которую демон Эрик знал наверняка, а вот Азирафель — до сих пор нет. Впрочем, покойный Вильям Шекспир ее знал тоже. Кроули на премьере «Макбета» все-таки был, только смотрел на нее из-за кулис. Точнее, разумеется, смотрел он не на премьеру, а на Азирафеля в зале: он бы ни за что не пропустил такое зрелище. Именно по дороге за кулисы его и заметил Эрик, который как раз пытался совратить одного владельца осла на самые непристойные по отношению к этому ослу желания. Работа была так себе — как и вся работа, которая выпадала на долю Эрика — так что стоило ему заметить Кроули, он немедленно побежал следом за ним. Разумно решив, что тот ведет дела куда более интересные. И совсем неразумно предположив, что эти дела у него удастся каким-нибудь хитрым образом перехватить.


Лондон, Англия, 1611 год

Кроули зачем-то шел в человеческий театр. Эрик в нем ни разу не был, потому что с животными туда не пускали. Он спрятался за вонючей занавеской и прислушался к разговору, который завел Кроули с каким-то смертным.

— Доброго дня, сэр. А ваш друг уже пришел! — радостно сказал смертный Кроули и показал куда-то вдаль, на толпу людей.

Эрик глянул в ту сторону, сквозь занавеску, и чуть не вывалился на… это, кажется, называлось сценой. Среди толпы, очень близко, стоял ангел и пялился на смертных, что кривлялись на… сцене, какое заковыристое слово.

— Отлично, значит, все по плану, — согласился Кроули, и Эрик опять прислушался к нему. Тут явно творилось что-то очень-очень важное! И связанное с работой. Полезное для карьеры. — Вы помните о нашем договоре? Говорить ангелу нельзя.

— Да-да, конечно, — закивал смертный и зачем-то затряс руку Кроули. Эрика за шторкой даже перекосило. Вот уж трогать смертным он себя никогда не разрешал! Но Кроули всегда был странным. — Еще раз спасибо вам за эту великолепную возможность. Я вам так обязан!

— Просто выполните свою часть соглашения, и все, — проворчал Кроули.

Все их слова ясно сказали Эрику, что демон Кроули совратил душу этого смертного. Может, даже подписал с ним договор о продаже души. Эрику ни разу не доводилось подписывать ничего такого! Но о ком они говорили? Кому нельзя говорить? Или… Эрик чуть не сжевал занавеску, чтобы не завопить в голос. Кроули говорил не в переносном смысле! Тут шла речь об ангеле, том самом ангеле!

Эрик теперь пожирал глазами не Кроули, а ангела. Долго и старательно разглядывал, так что даже глаза заслезились от дурацкого ангельского сияния. Тот смотрел пьесу, в которой — теперь Эрик заметил — кого-то убивали и прятали орудие убийства. Странная смертная мыла руки и несла что-то длинное и нудное. Эрику было сложно вникать. Зато ангелу — легко. Тот слушал и светился от счастья. Невероятно! Грандиозно! Ангел смотрел на зло и восторгался! Кроули совращал ангела! Неужели у него получалось? Он, похоже, был близок к успеху! О, Эрик просто обязан сделать что-то, чтобы отнять у Кроули эту славу. Ему она все равно не нужна, а вот Эрику необходима.


Ровно в этот момент судьба глупого демона Эрика уже была предрешена, хотя никто, включая его самого, об этом даже не догадывался. Приблизительно двести пятьдесят лет спустя, когда люди додумались до промышленной революции, они наконец сформулировали правило техники безопасности, которое так самонадеянно нарушил демон Эрик. В общем виде оно звучит так: «Не суйте конечности в работающие механизмы». Устное дополнение к нему гласит, что особенно не стоит этого делать, если вы не понимаете, как они работают. Великому драматургу Вильяму Шекспиру, разумеется, об этом правиле тоже никто не рассказывал, однако он понимал его интуитивно. И в том числе поэтому смог стать великим драматургом.

Лондон, Англия, 1606 год

В жизни любого человека однажды наступает момент, когда приходится выбирать. Иногда это всего лишь выбор, что съесть на завтрак. В другой раз это может быть выбор имени для героя твоей пьесы. А порой — выбор открывать дверь или не открывать. Вильям предпочитал держать свои двери открытыми, потому что никогда не знаешь, какие новые возможности принесет тебе человек, стоящий за порогом.

К господину Кроули, который постучал в дверь, Вильям испытывал смешанные чувства. С одной стороны, он видел в нем своего рода соперника, ибо его симпатия к господину Феллу была для Вильяма очевидна. Причем симпатия взаимная. Нет-нет, никакой ревности! Вильям был счастливо женат, да и предпочитал лишь писать сонеты для своих… скажем так, неупоминаемых в приличном обществе объектов интереса. Однако внимание господина Фелла к нему, Вильяму, неизменно приводило к удаче и очень хорошим идеям. И он никак не мог понять, к чему же приводит симпатия господина Фелла к этому подозрительному мистеру Кроули.

Вильям ощущал исходящий от него дух дьявольского искуса, очень похожий на ощущения от старой бабки из Страдфорда. О ней все говорили, что она ведьма и живет на свете сотни лет. Его подозрения подкрепляло и то, что после первого же появления мистера Кроули в «Глобусе» народ валом повалил на трагедии. Вильям предположил, очень осторожно предположил, что добрый господин Фелл заплатил этому колдуну за непонятное сложное колдовство. И очень надеялся, что отдал взамен господин Фелл не душу, а лишь свое чистое сердце.

Из всего этого к тому же следовало, что Вильям изрядно обязан господину Кроули, кто бы он ни был таков. И ему было ужасно любопытно, с каким делом тот явился на порог скромному драматургу.

— Доброго вечера, почтенный, — вежливо поздоровался Вильям, распахивая двери перед гостем. Самостоятельно, потому что именно сегодня отпустил своего слугу на выходной. Так уж удачно вышло, еще сильнее подтверждая подозрения Вильяма, что гость его — очень непростое создание.

— И вам не хворать, — отозвался мистер Кроули и мило улыбнулся, показав корзину, из которой торчало горлышко витой бутылки и вкусно пахло копчеными колбасами и сыром. — Это нам с вами перекусить за беседой. Надеюсь, у вас найдется для меня минутка.

Вильям прикинул про себя, что для того, чтобы все это съесть потребуется вовсе не минутка, а несколько дней. Что же у него за дело такое, для которого требуется столько провианта?

— Я собирался учить текст для завтрашнего представления, — попытался Вильям ответить с достоинством. Вообще-то он должен был замещать товарища на роли тени отца Гамлета, у которой всего одна сцена, и он сам ее и написал. Так что отлично помнил. Но и показывать, что лопаешься от любопытства и хочешь узнать, зачем пришел гость, ему тоже виделось неразумным. Вдруг мистер Кроули и правда черный колдун и как-то использует это против него? — Но минутка для вас у меня найдется. Прошу вас.

Вильям отступил, пропуская мистера Кроули в дом, и указал в сторону лестницы, которая вела в кабинет.

— Мило, — в неожиданной манере оценил тот обстановку дома, с интересом оглядываясь по сторонам, покуда поднимался наверх. И больше ничего не сказал до самого входа в кабинет, совершенно беспардонно распаляя любопытство Вильяма. Хотя, если вдуматься, это было совершенно нормально: вести деловые беседы в кабинете, а не на лестнице. И все же! Мог бы сказать еще хоть пару слов.

Войдя, мистер Кроули первым делом раскрутил стоящий возле стола глобус, вторым — поставил на стол корзину, третьим — достал из нее бутылку и тоже поставил на стол, четвертым — ткнул в глобус пальцем, попав им куда-то в Шотландию, которая теперь, когда глобус остановился, смотрела прямо на Вильяма. И только после этого уселся в гостеприимно предложенное ему кресло и спросил:
— А вы сейчас работаете над какой-нибудь пьесой?..

Чтобы дать себе пару секунд на раздумья, Вильям метнулся к шкафу, в котором стояли бокалы для гостей, и поставил один перед мистером Кроули. Вопроса о творчестве он ожидал в последнюю очередь и, видимо, совершенно зря. А еще Вильям вдруг вспомнил, что уже видел мистера Кроули в театре, на комедиях. Неужели он тоже поклонник, как и мистер Фелл, только не такой заметный? И хочет заказать у него пьесу на свой вкус? Увы-увы, период радости в жизни Вильяма завершился уже несколько лет назад, и идеи для комедий ему не приходили даже на заказ.

Усевшись в кресло напротив гостя, Вильям улыбнулся ему с искренним сожалением и ответил абсолютно честно:
— У меня есть несколько идей, однако, боюсь, они будут не в вашем вкусе. Не сочтите за бестактность, я слышал ваш разговор тогда, на «Гамлете», и знаю, что вы больше любите комедии. Вы, должно быть, приходили на мои трагедии из большого расположения к вашему другу, — добавил он с понимающей улыбкой.

О, Вильям прекрасно понимал мистера Кроули! Если бы ему кто-то так улыбался, он бы тоже везде за ним или за ней таскался, даже если бы они были вынуждены скрывать, как друг другу нравятся. Хорошо, что у него, Вильяма, есть любимая жена и скрывать с ней отношения совсем не нужно.

Его гость выразительно поднял одну бровь и хмыкнул.

— А вы очень… внимательны. Очень. Хотя, пожалуй, для вашего призвания это весьма полезное качество. — Он хмыкнул еще раз, а потом поднял и вторую бровь, отчего лицо из удивленного сделалось очень выразительно драматичным. Тем более что мистер Кроули еще и печально вздохнул, прежде чем сказать: — Я должен признаться. Я и к вам пришел… из большого к нему расположения. Ради себя — не стал бы. И он, разумеется, ради себя не станет тоже…

Тут мистер Кроули вздохнул снова, нервно потеребил свой манжет, а потом схватил со стола бутылку вина, налил себе полный бокал и сделал большой глоток. По всему, очень волновался, хотя сложно было сразу сказать, о чем именно: о том, что Вильям слишком многое узнал об их отношениях с мистером Феллом, или о своем деле, с которым пришел. И которое тоже было связано с мистером Феллом! Право слово, это было очень романтично. И еще — невероятно, просто душераздирающе любопытно! И Вильям должен был успокоить своего гостя, чтобы тот без страха и сомнений сознался ему уже наконец, о чем же он собирается просить, или же что предлагать.

— Мистер Фелл замечательный человек! — воскликнул Вильям со всей искренностью, на какую был способен. Потому что и правда так считал. Даже когда тот приходил на спектакли один, он умудрялся давать всей труппе столько положительных эмоций, сколько не каждый намертво заполненный зал когда-либо давал. Это уж не говоря о щедрых пожертвованиях, которые тоже были всегда кстати, но и рядом не стояли с вдохновением, что приходило к Вильяму после каждой встречи. Он даже одно время полагал, что влюблен, и это его чувство проявляется таким причудливым образом, но потом решил, что все же нет. По вдохновению от любви у него и пьесы сочинялись о любви, и сонеты тоже, а тут — только мрачные трагедии, и чем мрачнее, тем лучше. Так что это явно было что-то иное, но тоже очень, очень полезное и приятное.

— Если ему нужна моя помощь или мои услуги в чем-то, то я с удовольствием… — добавил Вильям все также честно, хоть и постарался дать обещание осмотрительно, чтобы не подписаться нечаянно на все, что заблагорассудится этим богатым господам. — Если это в моих силах, конечно.

Вильям налил бокал вина себе тоже и убрал со стола бумаги, чтобы разложить и расставить угощение мистера Кроули. По-видимому, разговор и правда будет долгим, да и утешать волнение гостя проще, когда есть чем его накормить.

— Нет, ваша помощь нужна мне, — с внезапной твердостью отрезал мистер Кроули и поставил бокал на стол с таким резким звуком, что Вильям даже вздрогнул и уставился на гостя, вытаращив глаза. Впору было подумать, что тот внезапно рассердился, но нет: лицо у мистера Кроули стало еще драматичнее. Или даже трагичнее. — Мне бы хотелось сделать для своего… друга нечто по-настоящему ценное. Всерьез его порадовать — думаю, вы понимаете. И он не должен об этом знать! Это ни в коем случае не… признание — думаю, и это вы тоже понимаете вполне. Словом, я бы предпочел сделать это тайно. — Тут трагическое выражение лица мистера Кроули стало совсем уж выразительным и очевидным. Вильям прекрасно знал его, и этот сбивчивый взволнованный тон: так делятся своими чувствами несчастные влюбленные, которые страшатся или не могут открыть их объекту нежной страсти. При этом мистер Кроули совершенно не был похож на того, кто выкладывает подобные переживания знакомым, даже если они — драматурги, пишущие о любви. И слова он выбирал так осторожно, едва ли не пугливо, и это делало его порыв откровенности перед Вильямом еще более пронзительным.

И он, разумеется, немедленно преисполнился глубокого сочувствия, хотя и озадачился изрядно. Нет, то, что мистер Кроули не замечал взаимности своей любви, вовсе его не удивило: влюбленные часто слепы и не видят ответных чувств. Особенно если по какой причине считают себя недостойными их. Нет, озадачило Вильяма иное: очевидно, его предположение о черном колдовстве и какой-то расплате было неверным.

Мысль, что мистер Кроули мог сейчас лгать, мелькнула и сразу ушла. Ведь люди ложно оговаривают себя, как правило, лишь для того, чтобы скрыть еще более ужасную правду. А ведь эта страсть могла стоить мистеру Кроули головы в самом худшем случае, а в лучшем — запятнанной до конца жизни репутации! Если все было неправдой, то какую такую кошмарную истину хотел скрыть мистер Кроули? Что он — сам Люцифер во плоти? Но быть того не может, чтобы Люцифер явился на порог скромному драматургу с предложением помочь сделать что-то хорошее для другого человека. Это уж полная нелепица.

Однако, пусть в этой истории не все пока было ясно, Вильям, очевидно, стал частью чего-то весьма удивительного и захватывающего, и уж точно не собирался пропускать ни единого сюжетного поворота! Поэтому он уселся в кресло напротив, выражая всем собой готовность внимать.

— Я сделаю все, что в моих силах, мистер Кроули, — торжественно пообещал он, мысленно пожалев, что не может позволить себе поделиться своим впечатлением от господина Фелла. Всеми своими мыслями, что пришли ему в голову: что совершенно точно тот не отверг бы чувства мистера Кроули, а если по какой-то причине не смог бы на них ответить, наверняка не выдал бы их. Вовсе он не похож на человека той породы, которая относится к чужим чувствам неделикатно. Как жаль, что правила приличия и внутренний моральный кодекс Вильяма запрещали подобное вмешательство в чужую жизнь и чужие отношения.

Мистер Кроули немного помолчал, задумчиво уставившись в свой бокал, а потом посмотрел на Вильяма и очень серьезно сказал:
— О, это вполне в ваших силах! И притом — ни в чьих больше, никто, кроме вас, не способен с этим справиться, по меньшей мере, из ныне живущих. Хотя тот грек на «е», как бишь его… впрочем, не важно, он уже умер… — Тут он вдруг улыбнулся, широко и очень дружелюбно, будто стер этой улыбкой предыдущее суровое выражение лица, и продолжил: — Мой друг мечтает о пьесе. Не о конкретном сюжете, разумеется, это слишком банально для него… и для вас тоже! Это, скажем так, идея. Очень дерзкая идея, как по мне, не всякий решится ее воплотить. И я пойму, если вы откажетесь, даже после данных мне обещаний! В конце концов, я, уважая ваш талант, мог ваши силы и переоценить…

Вильям укоризненно вздохнул, отпив из своего бокала. Пусть мистеру Кроули не нравятся трагедии, но ведь его комедии он видел! И должен был знать, что… словом, он не был как все эти критики, для которых Шекспир недостаточно интеллектуален и высокороден.

— Мистер Фелл тоже считает, что мне это не под силу? — не удержался Вильям от вопроса, хотя и понимал заранее, что мистер Фелл просто слишком тактичен, чтобы являться с такой же просьбой. Кажется, ему просто еще раз хотелось услышать похвалу от этой удивительной личности, пусть и переданную через третьи руки.

— Ну что вы, мистер Фелл в вас верит, как мало кто! — немедленно ответил мистер Кроули, продолжая широко улыбаться. — Потому и считает, что вы способны написать трагедию, живописующую человеческие жестокость и порок настолько ярко и убедительно, что это заставит людей ужаснуться и… гм, стать добрее. А я попросту сомневаюсь, что существуют вещи, способные сделать смертных лучше. Вот наоборот — сколько угодно! — Он развел руками, будто расписывался в собственном бессилии сделать что-то с падкостью рода человеческого на грех. — Зато! Я могу быть отличным советником по части подробностей в живописании жестокости, порока и так далее, и тому подобное… — На этих словах улыбка мистера Кроули сделалась похожей на улыбку купца, предлагающего крупную и небезынтересную сделку. Что, в сочетании с его словами, заставило Вильяма снова вспомнить о чернокнижниках и продаже души. Впрочем, мысль теперь выглядела еще более абсурдной, поскольку мистер Кроули явно склонял его не ко злу, а практически к Божьей проповеди посредством пьесы. Хотя для проповеди это была весьма неожиданная форма!

Все это выглядело очень многообещающе и впечатляюще. И кроме того, теперь Вильяму пришли предположения о личности мистера Кроули более реальные и даже более пугающие, чем связь со злыми силами. Сочетание слов мистера Кроули о великих познаниях в жестокостях, очень дорогого платья и того, что он ни разу не назвал своего титула — все это вместе свидетельствовало о том, что в гости к скромному драматургу пришел человек, наделенный тайной властью. Дипломат, шпион, чье-то доверенное лицо? Или все вместе. Словом, кто-то, связанный с делами, в которые лучше не лезть.

Вильям, впрочем, и не собирался. Он уже обдумывал идею! У него и правда было несколько неплохих задумок, и одна из них подходила практически идеально.

— Что ж, я с радостью возьмусь за эту работу, — серьезно сказал он. — И буду рад принять ваши советы, уверен, они очень пригодятся.

Еще бы Вильям отказался пообщаться с такой любопытной личностью! Даже если не допытываться до его тайных дел, узнать больше о том, как устроен такой интересный человек не только очень увлекательно, но и крайне полезно.

— Жаль, конечно, что мистер Фелл слишком тактичен, чтобы прямо поделиться со мной своими идеями. Я был бы рад выполнить его пожелание, — искренне добавил Вильям, отпив вина из своего бокала, и горящим вдохновением взглядом уставился на Шотландию на глобусе. Как же удачно ему сегодня в голову пришла эта старуха из Страдфорда! Кажется, он уже знал, как начать эту пьесу…

— О, зато так намного интереснее! — отпив из своего бокала, ответил мистер Кроули, и теперь его улыбка стала откровенно коварной и заодно откровенно авантюристской. — Если вдуматься, мы с вами практически заговорщики. Тот редкий тип заговорщиков, которые планируют что-то хорошее. И возможно, тот идеальный и потому обычно несуществующий их тип, у кого действительно может выйти нечто пристойное. А не то, что обычно выходит у заговорщиков с благими намерениями: настолько вопиюще кошмарное, какого и со злыми-то добиться не всегда удается. И, к слову о живописании порока: среди заговорщиков попадаются поистине примечательные сволочи! Так вы говорили, у вас есть какие-то задумки для трагедий?.. — с искренним любопытством спросил мистер Кроули под конец своей речи, которая еще больше убедила Вильяма и в том, что выводы насчет рода деятельности гостя он сделал верные, и в том, что выбранная им идея замечательно подходит.

Вильям тут же принялся с увлечением рассказывать:
— Нет хуже греха, чем убийство, но даже убийцу можно оправдать и понять, если им двигали ясные зрителю мотивы, какие, например, движут солдатом на войне. Меня занимает человек, который идет на убийство из-за сущей безделицы, скажем, из-за гадания ведьмы. Причем не на одно и не на два, а на множество убийств. Он должен ощущать себя непобедимым, чтобы продолжать нарушать важнейшую из заповедей. Но его все равно настигают судьба и воздаяние, иначе это не будет пьеса, призывающая к добру…

— Ну нет, это так не работает! — возразил мистер Кроули, качнув головой, и подлил себе вина. А потом подпер рукой подбородок и принялся излагать, отчего-то безмерно довольным тоном: — По правде говоря, из-за безделицы совершается гораздо больше грехов, чем по ясным мотивам, уж поверьте мне. Безделица никогда не причина, любезный, она — всегда повод! Мелкий камешек, с которого начнется обвал… но чтобы он начался, все остальное должно быть готово упасть. Чтобы некто согласился убить из-за предсказания, он должен быть готов убить и безо всякого предсказания. Но… не решаться. Из страха, например, или же остатков благоразумия. Тогда безделица и станет тем самым камешком, который запустит оползень. А вот настоящая причина — всегда внутри. Тот порок, которым захвачены душа и разум смерт… человека. Можете выбрать любой из оставшихся смертных грехов, кроме уныния: в унынии можно убить разве что самого себя. Жадность? Похоть? Тщеславие? Вам какой больше нравится? Лично мне — последний. — Мистер Кроули улыбнулся в очередной раз, с совсем уж неприлично довольным видом, будто не смертные грехи предлагал Вильяму выбирать, а еду в хорошем трактире.

— Жажда власти, безусловно, — с готовностью подхватил Вильям. — Ради власти человек может убивать и убивать. И зритель в это поверит, что очень важно…

Вильям взволнованно подскочил с кресла и зашагал по комнате.

— Вы правы, что безделица всегда лишь повод. Однако позвольте и поспорить: уныние не стоит так просто отбрасывать. Оно может пригодиться для воздаяния, если вы понимаете, что я имею в виду… Кроме того! Кроме того, — Вильям застыл у окна, глядя на туман от дыма множества печных труб, — убийц может быть двое. Об одном убийце я уже писал, в конце концов. А вот дуэт злодеев — это что-то новое. И воздаяние может быть для них различно. Для одного — уныние и следующее из него самоубийство. А для другого — смерть в точном соответствии с предсказанием, которое не могло сбыться.

— Убийц двое, а ведьм — трое! — немедленно с энтузиазмом ответил мистер Кроули. — Потому что, во-первых, три ведьмы лучше одной. Во-вторых, три — отличное число. В-третьих, так убедительнее… ну, потому что убедительнее! А в-четвертых, и это уже не про ведьм, приятно иметь дело с таким понимающим человеком. — Он отсалютовал Вильяму бокалом и откинулся в кресле, по-прежнему с очень довольным видом. — Муж и жена, дуэт злодеев. В противном случае эти два тщеславных ублюдка передерутся из-за власти и поубивают друг друга еще в первом акте… Ну, или пьеса будет выглядеть дьявольски неубедительно.

— Три ведьмы! В зловещем тумане… И гроза, — Вильям театрально вскинул руки, а потом весело рассмеялся, опустив их. — О, я уже вижу первую сцену. Это будет… зрелищно. Сударь мой, у нас получится замечательный заговор! Я согласен на все ваши условия, и мне не терпится начать. Чем желаете скрепить договор?

Вильям заулыбался мистеру Кроули, мысленно иронизируя над своей же фантазией о том, что этот замечательный господин может быть злым колдуном.

— Давайте обойдемся без лишних формальностей! — с усмешкой ответил тот, воздев руки вверх. — Будем считать это дружеской договоренностью. Можем скрепить ее тостом, — и вновь поднял руку, уже с бокалом.

— За вдохновение! — охотно поддержал его Вильям, ни капли не сомневаясь, что вдохновения у него в этот раз будет предостаточно. Оно уже было.


— …когда падет этот, как его… Бир-нам-ский лес! — с расстановкой выговорил Вильям, старательно записывая только что сказанное на одном из листов бумаги, разбросанных по столу.

— Куда пойдет?.. — недоуменно спросил Кроули и уставился на поэта, прищурив один глаз.

— Не пойдет, а па-дет! — с еще большей расстановкой возразил тот и увещевательно добавил: — Деревья не ходят.

— Не-ет, — в свою очередь не согласился Кроули и, решительно помахав в воздухе копченой колбаской, аргументировал: — Пусть идет! Так непонятнее! Пророчества должны быть непонятными. Кому вообще могут понадобиться понятные пророчества?.. Зачем?.. Это ужасно скучно!

Это была крайне ценная мысль, которой он раньше ни с кем, кроме Азирафеля, не делился. Что Ад, что Небеса подходили к пророкам и пророчествам сугубо утилитарно, стараясь по возможности следить, чтобы те не сболтнули слишком много лишнего. Но на самом деле смертным никогда и не были нужны понятные пророчества, из которых можно узнать всю правду. Додумывать мутное и неопределенное, строить теории и толковать, как заблагорассудится, им нравилось гораздо больше. А уж тут, в пьесе, слишком понятное пророчество точно было ни к чему. Кроули и первое хотел было переделать, но потом решил, что тогда его не понял бы сам Макбет, который умом, судя по замыслу старины Вильяма, явно не блистал — и не смог бы никого убить. Зато уж на втором Кроули не собирался ни в чем себе отказывать. Тем более что они уже прикончили ту бутылку, которую он принес с собой — и принялись за совсем нескромные запасы поэта. И это очень способствовало буйству фантазии.

— Да! — возопил Вильям, спешно черкая и записывая. — Когда пойдет лес! И еще… Про смерть Макбета! Чтоб его никто не мог убить. Никто рожденный…

— Рожденный женщиной! — уверенно закончил за него Кроули.

Вильям чуть не подскочил на стуле и заскрипел пером, бормоча под нос:
— Никто из тех, кто женщиной рожден, не повредит Макбету, — и с довольством оглядел обрывок бумаги. — Да, очень непонятно! Макбет точно не догадается. Но как же пойдет лес, мистер Кроули?

— Да сколько там того леса! — Кроули широко махнул рукой с бокалом, благо тот был почти пуст, и вино не разлилось. — Смертные возьмут ветки в руки да пойдут!

Драматург часто закивал и сделал пометку.

— А не рожденный женщиной будет, — начал он говорить очень уверенно, а закончили фразу они вместе с Кроули в унисон:
— Вынут из утробы!

— Из чрева матери ножом исторгнут, — плавно произнес Вильям назидательным тоном, записывая фразу. — Так удобнее произносить, а то меня актеры не поймут.

— Да ла-адно вам, — протянул Кроули, допив залпом вино, и откусил большой кусок копченой колбаски, проглотив ее не жуя. — Они справятся. А у вас же завтра спектакль?.. — вдруг пришла в его мутное сознание странно внятная и чуждая какая-то мысль. Возможно, это так на него действовала ангельская благодать — заставляла заботиться о чужих планах на жизнь.

Но Вильям не ответил. Он пустым отчего-то взором глядел на истлевающую свечу в подсвечнике и бормотал под нос. А потом принялся записывать так быстро, будто у него кто-то отнимал перо с бумагой.

«Бесчисленные завтра, завтра, завтра, крадутся мелким шагом, день за днем, к последней букве назначенного срока», — прочитал Кроули и сообщил:
— Вписанного срока, лучше будет.

Вильям сомнамбулически кивнул, заменив слово «назначенного», а потом продолжил: «И все вчера безумцам освещали путь к пыльной смерти. Истлевай, огарок!» — и застрочил что-то дальше, а Кроули задумчиво на него уставился. Похоже, ангел именно в этот момент решил, что давно не благословлял своего любимца. Отсвет небесного влияния демону было отлично видно.

«Жизнь — ускользающая тень, фигляр, который час кривляется на сцене и навсегда смолкает; это — повесть, рассказанная дураком, где много и шума и страстей, но смысла нет», — прочитал Кроули, мысленно усмехаясь. И почему ангельские благословения заставляют Вильяма писать о смерти? Очень занятный эффект.

— Это годится для смерти леди Макбет, — решил драматург, перечитав строки уже осмысленным взглядом.

— Ангелу понравится, — согласился Кроули и вздрогнул, потому что Вильям вдруг издал восторженный и умиленный возглас.

— О, вы называете его ангелом! Как это мило, — восхитился он и мечтательно воззрился на Кроули, подперев щеку кулаком, в котором все еще было зажато перо, и чернила немедля измазали ему манжет.

Кроули задумчиво уставился на него и подлил вина в оба бокала. Лицо Вильяма продолжало выражать крайнее умиление, и у демона даже промелькнула мысль, что он зря принялся признаваться в несчастной любви… Но он тут же от нее отмахнулся. Ну нет, у Кроули отлично вышло! Еще симпатичнее, чем его изначальный план по соблазнению душки Вильяма на эту вот штуку, которую они придумывают. Все остальное, кроме признаний, Кроули оставил как было. Но поэты любят романтические истории, и так Вильям взялся помогать с куда большей охотой. Да и хранить все в секрете тоже будет старательнее: очень понятная и вызывающая искреннее сочувствие причина. Надо, кстати, ему напомнить, насчет секрета… И чего-то ответить… Убедительное!

— Он похож, — твердо сообщил Кроули, сделав пару глотков, — на ангела. — и, как обычно, ни словом не соврал. Азирафель походил на ангела необычайно. Это очень важно, когда кого-то соблазняешь и собираешься ему изрядно приврать: быть искренним и, желательно, не говорить ни слова вранья вслух. Просто кое о чем умалчивать и тщательно подбирать слова. Кроули сделал еще два больших глотка, а потом — еще один. Чтобы не задуматься случайно, насколько он был искренним, когда изображал несчастного влюбленного. Вместо этого он задумался о леди Макбет, что было куда полезнее и безопаснее.

— Нужна выразительная сцена безумия, — сообщил Вильям, видимо, тоже вернувшись мыслью к пьесе. — Для леди Макбет. Возможно, с тем же ножом.

— С ножом — скучно, — немедленно отмахнулся Кроули, который уже успел кое-что сообразить. — Раз уж она спятила, пускай у нее будут видения. Если они хороши, то всегда впечатляют. Их могут успешно принять даже за явление Господа, или Сатаны, или обоих сразу… Словом, они отлично работают. Да. Пусть она, скажем… видит, что у нее на руках кровь, которую она никак не может отмыть. Хоть и старается.

Вообще-то эту замечательную придумку Кроули изобрел еще лет сто пятьдесят назад. И это были никакие не видения, порожденные больным сознанием, а вполне себе настоящие пятна крови. И не на руках, а на столе. Смертный их тщательно оттирал каждое утро, а Кроули так же тщательно возвращал на место каждую ночь. Продержался этот упрямый тип неделю, а потом пошел сознаваться светским властям, что покрывал случившееся в его доме убийство, и каяться в церковь. Вообще-то это было задание Азирафеля, они тогда поменялись в очередной раз… но Кроули ангелу на всякий случай никогда не рассказывал, как именно его выполнил. Чтобы тот не ворчал, что вообще-то доброе дело можно сделать и как-нибудь… подобрее. Словом, если добавить эту историю в пьесу, Азирафель ни о чем не догадается.

— И пускай она еще ходит во сне! — развил тему Вильям. — Это можно даже не в стихах, сцена и без этого выйдет напряженная. Угрызения совести, которые невозможно утолить, замечательно. А вы сами не пробовали писать? У вас отличные идеи.

Вильям машинально сунул за щеку кусок сыра, записывая пришедшие ему на ум реплики, а Кроули опять задумчиво уставился на него. Как объяснить, что демонам и ангелам творить не положено с тех пор, как появились люди, и при этом не солгать — он пока не понял, и решил перевести разговор на другое.

— Эта сцена ангелу понравится больше всего, — уверенно предсказал Кроули. Потому что одно дело, когда пятна крови им демон подсовывает, и совсем другое — когда они сами. — Ему нравится, когда злодеи страдают от угрызений совести.

— Неужели?

— Угу, его окружают отменные сволочи без стыда и совести, — снова ни капли не соврав, высказал Кроули свое искреннее мнение. Главное — чтобы милейший Вильям никогда не узнал, к кому эта нелестная оценка относится. — Те еще ублюдки! Никого не пожалеют — ни соратников, ни братьев. Для них имеет значение лишь соблюдение правил, которые они большей частью сами и понапридумали, и формальной благопристойности. Потому что они, ко всему прочему, еще и напыщенные болваны. И с нарушителями обходятся крайне… нехорошо. Словом, ангелу было бы приятно увидеть угрызения совести хотя бы на сцене.

«Мне, кстати, тоже», — мысленно добавил Кроули и непроизвольно покосился на потолок кабинета. Вильям опять издал возглас, полный умиления и почему-то сочувствия, и Кроули удивленно моргнул на него.

— Теперь я понимаю, отчего вы не открываете свои чувства! — с искренним участием сказал поэт. — Чтобы случайно не скомпрометировать его перед окружением.

Кроули часто закивал. Отличная причина, и к тому же правдивая.

— Они способны на настоящие мерзости. И не знают снисхождения, — с нескрываемым удовольствием добавил он. Когда тебе впервые за пять с половиной тысяч лет предоставляется отличная возможность сказать все, что думаешь — и не выслушивать при этом в очередной раз ласковых упреков про неисповедимую неисповедимость — ей надо пользоваться, в конце-то концов. — Высокомерные индюки, самоуверенные ханжи и бесчувственные подонки.

Высказавшись, Кроули допил вино залпом и сразу долил себе еще. А то он как-то чересчур разволновался…

— Не переживайте так, я никому не скажу, — прочувствованно сказал Вильям и, потянувшись через стол, успокаивающе похлопал Кроули по руке. — Я тоже знаком с тем, как люди бывают жестоки, и прекрасно понимаю, о чем вы говорите. Хотя и ужасаюсь, когда вижу, что они даже собственную семью не щадят.

Вильям опечаленно отпустил руку Кроули и налил себе ещё вина. «Люди еще ничего!» — мрачно подумал демон, едва не ляпнув этого вслух, но умудрился все-таки сдержаться. У Вильяма в голове сложилась отличная, очень удачная версия происходящего. И Кроули не собирался ее портить в порыве чрезмерной откровенности.

— Благодарю, — ответил он самое нейтральное, что смог придумать, и вернулся к безопасной теме: — Так вот, леди Макбет!.. — хотя жаловаться было, конечно, приятно. Но опасно. И Кроули сюда, в конце концов, по делу пришел. Которое важно не испортить. Так что лучше про пьесу. Тем более что они уже отлично все придумали. Ангелу точно понравится.

Глава четвертая, в которой ангелу снова является демон, но на этот раз какой нужно, а также все очень переживают, но старательно этого не показывают

Часть вторая. Эвтерпа и ангел

Глава первая, в которой ангел возвещает «добрый вечер», а священник совершает удивительные теологические открытия

@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!

---

The love that follows us sometime is our trouble, which still we thank as love

Авторы помнят, что от них ждут сиквел милонги — и принесут его непременно, уже скоро! Но их стукнуло Шекспиром по голове, и они не смогли этому сопротивляться... Так что вот.

Название: Ангелы, демоны и музы
Канон: Good Omens
Автор:  Crazycoyote,  Cirtaly
Размер: пока что 19 563 слов
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель, Вильям Шекспир, Антонио Вивальди, демон Эрик (другой демон Эрик), Господь (Она же Бог, Она же Мама)
Категория: любовь
Жанр: юмор, романс, драма, исторический фик
Рейтинг: R
Краткое содержание: Подарки сверхъестественных бессмертных существ друг другу иногда бывают очень неожиданными. К тому же обладают рядом удивительных побочных эффектов, вроде влияния на души смертных, человеческую культуру и судьбы цивилизации и мироздания.
Примечание/Предупреждения: Авторы замахнулись на Вильяма нашего Шекспира и им не стыдно. Вильям начинается на "В", а не "У" because of reasons. В тексте наблюдаются минорные расхождения с книжным каноном:

спойлер!

авторы отправили Вивальди в Рай, вместе с Элгаром и Листом, что сериальному канону, впрочем, не противоречит. Авторы трактуют исторических личностей и их биографии как им заблагорассудится. В прошлый раз мы так задолбались писать примечания, что в этом тексте вообще нет никаких примечаний. Зато есть некоторое количество латыни, к которой тоже нет примечаний. Смерти второстепенных персонажей. Занимательная теология. Нелинейное повествование. Постмодернизм. Стихи.

Читать на фикбуке | на АО3

Quam oblationem tu, Deus, in omnibus, quæsumus, benedictam, adscriptam, ratam, rationabilem, acceptabilemque facere digneris…
Canon Missae

Часть первая. Мельпомена и демон

Глава первая, в которой перед ангелом является демон, упоминаются пророки и объясняется смысл упования на Господа

Принято считать, что демоны не мечтают. Во-первых, у них полностью отсутствует необходимое для этого воображение. Во-вторых, демонам полагается либо замышлять козни, либо строить их, занимая этими важными процессами все свое сознание, сколько бы его ни нашлось. Но на самом деле у большинства демонов в глубине души живет заветная мечта — хотя они, безусловно, считают, что это всего лишь самые коварные козни, до которых они способны додуматься. Практически каждый демон больше всего на свете мечтает соблазнить ангела, и это совсем непростая задача. Как правило, ангелы полностью избегают вина, игр и общества прелестных женщин. Из-за этого демоны все время подозревают ангелов в чем-то весьма неопределенном, но очень нехорошем — или, напротив, чересчур хорошем, что для демона даже хуже — и не приближаются к ним. Однако, как известно, из любого правила бывают исключения. В том числе, из правил, касающихся ангелов и демонов.

Стоял приятный осенний день. И хотя один букинистический магазин еще не был даже придуман, ангел уже обитал в том самом здании. Этот ангел совершенно точно не отказывался ни от вина, ни от общества… не совсем женщин. И не совсем мужчин.

В тот день демон по имени Эрик, занимавший унизительно, с его точки зрения, невысокий ранг в адской иерархии, приступил к заключительному этапу своего плана. Это был самый главный и решающий этап, а весь план целиком, по мнению Эрика, был велик и прекрасен. Он был ничуть не хуже, чем… у Кроули. Тот приходил на ум Эрику неизменно, когда демон начинал оценивать грандиозность собственного замысла — что было вовсе не удивительно.


Лондон, Англия, 1616 год

Кроули стремится к той же великой цели, думал Эрик. Только у Кроули никак не получается, раз этот ангел уже пьет вино и ест еду, но до сих пор не спустился в Ад. Он даже лобстеров ест! А ведь их живьем в кипяток запихивают! Ангел со слишком сложным именем, чтобы Эрик был способен его запомнить, определенно был почти готов к Низвержению. Самое выдающееся, чего только может достичь демон, так близко к осуществлению! А этот Кроули чего-то медлит и никак не может нанести решающий удар. Но он, Эрик, точно справится. Ведь получилось же у него соблазнить ту молочницу подмешать в молоко крысиной отравы. Убить, правда, у нее никого не вышло, но это же была случайность, что ведро с молоком прохудилось и все пришлось вылить! Главное — намерение. А намерение грешить у этого ангела точно есть.

Все эти рассуждения подкрепляли мечты Эрика и придавали ему сил, пока он приближался к дому ангела со слишком длинным именем. Эрик был решителен, суров, коварен — как и положено настоящему демону! И внутри него кипел адский огонь! Это точно был он, никакое не волнение. С чего бы ему волноваться? Он все продумал. И уверен в себе, как никогда!

Дойдя до двери, Эрик остановился и сколько-то времени таращился на дверной молоток. Думая, положено настоящим демонам стучать или нет. А потом решил, что раз это ангельский дом, лучше постучать. Нечего пугать этого, со сложным именем! Напротив, Эрик должен его обаять. А потом — окончательно соблазнить. Так что он схватился за пару бронзовых крылышек и постучался в дом ангела. Пока еще ангела! Когда Эрик выйдет отсюда, это будет дом демона!


Принято считать, что ангелы сопереживают людям, поскольку проводят с их душами так много времени, наставляя и направляя к свету. Но в то же время любому разумному существу, если только оно об этом как следует подумает, станет ясно, что ангелы сопереживают не больше, чем хороший хирург каждому из своих пациентов. «Ваша опухоль неоперабельна», — скажет такой хирург с искренним сожалением, но вряд ли с глубоким участием, ведь его внимания уже ждет следующий пациент. Так и ангел, взглянув на смертный грех, посожалеет о потерянной душе, но не задержит свое внимание на ней надолго. Есть и другие души, за которые еще можно побороться с Адом.

Ангел Азирафель был на хорошем счету у своего начальства, до тех пор, пока не начал пытаться пересказывать коллегам содержание пьес Шекспира. Ангел выполнял работу на совесть, но позволял себе испытывать симпатию к смертным и искренне переживал за успехи и потери душ тех, кто ему чем-то понравился. Душу Шекспира, как прекрасно видел ангел, кидало то в грех, то в святость, и почти до самого конца никаким образом невозможно было понять, где же ей надлежит пребывать. Оттого за великого драматурга Азирафель болел особенно сильно и не мог сдержать своих впечатлений перед коллегами, которые совершенно не понимали его энтузиазма.

Все это послужило причиной трех устных замечаний, одного нестрогого выговора без занесения в личное дело, а также нового циркуляра по Небесной канцелярии, вносящего дополнение в служебные инструкции, которое гласило, что обсуждение произведений искусства, созданных смертными подопечными, не должно занимать более полутора минут земного времени суммарно в течение одних земных суток. Особое приложение к циркуляру налагало абсолютный запрет на цитаты из Шекспира на всех этажах Небесной конторы, как в устной, так и в письменной форме. Жирный, но немного кривоватый крестик в конце документа свидетельствовал о том, что он подписан лично Архангелом Гавриилом.


Вильям, его добрый друг, отбыл в Рай всего полгода назад, и Азирафель до сих пор скучал по нему. Обычно это проявлялось во внезапных отлучках в Страдфорд, а также в одиноких ужинах за бутылочкой хорошего вина. Ангел сам шел на рынок, сам покупал продукты, сам готовил… И сам ел.

Так и в тот день, третьего сентября тысяча шестьсот шестнадцатого года, Азирафель мысленно повторял любимые строки, написанные старым приятелем, и неспешно отрезал себе кусочек ростбифа, политый сливочным соусом. Это был отличный ужин, к которому, к тому же, прилагалась бутылка загодя припасенного ангелом вина, подаренная ему приятелями-монахами из одного славного бенедиктинского монастыря, в котором имелись одновременно прекрасная библиотека и отличный винный погреб. С точки зрения Азирафеля, то было совершенно идеальное место. А ангел, к тому же, так удачно попал тогда, сразу после Рождества, на обряд освящения вина — и получил такой чудесный подарок. Словом, все это вместе должно было скрасить его светлую печаль по умершему поэту и прекрасно справлялось с возложенной на него ответственной задачей до тех пор, пока в дверь Азирафеля не постучали.

То, что он был ангелом Небесным, совершенно не означало, что он обязан уделять внимание смертным в любой момент, когда им то заблагорассудится. Потому первым порывом Азирафеля было не открывать вовсе. Стук в дверь всегда сулил хлопоты, в такой момент вовсе ему ненужные. Но потом ангел подумал, что, помимо неуместных людей, это могло быть срочное письмо, а кроме того, это мог быть… Тут он как раз дошел до двери, открыл ее и в изумлении уставился на того, кто за ней стоял. Не то чтобы Азирафель не ожидал увидеть там демона, просто вовсе не этого демона.


Ангел со сложным именем открыл дверь — и о радость! О везение! Дьявольская удача! Он как раз был занят чревоугодием и даже пил вино. Какой же везучий демон Эрик! Скоро все в Аду будут ему завидовать, а Кроули будет кусать локти. Он, говорят, змея, у него должно получаться.

— Чем обязан? — удивленно спросил ангел.

Эрик, уверенно выпятив подбородок, шагнул в дом, и ангел не стал его останавливать. Посторонился, все так же удивленно, а теперь еще и с легким подозрением глядя на демона. Что ж, подозрение вполне естественно, он ведь ангел. А Эрик — демон. Но ничего, это досадное различие не затянется надолго.

— Я пришел, чтобы поговорить с тобой, — торжественно возгласил Эрик, обведя рукой изящный, как он надеялся, полукруг. Правда, чуть не задел вазу, зачем-то стоявшую возле самой двери. Но она не упала, так что ничего страшного.

Ангел внимательно и молча осмотрел демона с ног до головы, и Эрик невольно выпятил подбородок еще сильнее. Пусть этот ангел смотрит как следует на величие настоящего адского зла! Пусть увидит, как оно привлекательно! Ангел по-прежнему молча закрыл за Эриком дверь и вернулся за стол к своей пище, выжидательно взглянув на демона. Ну понятно, он же вежливый ангел, они все такие. Раз Эрик сказал, что будет говорить, ангел теперь ждет, пока он заговорит. А за стол все равно не пригласил! Хоть и вежливый.

«Ну и ладно, мы не гордые», — подумал Эрик и уселся сам, сотворив себе табурет, поскольку второго стула за столом не увидел.

— Ты — тот самый ангел, который может мне помочь! Самый лучший, самый могущественный!

Ангел задумчиво приподнял одну бровь и так же задумчиво отправил в рот кусочек какой-то своей еды. Эрик не разбирался в человеческой еде, он был больше по животным, из которых ее готовили. Ведьм, например, можно было искушать попортить коров, а пастухов — испортить пастушек среди нежных ягнят.

— Вас же совсем, нисколечко не ценят на Небесах! — воскликнул Эрик, всплеснув руками, изящно и грациозно, как он вновь понадеялся. А что подсвечник покачнулся и ангелу пришлось подхватить его взглядом и поставить на место — так это даже лучше. Более драматично. Этот ангел очень любит драму, так что все идет хорошо. — Подумать только, ангел таких выдающихся талантов прозябает на совершенно рядовой позиции, на Земле, вместо того, чтобы иметь должности и звания, которых он достоин по праву! Нельзя, о нет, нельзя! Нельзя так ужасно обращаться со столь одаренными и ценными… господами, как вы. У нас в Преисподней таких ценят куда больше! Вам бы наверняка целое баронство дали, или даже графство. Или два баронства! И корону. И множество книг, даже тех, которые тут, на Земле, сожгли! — Эрик засиял от гордости, потому что мысль про книги была просто гениальной. Он ведь успел разузнать, что непроизносимый ангел книжки очень любит. Он готовился! Коварно, как истинный демон! И теперь так удачно смог их ввернуть в разговор, да еще и прельстить ангела еретическими трудами. Это наверняка ускорит его падение.

Ангел в ответ мечтательно улыбнулся, скользнув взглядом по полке с книгами, и Эрик неописуемо возрадовался. Его совращение работает! Осталось только немножко этого ангела дожать, чтобы он сам захотел спуститься в Ад.

— И конечно же, мы сможем обезопасить вас от ваших коллег. И от наших, которые вам неприятны, — тут демон виртуозно, по его мнению, понизил тон, сделав его интимным. Правда, при этом чуть не сдернул со стола салфетку, потому что наклонился ближе к ангелу, а тот, снова впав в задумчивость, абсолютно случайно отшатнулся от Эрика назад. — Демон Кроули больше вас не будет беспокоить.

Тут ангел — как же его звали все-таки? — наконец взглянул на Эрика. Демон не смог расшифровать его взгляд, но в любом случае это была победа! Ведь до сих пор ангел смотрел куда угодно, кроме Эрика! Теперь Эрик сможет влиять на него через взгляд! Правда, демону отчего-то стало неловко оттого, как смотрел на него ангел. Уж очень пристально, но словно сквозь него. Будто продолжал размышлять.

— Вы представляете, какой наглый тип! Так и крутится вокруг вас, докучает! Это ведь он совратил человеческого поэта, чтобы тот написал ту чудовищную пьесу! — ангел вновь вопросительно вздернул бровь и, к восторгу Эрика, неровно вздохнул. Похоже, Эрик нащупал слабое место в его защите! О, как Эрик наслаждался сейчас собой! В какое изысканное противоборство он вступил! Какого серьезного противника сегодня он сразит!

— Она вас встревожила, верно? — вкрадчиво сказал Эрик, наклонившись еще ближе, так что край стола больно вдавился ему в живот. Но он решил не обращать внимания, тут поважнее вещи творятся! Хотя и правда было неприятно, так что голос у Эрика стал несколько напряженным. — В ней есть убийства, черная магия, много крови! Она восхваляет зло.

Пока Эрик говорил, взор ангела с чересчур длинным именем наливался восторгом. Это заставило демона растеряться и на секунду замолчать. Он не ожидал, что ангел со сложным именем так отреагирует. Что он будет выглядеть довольным, будто та пьеса не смутила его разум, будто ему вовсе не было досадно узнать про намеренные адские козни Кроули против него. Неужели Эрик ошибся в своих расчетах? Он оторвался от стола, чтобы вздохнуть полной грудью, и его осенило.

Ну конечно! Ангел сам имел какие-то коварные планы и окучивал Кроули, оттого и не удивился. И с пьесой тоже был какой-то коварный план, и он притом удался! Но что же за интригу вел этот ангел против Ада? Эрик попытался собраться с мыслями, но они отчего-то разбегались в стороны. Пауза затягивалась, и это было недопустимо. Так и все совращение сорвать можно! Демону срочно нужно оправдать задержку в монологе, и как-то заполнить молчание. Взгляд Эрика заметался по комнате и упал на бутылку вина на столе. Дрожащими руками Эрик схватил ее и принялся наливать противно пахнущую субстанцию в бокал. Демон никому не признавался, но к вину он не прикасался, как обычно поступали ангелы. Оно ему не нравилось.


Порой самая лучшая тактика поведения в критической ситуации заключается в том, чтобы делать ничего. Главное — ни в коем случае не перепутать «делать ничего» и «ничего не делать». Этой замечательной истине научил Азирафеля еще один его добрый приятель, только умерший, в отличие от старого доброго друга Вильяма, уже некоторое время назад. Собственно, они и познакомились ровно в тот момент, когда этот милый молодой человек делал ничего. Ангел оказался там, внезапно ощутив грозящую кому-то неминуемую смертельную опасность — и обнаружил славного юношу, которого обступали со всех сторон три голодные львицы. Успел буквально в последний момент.

Он не был похож ни на закоренелого преступника, ни даже на беглого раба: обаятельный, благообразный и в очень приличной одежде. Так что ангел очень удивился, увидев именно его во рву для страшных казней.

— Во имя Всевышней, что ты здесь делаешь? — изумленно спросил Азирафель, почесывая за ухом одну из утихомирившихся львиц. Они, все три, лежали теперь у него в ногах и грызли внушительных размеров баранью голяшку, вполне дружелюбно по-кошачьи урча.

— Ничего, ангел Господень! — ответил юный пророк, сразу поняв, кто стоит перед ним. И отношения у них заладились тоже сразу.

Таким образом, обнаружив на своем пороге незнакомого демона, Азирафель решил воспользоваться давно проверенным методом — и все это время тщательно, без суеты и спешки, делал ничего. Смертные порой называли эту тактику «уповать на Господа», однако ангелы, не будучи людьми, уповали на Нее совершенно иным образом, так что определение давнего приятеля Азирафелю казалось более точным в его, ангельском, случае.

И вот сейчас его усилия наконец принесли плоды, несколько внезапно для Азирафеля, так что он заволновался: делать ничего уже сработало, и теперь ему требовалось успеть сделать то, что нужно! А он мог и опоздать, слишком уж этот незнакомый демон был торопливым. И неуклюжим! Разольет еще вино, чего доброго, прямо на себя, прежде чем выпьет — и тогда выйдет совсем нехорошо.

А ведь ангел даже обрадоваться толком не успел тем удивительным, потрясающим новостям, которые только что сообщил ему демон! Вместо этого ему пришлось беспокоиться о той части новостей, которая тоже была удивительной, но кроме того — очень тревожной и опасной.

— И с кем еще вы делились… гм, впечатлениями о пьесе и деяниях демона Кроули? — спросил он и сделал большой глоток из собственного бокала. Два подряд больших глотка. Вино было отличное, а Азирафель — ужасно нервничал.

Неуклюжий демон отчего-то с восхищением проследил за тем, как ангел пьет, и радостно возгласил:
— Ни с кем! Я это все сам придумал!..

Азирафель с облегчением отставил бокал, приготовившись снова делать ничего и обдумывать наконец хорошие новости, принесенные этим странным демоном.

Тот зачем-то продолжал радоваться и объяснял, что хотя он действует самостоятельно, его действия наверняка одобрят, а ангела, буде он согласится присоединиться к Адскому воинству, непременно и неминуемо оценят. Азирафель терпеливо вздохнул, внимательно глядя на демона и на бокал в его руке.

Радость и восторг этого незнакомого выходца из Ада отчего-то вызывали у ангела брезгливость. Хотя, как правило, положительные эмоции ангела радовали, даже если их испытывали всякие мерзавцы. Но не в данном случае. Попытки этого демона понять их с Кроули отношения тоже вызвали лишь отвращение и некоторую жалость к этому ограниченному существу. Для него в мире существовало только соблазнение, и только так он способен был назвать стремление радовать другого. Может ли статься, что Господь была милосердна к этому скорбному созданию и дала ему возможность узреть нечто иное? Пути Всевышней были сейчас для ангела слишком непостижимы, ибо он не верил, что демон, сидящий перед ним, способен понять хоть что-то.

— Надо же, как вам повезло… — задумчиво сообщил Азирафель, решив, что демона необходимо поощрить, а то он что-то замялся над бокалом.

— Да, и за это стоит выпить! — выпалил тот, лихорадочно сверкая глазами. И выпил.

Азирафель возвел глаза вверх, сложив ладони перед грудью, хотя молиться за упокой души демона ни малейшего смысла не имело. Души у него не было. И его самого, то бишь, эфирной сущности, заменявшей ангелам и демонам душу — тоже больше не было. Не существовало в реальности. Осталось только шипящее и слегка дымящее темное пятно на полу и некрасивом табурете, сотворенном демоном. Словом, молиться за оставшееся не имело ровным счетом никакого смысла. Потому ангел возвел глаза в благодарности. Азирафель благодарил Господа за то, что все так обернулось. Благодарил еще одного своего приятеля-пророка, в день поминовения которого люди придумали такую замечательную традицию освящения вина. Потом опять Господа — за то, что Она так замечательно устроила Свое Творение и практически все человеческие напитки в нем состояли на большую часть из воды. В данном случае — святой воды, ведь ее же освятили. Также ангел благодарил своих приятелей-монахов, за то, что подарили ему эту чудесную бутылку в конце прошлого года. И в третий раз Господа — за то, что у него, Азирафеля, в жизни было и есть так много замечательных приятелей. Ангел благодарил не за себя: ему, в сущности, ничего не угрожало. Он благодарил их всех за Кроули, за которого успел всерьез перепугаться, внезапно выяснив, что выходцу из Ада стало известно о его отношениях с ангелом. Узнай о них и другие — Кроули мог оказаться в очень, очень большой опасности! В конце своей прочувствованной мысленной речи он на всякий случай поблагодарил Господа снова, за то, что Ее Падший сын заслужил сегодня это чудесное избавление, как некогда заслужил и Ее пророк во рву со львами.

Потом ангел опустил глаза и руки и снова взглянул на полку с книгами. У некоторых из них были опалены корешки: то были следы от костров инквизиции. Азирафель не стал убирать эти отпечатки трудной судьбы. Души святых, что попали на Небо прямиком с казни за черную магию, светились в Раю ярче. И эти книги тоже заслужили, чтобы об их подвиге что-то напоминало, так ангел считал.

Глупый смешной демон! Он понятия не имел, что в Аду нет книг, тем более — тех, что были сожжены. Ангел же знал это точно, поскольку другой демон брал их у него почитать. То есть, «гравюры посмотреть», как он уверенно утверждал. Будь у Кроули возможность зайти в особую Адскую библиотеку, он бы немедля это сделал, хотя бы из любопытства. И, конечно, поделился бы с Азирафелем рассказом о ней, просто так, а не в обмен на предательство. Может быть, как-нибудь замаскировал бы свое стремление порадовать и ворчал бы просто адски, чтобы ангел не вздумал благодарить. Потому что — тут Азирафель опять восторженно заулыбался — этот демон готовил для него подарки просто так, постоянно, и благодарности не ждал. И ангел мог даже не знать, что это подарок, пока какой-нибудь другой глупый демон ему не сообщит. И ведь этот адский болван совершенно не понял смысл подарка! «Пьеса о зле»! Ну надо же, так обозвать самый великий труд Вильяма!

Ангел подошел к другой полке, где стояли книги, которые никто никогда не жег — разве что, немного недооценивали при жизни автора. «Гамлет», «Король Лир», «Макбет». Любимые пьесы ангела. А «Макбет» — самая любимая.

Глава вторая, в которой ангел и демон ходят в театр, на сцене все умирают, а судьба одного драматурга вызывает беспокойство, но не поэтому

Впрочем, началась эта история вовсе не с «Макбета», а с «Короля Лира». То есть, если уж углубляться к самым корням, она началась с «Гамлета», куда ангел и демон впервые пришли вместе. Кроули еще тогда сообщил, что ему больше нравятся комедии — и, в отличие от рассказов о том, что он никогда ничего не читает, это было вполне правдиво. С его точки зрения, «трагедий» ему и на работе хватало. Так что демону было приятнее, для разнообразия, посмотреть на людей, которые не убивают своих друзей и родственников, не кончают самоубийством сами, не предают, не лжесвидетельствуют и далее по списку смертных грехов — а к концу пьесы собираются жить долго и счастливо и, возможно, даже не попасть в Ад. Тем не менее, после «Гамлета» Кроули, самым неожиданным образом, оказался вместе с Азирафелем на премьере «Отелло», а потом — и на «Короле Лире». Согласно его утверждению, он проверял, подействует ли то, что он сделал с «Гамлетом», и на остальные «мрачные штуки» Шекспира. И вот в этом уже, безусловно, врал не меньше, чем про свое отношение к книгам.


Лондон, Англия, 1606 год

На Азирафеля, когда ему что-то по-настоящему нравилось, смотреть было одно удовольствие. Поэтому ангел смотрел на сцену, а Кроули — на ангела, нагло пользуясь тем, что тот слишком увлечен пьесой, чтобы обращать внимание на то, как демон на него таращится. Хотя на подмостки Кроули тоже иногда косился, а еще — внимательно прислушивался. Дело было в разговоре, который они завели в прошлый раз, посмотрев «Отелло». Азирафель от пьесы остался в восхищении, таком сильном, что зрители примерно на десяток рядов от них вперед, назад и в стороны, по прикидкам Кроули, должны были прожить неделю, полную удачных событий и приятных встреч. Так сильно их накрыло ангельской благодатью. Кроули тоже накрыло, так что он даже почти не ворчал, только про себя думал, не должны ли у демонов от переизбытка Небесной любви начинаться какие-нибудь мигрени или другие заболевания. Не всерьез, конечно, а просто из чувства протеста: он столько времени с ангелом проводил, что давно бы мучительно развоплотился, будь это опасно.

В общем, Кроули почти не ворчал, так что Азирафель мог беспрепятственно делиться с ним своими размышлениями о великом таланте душки Вильяма, который, по мнению ангела, был способен на много большее. И Кроули даже не спросил, куда уж больше, чем вот эта вот прелестная вещица о том, как один берберский недоумок по глупости и склонности верить кому попало придушил собственную жену. Про какого-нибудь араба, который переубивал сразу целый гарем?.. А поскольку не спросил, Азирафель не стал выразительно осуждающе молчать, поджав губы, а продолжил рассказывать. Что Вильям вполне способен написать по-настоящему великую вещь, где поистине мрачные, жестокие и реалистичные картины зла смогут отвратить людей от него и явить им путь к настоящему добру. Тут Кроули снова промолчал и не сказал, что по-настоящему реалистичные картины зла куда чаще провоцируют людей попробовать это самое зло из любопытства. Потому что Азирафель светился так, что обеспечил несколько дней счастливой жизни еще и прохожим в переулке, по которому они шли. В общем, у Кроули рука не поднялась и язык не повернулся. Поэтому ангел успел еще добавить, что готов обеспечить Шекспира вдохновением и творческой удачей на годы вперед, лишь бы тот действительно такую пьесу написал. Кроули прикинул снова — и решил, что в нынешнем состоянии Азирафеля вполне хватит на добрый десяток драматургов. И сказал: «Угу».

Так что теперь он прислушивался к пьесе, косился на актеров, а потом снова смотрел на Азирафеля, пытаясь понять, вышло у того заполучить от Вильяма, даже не представлявшего, как ему повезло с поклонником, пьесу своей мечты, или нет.

— По-моему, сюжет на редкость душераздирающий даже для него… — наконец не выдержав, завел Кроули разговор на интересующую его тему.

На сцене король Лир скитался, как и положено герою трагедии — неожиданно, в компании шута. Который, впрочем, как и положено в трагедии, тоже страдал, а отнюдь не развлекал публику веселыми шутками.

— Это и в самом деле так, — согласился с ним Азирафель.

Он с увлечением следил за сюжетом и жевал виноград. Чтобы не сплевывать косточки, он их переносил куда-то далеко, прежде чем отправить ягоду в рот. Демон из любопытства проследил за его манипуляциями: оказалось, ангел удобрял ими какой-то виноградник под Неаполем. Кроули усмехнулся. Азирафель выглядел очень довольным, пьеса ему нравилась, и демон было решил, что Шекспир наконец сделал все как надо. Однако проглотив очередную виноградину, Азирафель добавил:
— Всегда очень печально наблюдать, как себя губят хорошие люди.

— Вот эти люди хорошие? — изумился Кроули. — Да они же прогоняют друг друга из дома просто так! Наверняка не доживут до конца всего этого… спектакля.
Азирафель с печалью взглянул на гроздь винограда в своей руке, пожал плечами, мельком глянув на Кроули, и снова прикипел глазами к сцене. Игра смертных актеров его всегда завораживала, это демон понимал. Но надеялся, что Азирафель все же объяснит, что Вильям опять сделал не так.

— Их погубило всего лишь недопонимание. Взаимное недопонимание, и это очень трагично.

Кроули уставился на ангела, пытаясь восстановить ход его мыслей, но не преуспел. С его точки зрения, тут ничего не понимал только старый король. Отдать царство за лживые слова — это очень по-человечески, они постоянно так делают. И Кроули, как демон, часто пользовался тем, что люди верили словам. Пожалуй, он бы и старших дочерей поссорил, чтобы заварушка вышла еще занятнее.

— Жаль, что Корделия не нашла слов любви для своего отца, — с искренним сожалением продолжил ангел, и Кроули прислушался, продолжая на него смотреть. — А король так хотел услышать их, что не видел ее дел, говоривших о любви так же откровенно, как слова. У людей было бы гораздо меньше бед и несчастий, если бы они умели говорить о любви на одном языке, или хотя бы помнили, что кроме их языка есть и другой. Иногда я думаю, что Вавилонская башня, упав, разбила не языки слов, а языки любви. Людям так трудно идти навстречу друг другу. У них ведь так мало времени, чтобы разобраться.

Кроули наклонил голову набок и уставился на ангела, как на главное чудо света. Хотя, собственно, почему как?.. «Похоже, и в этот раз старине Вильяму нужная пьеса не удалась», — сделал он очевидный вывод. По меньшей мере, с точки зрения ангела это явно было не об ужасных ликах зла. Сделать вывод про все остальное, сказанное Азирафелем, Кроули почему-то сразу не смог. И чуть погодя — тоже не смог, поэтому продолжил смотреть пьесу и ангела, молча. И очнулся только к тому моменту, когда придушили Корделию. Которая, по мнению Азирафеля, говорила с королем-в-изгнании не на том языке. «Мало ли, что она сказала, или не сказала! Нашел, из чего трагедию развести. Идиот», — выдал демон мысленную оценку происходящему. Кроули, например, вообще все время на ангела ворчит… это же не значит, что он… плохо к нему относится. Нормально относится. А для ангела и демона у них и вовсе отношения преотличные.

Это очень внезапное размышление, неожиданным образом, развеяло тяжелое чувство, которое у Кроули, оказывается, зачем-то появилось с самого момента пронзительной речи Азирафеля о любви. Будто демона что-то придавливало сверху, а теперь перестало. Возможно, его наконец-то слишком сильно накрыло ангельской благодатью, или что-нибудь еще… В любом случае, теперь он вернулся мыслью к пьесе. И к реакции ангела на нее. Кроули передернул плечами и снова уставился на Азирафеля, в задумчивости.

— Я так понимаю, чистое зло нашему приятелю Вильяму не очень удается, — хмыкнув, сказал Кроули вслух, и мысль его тут же потекла в очень неожиданном направлении. Но далеко не утекла, не дальше Азирафеля, который выглядел еще печальнее, чем когда рассуждал о любви. Виноград у него закончился, и он теребил в пальцах платок, грустно глядя на сцену. Без винограда он выглядел совсем уж трагично, хуже пьесы.

— Удается, в том-то и дело! — сказал он с досадой. — «Ричард Третий» — почти то, что нужно. Если бы не был грязной клеветой… Бедный мальчик ничем такого не заслужил. А Вильяму слишком деньги были нужны, и он теперь может… попасть… не туда.

Кроули мысленно согласился, что из придуманного Ричарда Йорка у Шекспира вышла сволочь даже и получше, чем у самого Кроули вышла из настоящего Генриха Восьмого. И что к реальному Ричарду эта сволочь имеет крайне мало отношения. Но об этом он задумался очень ненадолго, буквально на мгновение, потому что было кое-что поважнее: ему наконец сделалось понятно, о чем так сильно переживает Азирафель. Тот совсем огорчился, хотя продолжал смотреть на сцену неотрывно. Пьеса ему нравилась, но, очевидно, не была тем, о чем он мечтал. Точнее, не тем, на чем душка Вильям мог бы въехать в Рай, невзирая на свои прошлые прегрешения.

— Вероятно, я как-то не так благословляю, — добавил ангел и внимательно уставился на свои пальцы.

— Ты отлично благословляешь, — немедля возразил Кроули. Не ради утешения, то есть, не только ради утешения, а потому что и впрямь так думал. Очень даже напряженно думал: его мысль наконец перестала спотыкаться об огорчение Азирафеля, поняв его причину — и стремительно ринулась дальше. — Он благодаря тебе пишет отличные пьесы, в конце концов. Просто… благословение не вкладывает ему в голову нужную мысль. Ты не можешь одним благословением подсказать нужный сюжет. Но, может, он сам до него додумается, в конце-то концов?..

«Зато я подсказать могу, — добавил демон про себя: вслух он не собирался свою идею озвучивать. — Потому что для этого нужно не благословлять, а соблазнять». С точки зрения Кроули, соблазнение заключалось именно в этом: просто вовремя подсунуть кому-нибудь дурную идею, за которую этот кто-то ухватится. И, при необходимости, совершить ряд дополнительных действий, чтобы точно ухватился и ни в коем случае не отцеплялся. Хотя на этот раз идея была не дурной, а хорошей, сам принцип должен был работать. Тем более, речь так или иначе шла о зле. Кроули снова вспомнил Генри Восьмого. Нет, все же сволочью тот был очень выразительной… И не только он! У Кроули имелась отменная коллекция сволочей, гадов и скотин всех видов, форм и размеров. На десяток пьес бы хватило.

Впрочем, обдумать сволочей подробнее Азирафель ему помешал, потому что воскликнул, взмахнув платком:
— Ты слишком добр, друг мой! — и обратил платок в пыль, оставив Кроули выбирать, как именно ответить на это сомнительное с его точки зрения утверждение. Учитывая, что на демона ангел вовсе не смотрел и отреагировал на его и правда утешительные слова почти машинально.

Теперь Азирафель глядел на сцену со смирением. Картина явно шла к своему завершению. Живых персонажей почти не осталось.

— Не могу же я подойти к нему и начать подсказывать! У нас не те отношения. Он сразу… подумает, что недостаточно хорош. Или еще хуже, что он мне обязан за помощь… И поскольку я ему помогаю, имею право бесплатно заказывать у него пьесу. Он расстроится! Опять благословлять придется. А благословения на них, между прочим, далеко не всегда срабатывают! — Азирафель почти заворчал, так что Кроули бросил искать достойный ответ, потому что он уже решил считать свой план по соблазнению Шекспира коварной демонической местью за подлое ангельское обзывательство. — Слишком чуткие души. Художники, музыканты и поэты так легко обижаются на все подряд! Им почти невозможно указывать нужный путь, они все время сбиваются.

— В обе стороны, — очень коротко, но емко прокомментировал Кроули, который всерьез опасался, что если ангела утешать слишком сильно, тот его назовет добрым еще разок. А это как-то слишком для одного вечера. Поэтому больше он ничего не сказал, продолжив обдумывать свой прекрасный план. Вот, скажем, что касается излишней сбивчивости творческих натур — может быть, если они с Азирафелем будут воздействовать сразу с двух сторон, это придаст конструкции устойчивость?.. В таком случае пьеса о зле, которая должна склонять к добру — и впрямь идеальный вариант, чтобы «чуткую душу» Вильяма перестало мотать между Небесами и Адом. Ангел, надо сказать, придумал и впрямь неплохую идею. Но без демона она, похоже, не работала… К этому моменту Кроули в своих размышлениях окончательно забыл и про то, что его назвали добрым, и про то, что он, в сущности, собирается творить доброе дело — причем не по Соглашению с Азирафелем, а просто так; и про то, что если ему все удастся, он отправит душу в Рай, хотя должен бы наоборот. Он решал сложную и увлекательную инженерную задачу, а судьба Шекспира представлялась ему чем-то вроде безумной крылатой машины Леонардо, которую во что бы то ни стало нужно заставить лететь ровно. Очень интересно! Он бы сейчас даже под угрозой Адского служебного взыскания от своего замысла не отказался.

Глава третья, в которой демон талантливо соблазняет на благое дело, а поэт, как ему и положено, любит романтику

Глава четвертая, в которой ангелу снова является демон, но на этот раз какой нужно, а также все очень переживают, но старательно этого не показывают

Часть вторая. Эвтерпа и ангел

Глава первая, в которой ангел возвещает «добрый вечер», а священник совершает удивительные теологические открытия

запись создана: 27.09.2019 в 22:02

@темы: фанфикшон, чудо-трава, good omens, мы писали мы писали наши пальчики устали, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Новости художественного фангерлинга. Завела себе Твиттер, отдельный фандомный. Потому что лелею надежду в этом году осилить Инктобер. Фандомно осилить, ага. У меня есть линеры!

Твиттер англоязычен и там пока практически ничего нету, но скоробудет. Короче, кто есть в Тви - заходите, буду рада.

@темы: чудо-трава

---

Здравствуйте, мои маленькие любители хэндпорна! Я принес вам хэндпорна!







© ацуда

@темы: good omens, Happy Apocalypse!

---

Трудности перевода

А что, неужели ни один переводчик не додумался перевести азирафелево velocipede как "самокат"? Ну и дураки тогда, раз не додумались.

Было бы вот то самое, хронологически и филологически. Что velocipede вместо bicycle, что самокат вместо велосипеда — примерно из тех времен, когда пиджак Азирафеля был относительно новым.

У нас, между прочим, даже самокатные подразделение в войсках были. И солдаты на великах назывались "самокатчики". Гляньте вот, какие мощные парни, из железнодорожной жандармерии:



К слову о пиджаках, учитывая прекрасное свойство ангела ни хрена не запоминать новые слова вместо старых, мне всерьез интересно, когда он перестал говорить doublet вместо jacket. Подозреваю, примерно к моменту покупки пиджака и перестал... лет через двести после того, как дублеты из моды вышли.

БОНУС! Гифки

Азирафель, который только что пять раз услышал слово "велик" и послушал песню про велосипед: ...Как-же-эта-штука-называется?.. Кажется, самокат...
Кроули, обреченно: Апокалипсис послезавтра, так что ты все равно нифига не успеешь запомнить, но я все-таки скажу, я так уже шесть тыщ лет делаю и привык. Велосипед, мать твою!
Анафема: #$%&?!

@темы: чудо-трава, good omens, повадки хомосапиенсов, майндфак, Happy Apocalypse!

---

Вечерние беседы на библейские темы...

Cirtaly
Господь, выглядывая из кабинета: "Приведите мой народ в Израиль!" - и ушол смотреть стену обратно в кабинет.
Гавриил с Михаилом такие, оглядывая Египет и потирая руки. Гавриил: "Таак, ну с чего начнем? Как насчет тараканов?"
Михаил: "Давай обратим воду в кровь сначала! Это прикольно, мне говорили."

Crazycoyote
Тут важный вопрос! Кто был горящим кустом?

Cirtaly
ну кто-то нормальный явно, раз Моисей аж заговорил после этого

Crazycoyote
а потом они сорок лет не могли допилить инструкцию и водили их кругами... точнее, разобраться в том, что Боженька сказала...
"А записывать ты сам будешь, потому что мы не умеем".
представлять сцену "Гавриил, Сандальфон и Михаил пытаются составить текст обращения к Моисею на горе Синай" очень смешно )))))
"Так, мы проебываем дедлайны! Давайте продлим срок жизни Моисею! А остальные как-нибудь так..."

Cirtaly
думаю, ради такого дела им какой-то умный Серафим помог

Crazycoyote
А теперь представляй это под Луи Армстронга
Go down! Moses!!!

Cirtaly
LET MY PEOPLE GO

Crazycoyote
И еблет Гаврюши)))

Cirtaly
"да валите уже, кто вас держит" - "падаждите! а как же еще три казни?"
"У нас план! Согласованный между прочим!"
просто кое-кто исполнительный дебил и не знает значение слова "переговоры" и "повышение ставок"

представила, как Кроули с Азирафелем рисовали нужные знаки на дверях египтян, но поскольку обрабатывали разные районы, то не столкнулись

@темы: чудо-трава, good omens, Happy Apocalypse!